Переговоры и подписание соответствующего соглашения на этот счет произошли еще до моего приезда в Сенегал в 1975 году. Но сама поставка специмущества по каким-то техническим причинам несколько затянулась, что слегка беспокоило нетерпеливых гамбийцев. И вот, наконец, как-то под вечер получаем депешу, что сухогруз "Юный ленинец" с ожидаемым грузом в ближайшие день-два должен прибыть в порт Банджула. Посольству же поручается принять участие в его передаче гамбийской стороне. Мы с Григорием быстренько собрались и, прихватив за компанию его жену Ольгу, рано утром спешно отбыли в Гамбию. С нами поехал также экономсоветник Виталий Баранов – тогда непосредственной торговлей оружием занимался Госкомитет по экономическим связям, сотрудником которого он и являлся.
Обычно к плановым поездкам в Гамбию мы готовились довольно обстоятельно: получали в бухгалтерии аванс на предстоящие служебные расходы, а также командировочные. Закупали в Дакаре кое-какие виды продовольствия, которых в этой крошечной стране либо вообще не было, либо стоили они невообразимо дорого. Иногда посол расщедривался, и завхоз выдавал нам некоторое количество представительских продуктов и напитков. На этот же раз уезжали в такой спешке, что ничего этого не сделали. Да к тому же исходили из того, что пробудем там в силу единственной поставленной перед нами задачи совсем недолго: сутки, максимум двое.
Прибыли в Банджул, расположились в арендуемой там посольством на постоянной основе квартире. Состояла она из большого зала, где размещались гостиная и столовая, трех спален и кухни. Обходилось все это гораздо дешевле, чем регулярно снимать номера в гостинице. К тому же и готовить было можно "дома", а не питаться в ресторанах или в сухомятку. В наше отсутствие за порядком в ней следила местная девушка, отзывавшаяся на имя Дуня. Как ее звали по-настоящему, равно и сколько ей было годков на самом деле, никто не ведал. Ни английского, ни русского она не знала, общались мы с ней жестами, но она все прекрасно понимала и любое задание по хозяйству исполняла споро и качественно.
Ну, а далее началось действо, отдаленно напоминавшее сюжеты двух известных полотен В. М. Васнецова. Трое мужчин чуть ли не каждый битый час выезжали на удлиненный мыс и, приложив руку ко лбу, как Илья Муромец на картине "Богатыри", пристально всматривались в океанские дали – не плывет ли там "Юный ленинец"? А часто остававшаяся в грустном одиночестве Оля вполне напоминала персонаж другой картины того же автора – "Аленушка". Проходит пара дней, а от нашего грузового корабля ни слуху, ни духу.
Вроде бы настала пора связаться с посольством в Дакаре. И надо же было такому случиться, что именно в это время в Гамбии выходит из строя телефонный узел. Почта-телеграф исправно работали, но можно ли воспользоваться этим каналом? Миссия-то у нас все же была секретная. По телефону бы как-то объяснились на "птичьем языке", а тут письменные следы оставлять придется. Долго ломали головы и в конце-концов порешили все же отправить "шифрованную" телеграмму.
Содержание ее было приблизительно таким: "Ждем бабушку, а она что-то не приезжает. Что делать дальше?" Роман В. О. Богомолова "В августе сорок первого" нам еще в ту пору был неизвестен, так что, сами того не ведая, избрали условной фразой почти такую, которая позднее стала знаменитой. Написали этот текст т. н. "клером" – на русском языке латинскими буквами. Ответ не заставил себя ждать, также клером пришло: "Бабушка немного приболела, продолжайте ждать, скоро будет".
Это "скоро" растянулось еще на несколько суток. У нас стали возникать трудности чисто практического порядка. Взятую впопыхах единственную рубашку и смену бельишка можно было еще постирать и в гамбийских условиях, благо и Дуня всегда была рада помочь. Но ведь к тому же и кушать как-то хотелось, а наши скромные финансы, как звучит в популярной песне, начали "петь романсы". В конечном итоге истратились мы до такой степени, что пришлось пойти, можно сказать, на мелкое хозяйственное "преступление".
