Я умею притворяться, но я никогда не могла (да и не хотела) изображать любовь. Оговорюсь: не играть (играть любовь актерам приходится часто), а изображать! Притворяться влюбленной, это не мое. Захочу изобразить любовь к другому человеку, так ведь ничего не получится. Это у меня не получается не потому, что сложно, а потому, что нехорошо. Нехорошо, некрасиво изображать любовь, пачкать притворством это высокое чувство. Так я думала в 16 лет, так же думаю и сейчас, несмотря на то, что с возрастом многие вещи видятся и воспринимаются иначе. Легче, проще. Я прекрасно понимаю тех, кто притворяется в любви. Не осуждаю их. У каждого есть право выбирать, как ему поступить. Некоторые из знакомых мне людей с удовольствием изображают любовь, причем зачастую не стесняются признаваться в этом. Заявляют, что им так проще. Наверное, в их жизни никогда не было этого великого чувства и потому они вынуждены довольствоваться таким вот эрзацем любви. Тому, кто испытал, что такое любовь, вкусил ее прелесть, притворяться не захочется. Незачем, глупо, безрадостно. Это все равно что пытаться есть бутафорские гипсовые фрукты из реквизита. Из зрительного зала они еще сойдут за настоящие, а вот вблизи, да если еще в руку взять… У меня не получилось бы притворяться влюбленной, любящей, делать вид, что все хорошо, улыбаться и изображать радость от встреч и общения. Не умею я этого. Притворяться, что мне приятно чье-то общество, умею великолепно, но это в том случае, когда речь не идет о любви. Должна признать, что умение изображать любовь могло бы существенно помочь мне в молодости, когда я только начинала пробиваться к славе. Иногда я даже слышала от других актрис, считавших себя моими подругами, советы насчет того, что легче уступить кому-то, притвориться влюбленной, чем простаивать ежедневно по нескольку часов у станка. Я отвечала, что каждый сам решает, что ему легче - уступать или стоять у станка. Слов "уступать", "уступка" я не выношу. Это не мои слова.
* * *
- Как артистка Орлова познакомилась с режиссером Александровым? - спросил Сталин где-то на третьем или четвертом месяце нашего знакомства. - Кто кого выбрал - артистка режиссера или режиссер артистку? Как принято у вас в кино?
Вопрос мог показаться неожиданным или даже нескромным, но я поняла его правильно. Сталину было интересно все, что связано со мной, вот он и спрашивал.
- Как принято, я не знаю, - ответила я. - Наверное, никак не принято. А кто кого выбрал, мы так до сих пор и не решили…
Наше знакомство с Г.В. произошло именно тогда, когда мы оба нуждались друг в друге. Ему была нужна актриса, умеющая держаться перед камерой, петь, танцевать, "пленять и очаровывать", как он говорит, а мне нужен был режиссер, способный раскрыть все мои задатки. Не стану кривить душой - театральная сцена, тем более такая, на которой я тогда выступала, была мне тесна, мала. Настал день, когда я поняла, что больше уже ничего здесь не достигну, и стала поглядывать по сторонам. В этот самый момент судьба послала мне Г.В. Едва начавшись, это наше знакомство рисковало прекратиться навсегда. "Вы вылитая Марлен Дитрих!" - сказал мне Г.В. с таким видом, будто отпустил комплимент (так оно, впрочем, и было). Я вспыхнула, вскочила на ноги, да так резко, что опрокинула стул (мы сидели за столом), и со всей строгостью, на которую только была способна, заявила: "Потрудитесь, пожалуйста, запомнить, что я, Любовь Орлова, похожа только на саму себя и ни на кого больше!" Г.В. понял, какой пожар мог вспыхнуть от этой искры, и повел себя самым правильным образом - попросил прощения и сменил тему. Позже, упоминая о М.Д. в разговоре или когда мы натыкались на ее фотографию во время разглядывания альбомов, он опасливо косился на меня. И совершенно напрасно косился, потому что я хорошо отношусь к М.Д., это актриса, обладающая большим дарованием, только не надо сравнивать. Женщины не любят сравнений, а актрисы тем более. И не правы те, кто в Марион Диксон пытается правдами и неправдами углядеть М.Д. Да, инициалы совпадают, но не более того. Имя Марион - звучное, характерное, иностранное, и в то же время оно созвучно русскому имени Мария. Фамилию Диксон Г.В. предпочел по созвучию с жаргонным словом "Дикси", которым в Америке называют южные штаты. Намек, аллюзия. Дикси - работорговля - черный ребенок - страх Марион. Кстати, в первоначальном варианте сценария (точнее - в одном из первоначальных) Марион в конце фильма заявляла, что желает сменить имя и фамилию. "Я больше не хочу быть Марион Диксон! - заявляла она. - Пусть старое имя останется в прошлом и с ним уйдет из моей жизни все плохое! Теперь я - Мария Денисова!" Лично мне эта сцена не понравилась. Зачем менять имя? "С ним уйдет из моей жизни все плохое"? Попахивает каким-то дремучим суеверием и вообще выглядит немного неестественно. СССР - многонациональная страна, у нас множество самых разнообразных имен и фамилий. Никто не переделывает их "под одну гребенку". Я сказала свое мнение Г.В., он задумался, но согласился со мной не сразу, а лишь после того, как кто-то (кажется, это был И.О.) заметил ему, что имена обычно меняют преступники, желая избежать поимки, и что в случае с Марион сразу же возникают не самые лучшие ассоциации. Так она и осталась Марион Диксон.
