Выкрутилась. Больше разговоров о платке не было.
* * *
Когда в кругу убийственных забот
Нам все мерзит - и жизнь, как камней груда,
Лежит на нас, - вдруг, знает бог откуда,
Нам на душу отрадное дохнет,
Минувшим нас обвеет и обнимет
И страшный груз минутно приподнимет.
Так иногда, осеннею порой,
Когда поля уж пусты, рощи голы,
Бледнее небо, пасмурнее долы,
Вдруг ветр подует, теплый и сырой,
Опавший лист погонит пред собою
И душу нам обдаст как бы весною…
Когда пишу по памяти эти строки Тютчева, ненадолго, всего на минуту, чувствую себя поэтом. Эх, если бы я в самом деле умела бы так выражать свои чувства и мысли. Завидую, отчаянно завидую поэтам. И Г.В. завидую. У него есть и поэтический дар, он может сочинять экспромтом весьма складные смешные стишки. А если бы задался целью развить в себе этот дар (любой дар требует развития), то непременно бы стал известным поэтом. Одаренные люди имеют много разных талантов. Если уж природа награждает, то награждает щедро, полной мерой.
И душу нам обдаст как бы весною…
Как верно сказано! Как верно схвачена суть!
Нам на душу отрадное дохнет,
минувшим нас обвеет и обнимет…
Мне кажется, что я умру с этим стихотворением на устах. Оно - для всех, для каждого. Оно - обо всем. Нет человека, в чьей душе оно бы не нашло отклика.
Какая жалость, что Тютчев не писал пьес!
* * *
На разного рода правительственных мероприятиях в Кремле я бывала нечасто. Разве что тогда, когда просто невозможно было этого избежать. Например, если мероприятие было связано с кинематографом или если мне предстояло получать какую-то награду. Так установилось не сразу. С какого-то момента я начала получать приглашения чуть ли не каждую неделю. Звонили по телефону или же привозили приглашения и отдавали под расписку. Эта процедура неизменно меня смешила. "Здравствуйте, Любовь Петровна! Я вас сразу узнал, но нельзя ли предъявить какой-нибудь документ, удостоверяющий вашу личность?.. Спасибо. Распишитесь вот здесь…" Очень не люблю все эти бюрократические процедуры, стараюсь их избегать, насколько это вообще возможно. Никогда не позволяю себе извлекать какие-либо выгоды из собственной известности, но вот если известность помогает получить без "хождения по мукам" какую-то справку, то пользуюсь ею. Улыбаюсь, дарю подписанные фотографии, лишь бы сократить несносную бюрократическую канитель. Удивительное чудовище эта бюрократия. Гидра! Сказочное Чудо-юдо! Борьба с ней ведется едва ли не с окончания Гражданской войны, а справок с каждым годом становится все больше и больше. Страшно вспомнить, в какие мытарства вылилось оформление нашей дачи. Справки, разрешения, резолюции… И разбирательства по жалобам, ох уж эти жалобщики! Кому-то показалось, что мы незаконно прирезали к нашему участку чужой земли. Кому-то показалось, что наш дом слишком высок и что-то там ему заслоняет. Чего только не придумают люди!
Отвлеклась. Хотела написать о том, почему старалась избегать официальных мероприятий в Кремле. Тому сразу несколько причин. Первая - не люблю выступать в роли чеховской "свадебной генеральши". Присутствовать на мероприятии для галочки мне кажется не только неуместно, но и вовсе глупо. Сидеть, улыбаться, в общем - присутствовать. Зачем? Я не кукла. Вторая причина в том, что я не выношу яркого света и шума. Кто бы только знал, чего мне стоят съемки, но съемки - это работа, цель жизни, ее смысл. Но совсем не хочется заставлять себя терпеть мучения попусту. Тем более что есть много актрис и актеров, которые с удовольствием появляются на людях. По делу и не по делу, по поводу и без повода, лишь бы отметиться. Раз им это приятно, так пусть порадуются. Причина третья - меня начали активно приглашать в Кремль после того, как начался наш роман с Ним. Не знаю, что послужило причиной. Хотел ли Он сделать мне приятное, думая, что мне это приятно, или же кто-то из тех, кто организует мероприятия, узнал о наших отношениях и внес мое имя в какой-нибудь список, в графу "приглашать почаще".
Отказываться, когда тебя приглашают, неловко. Тем более неловко поступать так постоянно. Люди же по тем или иным причинам рассчитывают на меня. В президиуме или, к примеру, за обеденным столом не должно быть пустующих мест, все равно найдут, кого посадить вместо меня, но неловкость от понимания этого не уменьшается. Сначала я надеялась на то, что после нескольких отказов меня перестанут приглашать, но приглашения все продолжались. Более того, они становились все чаще и чаще, едва ли не еженедельными. Попросить, чтобы меня перестали приглашать? Но кому об этом сказать, я не знала. Спросила у Г.В., не знает ли он имени того, кто отвечает за организацию кремлевских мероприятий, но Г.В. такого человека не знал.
Масла в огонь подлила мама. Она, непонятно почему, решила, что я непременно должна идти, если меня приглашают, связывала участившиеся приглашения с ростом моей популярности и всякий раз корила меня за, как она выражалась, "прогулы". "Любочка, ты должна!" - строго говорила она, поджимая губы. "Это твой долг!" Какой долг? При чем здесь долг?
Однажды я не выдержала и пожаловалась (то есть не столько пожаловалась, сколько просто сказала) Ему. Он ответил, что раз так, то меня больше приглашать не станут, кроме тех случаев, когда без меня нельзя обойтись. И добавил, что если вдруг мне захочется, то… Но я заверила, что мне не захочется. А если вдруг и захочется, то я об этом скажу.
Приглашения закончились, как отрезало. Мама была этим обстоятельством недовольна. "Видишь, Любочка, - говорила она с укоризной, - ты выкаблучивалась-выкаблучивалась и довыкаблучивалась. Тебя больше никуда не зовут". "Вот и славно, что не зовут!" - отвечала я.
Май 1936-го
"Цирк" Сталин впервые посмотрел вместе со мной. Это случилось незадолго до премьеры. Г.В. не любит слова "премьера" применительно к кино. Он всегда говорит о картинах: "вышла на экраны", "была выпущена на экраны". А я, театральная актриса, люблю слово "премьера". Выражение "вышла на экраны" немного царапает мой слух.
Кстати, официальная премьера "Цирка" состоялась в день нашего знакомства с Г.В., 23 мая 1936 года в Зеленом театре парка Горького. Мы не подгадывали, просто так совпало. Получился двойной праздник.
Я смотрела не столько на экран, сколько косила глазом на Сталина, наблюдая за его реакцией на происходящее. Готовую картину я уже видела дважды, а уж сколько раз было просмотрено вместе с Г.В. по частям, и не сосчитать.
Сталин часто улыбался, а пару раз даже смеялся. Применительно к другому, менее сдержанному человеку подобное поведение можно было расценивать как восторг. Картина понравилась, и я была счастлива.
- Какой интересный американский акцент! - сказал Он, досмотрев до конца, и попробовал повторить: - Мэри вьерит в чудьеса…
Американский акцент мне ставил Г.В. Он был в Америке и не раз слышал, как американцы говорят на русском или хотя бы пытаются говорить. Бывало, весь вечер говорил с акцентом и требовал, чтобы я за ним повторяла. Г.В. очень хороший, а стало быть, очень требовательный режиссер. Ему было недостаточно, чтобы я просто заучила свои реплики "с акцентом". Ему непременно надо было, чтобы я научилась говорить, как американка. Кому-то это может показаться излишним, но это правильно. В роль следует вживаться. Надо не изображать человека, а становиться им. Только такое вот перевоплощение гарантирует успех. Пока работала камера, я была не Любовью Орловой, играющей Марион Диксон. Я была Марион, американкой, циркачкой, матерью маленького ребенка. Отбивала чечетку, а сама думала о том, как там мой малютка, спит он или не спит. В самом деле думала так. И П.В., который играл Кнейшица, искренне ненавидела и боялась. То есть не самого П.В., доброго и веселого человека, а Кнейшица, которым П.В. становился перед камерой.
- Молодцы! - такова была оценка Сталина "Цирку".
А мне вдруг стало грустно. Почему-то из всей картины мне вдруг вспомнились Раечкины слова: "Я жертвую любовью для искусства!" - и я подумала о том, что я, что мы тоже жертвуем нашей любовью.
Чувства изменчивы, они вспыхивают, гаснут, превращаются в нечто другое, иногда в прямо противоположное. Все проходит, рано или поздно все проходит. У супругов на смену одним чувствам приходят другие, любовь может смениться взаимным уважением, расположением, приязнью, привычкой в конце концов, но это бывает у супругов. Романы, не приводящие к браку, редко когда длятся всю жизнь.
Мы прекрасно понимали, что нам невозможно быть вместе. Даже в мечтах я представляла, как мы живем где-то далеко, это мы, но в то же время не мы, не Вождь и Актриса. Представить же себя женой Сталина я не могла по целому ряду причин. Начиная с того, что это было просто невозможно, и заканчивая тем, что я не представляла и не представляю себе другого мужа, кроме Г.В. Никто на всем свете не знает и не понимает меня так, как Г.В. И как человека, и как актрису. И я его столь же хорошо знаю и столь же хорошо понимаю. Настолько, что могу назвать наш брак (не первый для обоих), крепким, нерушимым. С Г.В. нас может разлучить только смерть. Наш брак - это настоящий союз. Союз, союзники - какие прекрасные слова. Г.В. не просто мой супруг. Он - мой союзник. А ведь как часто мужья и жены не бывают союзниками или, что вообще ужасно, бывают врагами.