Я - человек настроения. Если настроение у меня хорошее, то я смотрю картины со своим участием не без гордости. Горжусь хорошо сделанной ролью, подмечаю (пусть то будет даже сотый просмотр) какие-то новые детали, на которые раньше не обращала внимания. В роль надо вживаться, тогда взгляды, жесты, интонация, движения, все будет к месту, будет естественно. Подмечаю и мысленно ставлю себе "отлично". В свой личный актерский дневник. Если же настроение у меня не очень хорошее, то я начинаю придираться к себе на каждом шагу, и тогда мой дневник быстро заполняется "неудами". И тут я не "дотянула", и там оплошала. Я очень критично отношусь к себе. Лесть вообще плоха, но по отношению к самой себе она просто губительна. Расслабляешься и перестаешь стараться. Ах, все равно получится. Счастье, что судьба свела меня с Г.В. У него и захочешь, да не расслабишься. Он не позволит. Это кому-то другому жена-актриса может заявить, что она устала и больше повторять не станет. Такое случается, некоторые режиссеры находятся под каблуком у своих жен. Но у Г.В. ничего подобного и представить невозможно. Я и сама себе не позволю, но если бы вдруг позволила, то мгновенно лишилась бы роли. Несмотря на наши отношения и мои заслуги. Но если я хочу сыграть какую-то сцену повторно (пусть то будет даже в двадцатый раз), то Г.В. непременно идет мне навстречу. Он верит моему внутреннему чутью так же, как и себе, знает, что я во время работы способна "видеть" себя со стороны. Не все, к сожалению, подмечаю, но многое.
Рассказывала Сталину я не так, как написала сейчас, а более сумбурно. Пишешь, уже собравшись с мыслями, а отвечать на вопрос, заставший тебя немного врасплох, приходится без предварительной подготовки. Не сразу находишь нужные слова. Меня всегда поражал мой давний друг С.В. (Г.В. зовет его "главным кукольником Советского Союза"), который никогда, ни при каких обстоятельствах за словом в карман не полезет. Кажется, разбуди его среди ночи и задай самый неожиданный вопрос, С.В. улыбнется (улыбка у него чудная) и начнет отвечать гладко, как по писаному. Я так могу не всегда, порой мне нужно собраться с мыслями, обдумать. Однажды во время выступления в Свердловске мне задали вопрос, над ответом на который я думала минут пять, если не больше. Милая розовощекая девчушка, несомненная отличница, спросила меня:
- Почему все театры еще не закрылись? Кино гораздо интереснее, да и актерам не надо по сто раз играть одно и то же. Сняли на пленку - и показывай сколько хочешь!
Что можно было ответить на такой вопрос? Смею надеяться, что мне все же удалось найти нужные слова. Ответ мой получился длинным (коротко тут не ответишь), но главную свою мысль я разъяснить смогла. Театр и кино не антагонисты, это два разных направления в искусстве. Каждое имеет свою ценность, каждое значимо и востребовано. Потом встал пожилой мужчина, по виду из рабочих и спросил, что я сама больше люблю - сниматься в кино или играть в театре… Трудным выдался для меня тот вечерок.
Декабрь 1935-го
Новый, 1936 год мы со Сталиным отметили чуть раньше положенного. Чуть-чуть, на какие-то несколько дней. Зато вдвоем. 31 декабря у нас бы не было такой возможности. Суеверные люди считают, что праздники не стоит отмечать заранее, но мы оба не были суеверными, и потому наш личный праздник получился замечательным. В тот год Новый год перестали считать буржуазным предрассудком и начали отмечать по всей стране. Очень правильно, ведь это никакой не буржуазный, а обычный человеческий праздник. Разумеется, с подарками. Какой же праздник без подарков?