Мне стало грустно. Видимо, по лицу моему пробежала какая-то тень, потому что Сталин спросил:
- Что такое? Переволновалась?
Он, должно быть, решил, что это у меня от волнения. Впрочем, так оно и было. Конечно же, я волновалась. Мне, разумеется, хотелось, чтобы картина понравилась… От волнения и мысли ненужные приходят.
Я кивнула и попыталась улыбнуться.
- Товарищи из Телави прислали мне хорошее вино, - сказал Он. - В письме спросили, сколько у меня квеври и какого они объема. Наверно, хотели прислать мне виноград, чтобы я делал вино здесь. Ты знаешь, что такое квеври? Это глиняные грузинские кувшины, большие глиняные кувшины. Их зарывают в землю, кладут туда виноград и делают вино. Не знаю, что им отвечать. Боюсь, что если отвечу, что у меня нет квеври, то они и их мне пришлют. Что я стану с ними делать?
- Вино. Что же еще? - улыбнулась я.
Слово "квеври" я запомнила на всю жизнь. Дважды удивляла грузин, рассказывавших мне о виноделии, вопросом про квеври и незаслуженно заслужила славу знатока виноделия. Хотя на самом деле я могу приготовить только один-единственный хмельной напиток - ежевичную настойку, да и то готовлю ее не для питья, а для лечения. 1–2 ложечки этой настойки хорошо помогают при неладах с желудком.
Годом позже "Цирк" получил Гран-при на парижской международной выставке. В 1941-м я получила Сталинскую премию первой степени за "Цирк" и "Волгу-Волгу". Эту премию я расценила как прощальный подарок или что-то в этом духе. Премия оказалась для меня полной неожиданностью, ведь обе картины были сняты давно - "Волга-Волга" три года назад, а "Цирк" пять лет. Г.В. тоже получил Сталинскую премию первой степени за эти картины. Причуды фортуны - работая над "Светлым путем", мы с ним сильно надеялись на то, что получим премии за эту картину, а в результате получили за другую. Но со "Светлым путем" была своя история, возможно, я еще напишу об этом. Не знаю пока, но, возможно, напишу.
Пишу я с большими перерывами. Дела, настроение - все имеет значение. Иной раз вроде бы и время есть свободное, а раскрою тетрадь, и сразу же на глаза наворачиваются слезы. Делать записи о прошлом можно лишь в те редкие дни, когда воспоминания приходят без слез. Этого не предугадать, не предсказать, слишком уж тонкие настройки у моего внутреннего "приемника воспоминаний".
- А не лучше было бы назвать эту картину "Советский цирк"? - вдруг сказал Сталин.
Задумался на какое-то короткое время, потом сам же и ответил на свой вопрос:
- Нет, "Цирк" все же лучше.
Я рассказала ему, что Г.В. убежден, что название картины должно быть как можно короче. Одно-два слова, не больше. Да и книги, по его мнению, должны называться тоже коротко. Гоголевская "Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем" стала у Г.В. именем нарицательным, служит ему примером наихудшего из названий.
- А что за актер сыграл Чаплина? - спросил Сталин.
- Николай Отто, - ответила я. - Настоящая его фамилия Павловский, а Отто - псевдоним. Он снимался в "Весёлых ребятах", прекрасно сыграл в сцене драки на репетиции…
Рассказала все, что знала про Н.И.
- Хороший актер, - сказал Сталин. - Хорошо сыграл Чаплина. Может, стоит снять с ним не эпизод, а целую картину про Чаплина? Товарищ Александров, кажется, познакомился с Чаплином, когда был в Америке. Сможет он сделать такую картину?
Я не знала, что ответить. Г.В. был знаком с Чаплином, много рассказывал мне о нем, но знакомство знакомством, а картина - это совсем другое. Получится ли? Возьмется ли Г.В. за такое? Ведь, как ни старайся Н.И., Чаплина в большой картине, наверное, может сыграть только сам Чаплин.
- Я спрошу… - не очень уверенно начала я.
- Не надо, - остановил меня Сталин. - Я сам спрошу об этом у товарища Александрова. При случае.