Я долго мучилась с выбором подарка. Для того были причины. Совсем недавно, ко дню рождения, я подарила Ему серебряный стаканчик-карандашницу. Что подарить такому человеку? Скромному и в то же время обладающему большой властью, могущему получить многое из того, что ему захочется? Я решила, что мой подарок должен быть небольшим, но личным. Таким, чтобы постоянно находился на глазах и напоминал обо мне. Стаканчик был изящным, дореволюционной работы, на нем была выгравирована бегущая лошадь. Когда-то он принадлежал моему отцу. То был очень личный подарок, и, насколько я поняла, он понравился Сталину.
- Для чего такой? - пошутил он, заглядывая внутрь. - Для водки великоват, для вина маловат. А, это, наверное, для карандашей…
Хотелось, чтобы и второй подарок произвел бы столь хорошее впечатление, но по поводу него я ничего не могла придумать. Долго мучилась, а потом решила подарить другой "стаканчик" - грузинский рог для вина. Представила, как вручу его и скажу: "Предыдущий был маловат для вина, а этот в самый раз". Мне казалось, что подарок, имеющий отношение к Грузии, обрадует Сталина особенно.
Возможно, что так оно бы и получилось, не допусти я серьезной промашки при выборе рога. "Хороша была задумка, да вот осуществить не получилось", - говорит в таких случаях Г.В. Через друзей, у которых были знакомые в Тбилиси, мне удалось достать большой, оправленный в серебро и богато инкрустированный рог. Мне хотелось произвести впечатление, и поэтому на вопрос о том, какой рог мне нужен, я ответила: "Большой и красивый". Получила очень большой и просто роскошный, причем сделанный с большим вкусом. Чувствовалось, что у мастера, сделавшего рог, был художественный вкус. Мне рог очень понравился, и я нисколько не сомневалась, что Сталину он тоже понравится. Была уверена в этом. Но ошиблась.
- Прости, но я не могу принять этот подарок, - сказал Сталин, едва взглянув на рог.
- Почему? - опешила я, думая, что Он решил, что это слишком дорого для меня. - Я могу позволить себе…
- Зато я не могу! - резко перебил меня Сталин.
Я не могла понять, в чем дело. В чем я ошиблась? Что не так? Увидев, что я огорчена и растеряна, Сталин взял рог в руку, поднял его и спросил:
- Ничего не замечаешь?
Я подумала, что с рогом что-то не то. Какой-то он, видимо, бракованный. Вроде бы не худой, но я же не знаю грузинских обычаев. Может, он закручен не в ту сторону, или размер не тот. "Уж не женский ли рог мне прислали по ошибке?" - заволновалась было я, но, оценив вместимость рога, отогнала прочь эту мысль. Ни одна женщина не в силах выпить в один присест столько вина. А из рога всегда пьют до дна, ведь его нельзя поставить, можно только положить пустой на стол.
- Слишком роскошно для меня, - объяснил Сталин, так и не дождавшись ответа. - Из таких рогов раньше пили князья. Надо одеться в богатую чоху, подпоясаться серебряным поясом, надеть на каждый палец по перстню и тогда уже показываться людям с таким рогом в руках. А у меня нет ни богатой чохи, ни серебряного пояса, ни перстней с бриллиантами. Коммунисту эта "мишура" не нужна… Коммуниста встречают по делам и провожают по делам. Отдай этот рог в театр или на "Мосфильм". Пригодится, когда будут ставить пьесу или картину о старой жизни…
Не зная, куда деваться от смущения, я забрала свой подарок. Сделала, как было мне велено. Отдала рог моей тезке, Любочке, которая была ассистентом режиссера на съемках "Веселых ребят", и попросила передать его на "Мосфильм". Любочка незадолго до того развелась с мужем, с которым прожила (она говорила "промучилась") десять лет, и вышла замуж (по большой любви!) за директора "Мосфильма" Бабицкого. Он потом звонил мне и уточнял, не жалко ли мне отдавать "в общее пользование" такую красивую и явно дорогую вещь. Я ответила, что совсем не жалко, пусть товарищи пользуются им на здоровье хоть во время съемок, хоть во время застолий. Услышала в ответ, что отчаянные головы уже пробовали подступиться к рогу, но выпить его разом никто не смог. Не знаю, где теперь тот рог. Директора и сотрудники на "Мосфильме" менялись часто, уже и спросить не у кого. Ни в одной из картин я его не видела, а может, просто не заметила.
Сталин подарил мне белый пуховый платок, красивый и теплый. Сказал, что я в нем похожа на Зимушку-Зиму. Я поинтересовалась, как она выглядит, тогда он подвел меня к окну и показал на мое отражение (зеркала там не было, Сталин вообще не любил зеркал, ему было достаточно маленького). Праздник удался, несмотря на то что я так ужасно опростоволосилась с подарком. В душе моей словно пробудилось детство, всколыхнулись былые впечатления, и появилось ощущение настоящего праздника. Такое, как в детстве, когда праздник везде и во всем, когда даже самое обычное начинает казаться волшебным, необыкновенным.
Платок я храню до сих пор. Давно не ношу его, просто храню.
Из своей оплошности я сделала выводы и больше никогда не дарила Сталину ничего роскошного или близкого к тому. И Он больше никогда от моих подарков не отказывался. Что поделать, все мы время от времени совершаем ошибки. Важно не повторять их. Я стараюсь не повторять. Обожгусь на молоке и долго-долго дую на воду.
Я не спросила тогда, кто именно предложил вернуть советским людям Новый год (то был официальный возврат, даже постановление специальное выходило). Тогда меня это не интересовало, а когда задумалась, то и спрашивать уже было не у кого. Но мне почему-то кажется, что это была идея Сталина. Он очень любил праздники. Все хорошие люди любят праздники, смех, веселье.
Январь 1936-го
- Откуда у тебя этот платок? - спросила мама.
Когда-то, еще в девичестве, мама была непрактичной (так, во всяком случае, рассказывает она сама). Но обязанности по ведению хозяйства быстро изменили ее, а тяжелые времена закалили. Теперь мама добросовестно и тщательно вникает во все хозяйственные вопросы. Ей непременно надо знать, что где было куплено и за какую цену. Если подарок - то от кого и по какому поводу. К подаркам у мамы отношение настороженное. Она не любит оставаться в долгу. Непременно постарается "отдариться", то есть подарить взаимно нечто равноценное. Эту черту, как мне кажется, выработала в ней ее свекровь, моя бабушка Анастасия, которая отличалась непростым характером, любила "кольнуть глаз" своим благодеянием и требовала многократных выражений благодарности, признательности и т. п.
- Подарил один из поклонников, - ответила я.
Врать, что купила, не стала. Не люблю врать, лучше уж сказать не всю правду. К тому же мама начнет выспрашивать подробности, и я непременно запутаюсь. А еще она может попросить купить ей точно такой. Что тогда? Другой платок я ей отдала бы, а этот не могу. Нет, лучше сказать правду. Но не всю. Всего не скажешь.
Мама - мое счастье и мой вечный укор, праздник и боль моей жизни. Мой главный (и очень строгий) судья и мой преданный друг. Что бы я ни сделала (речь идет о хороших поступках), мама никогда не говорила, что это превосходно или замечательно. Между нами, разумеется, не на людях. То, что мама говорила на людях, она говорила для них, а не для меня. Никакого лицемерия, всего лишь тонкое понимание жизни, разделение личного и не личного, отделение зерен от плевел. Наедине со мной мама была совсем не такой, какой ее видели посторонние. (Г.В. для нее тоже был "посторонним", несмотря ни на что). На людях мама больше заботилась о том, какое впечатление она производит, а когда мы оставались вдвоем, мое впечатление ее уже не интересовало. Она могла сказать мне все, что думала, все, что считала нужным, сказать откровенно, прямо, и я ей за эту прямоту была признательна. Безгранично признательна. Каждую мою новую картину мы ходили смотреть вместе. Мама долго готовилась к выходу (она вообще весьма тщательно следила за собой), если кто-то звонил, то она сообщала с гордостью: "Мы идем смотреть новую Любочкину работу". В зале сидела с ровной прямой спиной, не откидываясь на спинку. Руки на подлокотниках, спина прямая, подбородок приподнят, брови слегка нахмурены - барыня. Ее многие за глаза звали "барыней", она это знала и нисколько не обижалась. Барыня так барыня. Не обращать внимания на то, что говорят о тебе люди, этому научила меня мама. "На чужой роток не накинешь платок" - вот ее любимое выражение. Когда на экране появлялись слова "конец фильма" и в зале включался свет, мама оборачивалась ко мне и говорила: "Неплохо, Любочка, весьма неплохо. Ты у меня молодец". "Ты у меня молодец" - высшая похвала и высшее признание. Если бы кто-то знал, как больно мне писать и думать о маме в прошедшем времени! Если бы кто-то знал! Десять лет, как мамы нет в живых, а я все никак не могу смириться, привыкнуть. Иногда лечу домой с каким-то радостным известием, предвкушаю, как обрадуется мама (ах, она так умела радоваться, как никто!), и вдруг вспоминаю, что мама умерла… Как ледяной водой облили.
- Поклонник? - нахмурилась мама. - Смотри, Люба, поклонники просто так ничего не дарят. Кто такой? Я его знаю?
- Ну как же ты можешь знать всех моих поклонников! - рассмеялась я. - Ты знаешь только тех, кого мы приглашаем домой…