Сталин говорил мало, был немногословен, но каждое его слово имело значение. Ни одного лишнего. Все со смыслом. "При случае" означало "эту идею я не считаю важной и обсуждать ее намерен именно при случае". Поэтому я ничего не сказала Г.В. об этом, даже не намекнула. Но идея картины о Чаплине вскоре всплыла. Как я и ожидала, Г.В. не захотел ее воплощать. Прямого распоряжения, какого-то приказа не было, был вопрос, а на вопрос можно ответить и "да", и "нет". Вопросы - это не приказы, которые, как известно, не обсуждаются. Да и сам сюжет такой картины вызывал много вопросов, был непонятен. Биографическая картина вряд ли бы была интересна советским зрителям, да и основа там была бы не совсем подходящей (не стану вдаваться в подробности). В представлении зрителей, как мне кажется, картина о Чаплине непременно должна была бы быть комедией, но тогда бы Н.И. пришлось в большой полнометражной картине соперничать с самим Чаплином. Вышел бы такой заочный актерский турнир, состязание в мастерстве. При всем моем хорошем отношении к Н.И. не уверена, что он смог бы соответствовать, т. е. играть на одном уровне с Чаплином. Эпизод в "Цирке" - одно дело, целая картина - другое. Сталин любил Чаплина, часто пересматривал картины с его участием и считал Чаплина "буржуазным актером с социалистическим мировоззрением". Это потому, что Чаплин преимущественно играл бедняков.
* * *
После просмотра Сталин не раз заговаривал о "Цирке". Чувствовалась, что картина произвела большое впечатление.
"Цирк" стал для нас с Г.В. чем-то вроде черты, вехи, разделившей наше творчество на два этапа - до "Цирка" и после "Цирка". Г.В. окончательно состоялся как режиссер во время съемок этой картины, достиг полного расцвета своего мастерства. Я тоже успела набраться кинематографического опыта и играла Марион совсем не так, как Анюту. "Цирк" - музыкальная комедия, но главную скрипку, по выражению Г.В., играет музыка. Ставя музыку во главу всего, Г.В. подчиняет ей и сценарий, и актерскую игру. Он называет это "музыкальной драматургией". Кому-то подобный подход может показаться однобоким, а то и вовсе неверным, но я, как человек сведущий, утверждаю, что это есть единственно верный подход. Музыкальная картина должна выстраиваться под музыку, а не под сюжет! Так, и только так, получится хорошее кино, которое зрители будут смотреть с удовольствием! Г.В. придумал вести съемку под готовую фонограмму. Под готовую, окончательную, а не под рабочие, черновые варианты. Ох и намучился он с этими черновыми вариантами во время работы над "Веселыми ребятами". Звук поправить несложно в отличие от изображения. Рано или поздно начинаешь "танцевать" не от фонограммы, а от отснятого материала, пытаясь, насколько возможно, совместить изображение и звук. Впрочем, я увлеклась, подобные тонкости интересны лишь специалистам, а они и так все знают. Г.В. открытый человек. Всеми своими находками и изобретениями он щедро делится с коллегами. Поясняет, рассказывает, раскрывает сущность. Иначе и нельзя, ведь мы - советские люди.
И только специалисты знают, что такое сниматься под готовую фонограмму. Скажу без всякой рисовки, что это очень сложно. Рамки максимально сужены, выйти за них невозможно, от актеров требуется максимальная дисциплина и немалое мастерство. Время и темп заданы, товарищи актеры, извольте соответствовать! Но, с другой стороны, с таким режиссером, как Г.В., который в доступной форме разъясняет каждому актеру его задачу, очень легко и приятно работать. Легко в том смысле, что каждый актер (и не только актер, но и другие участники процесса) четко представляет, что от него требуется. Этим Г.В. выгодно отличается от многих других режиссеров. Однажды мне рассказали, что актриса М. жаловалась на своего мужа, говорила, что вынуждена по ночам выспрашивать (выпрашивать!) у него разъяснения по поводу роли. Г.В., хорошо знающий мужа М. (теперь уже бывшего), выразился так: "Есть режиссеры, а есть дирижеры. Дирижерам кажется, что все делается по мановению их волшебной палочки, без слов". Г.В. - мастер точных высказываний, не в бровь, а в глаз. Так оно и есть, только по мановению волшебной палочки ничего в жизни не делается. В ходе работы над картиной Г.В. оценивает каждый день по количеству пересъемок тех или иных сцен. Ничего не пришлось переснимать - отлично. Что-то пересняли - хорошо. Пересняли не одну-две, а несколько сцен - удовлетворительно. Очень верный подход, государственный. Экономия сил и средств. Я и сама, бывало, шла на определенные жертвы, порой весьма значительные для меня, ради того, чтобы избежать повторной съемки. По поводу повторов, вернее - их отсутствия, Г.В. любит рассказывать одну историю.