На кухне у нас имелась казенная газовая плита, работавшая от прилагавшегося к ней баллона. Обычно, когда газ в нем заканчивался, мы отдавали его в обменный пункт и забирали уже наполненный. Однако пару раз прямой обмен по каким-то причинам не получался и мы без сдачи старого покупали новый баллон, а пустые оставались как бы в резерве. В сложившихся катастрофических обстоятельствах пришлось этот "стратегический запас" продать за наличные, которые пошли на приобретение скудного провианта. Срок давности содеянного давно истек, так что теперь можно и покаяться за нанесенный государству не столь уж значительный материальный ущерб.
А сейчас мы, наконец, добрались и до джина, послужившего поводом для описания этой еще не окончившейся истории. В гамбийской квартире у нас всегда хранилось несколько бутылочек каких-нибудь напитков из личных припасов или оставшихся полностью неизрасходованными от проведения протокольных мероприятий. Было их не так много, и за первые дни они как-то незаметно исчезли. Осталось только две-три бутылки той самой "можжевеловки", при этом лишних средств, необходимых для покупки такого излишества, как тоник, уже явно не хватало. Вот и пришлось употреблять ее под нашу скромную закуску в чистом виде на манер водки. Не могу исключить, что именно после этого случая я надолго и охладел к этому напитку.
Согласно русской пословице нет ничего хуже, чем ждать и догонять. В справедливости этой народной мудрости мы полностью убедились на собственном опыте. Слегка одичавшие от вынужденного безделья, мы почти отчаялись, что когда-нибудь вернемся в Дакар. Но в один поздний вечер столь ожидаемая встреча все-таки состоялась. Мы просто выехали прогуляться перед сном, когда, о чудо, перед нашим взором предстал величаво входивший в маленький порт Банджула огромный корабль, высотой напоминавший многоэтажный дом. На черном как смоль борту издалека были видны крупные белые буквы: "Юный ленинец". Нашему ликованию не было предела. Как выяснилось позднее, "бабушка" на пути к Гамбии попала в сильнейший многодневный шторм, который и помешал ее своевременному прибытию.
После того как гигантский сухогруз плавно пришвартовался, по быстро спущенному трапу поднялись наверх. Представились капитану, обговорили с ним все детали предстоящей операции по передаче гамбийцам доставленного специмущества. Сама по себе она много времени не отняла, т. к. непосредственно выгрузку "калашей" осуществили наши, привычные к этому делу, моряки. Затем продолжили общение с капитаном уже в не официальной обстановке. Человеком он оказался очень веселым и общительным, габаритами покрупнее, чем мы с Гришей, хотя нас тоже к "заморышам" отнести можно было бы с большой натяжкой. На следующий день у команды был запланирован отдых, поэтому договорились, что повозим старших офицеров по Банджулу и окрестностям. Что и было сделано.
Познакомившись поближе с капитаном, быстро прониклись взаимной симпатией друг к другу. Получили, в частности, от него приглашение отобедать вместе на корабле. При этом, как было подчеркнуто, в знак особого уважения ко вновь приобретенным друзьям, капитан берется лично приготовить "тройную" уху по своему фирменному рецепту. Это был действительно незабываемый эпизод.
Расположились мы в кабинете капитана, вооружившись стаканами с каким-то напитком, точно не помню, с каким, но уж факт, что не с джином. Сам капитан восседал за своим письменным столом, на котором был установлен селекторный аппарат громкой связи. По нему отдавались соответствующие команды, а также рапорты об их исполнении:
– Вода закипела, товарищ капитан!
– Хорошо, закладывайте первую партию мелкой рыбешки и варите ее минут пять на медленном огне.
– Пять минут прошло, товарищ капитан!
– Ладно, сейчас выловите эту рыбу шумовкой и выбросьте ее к такой-то матери. Теперь положите ту, что покрупней, с верхней полки левого холодильника.
И так продолжалось до самой финальной стадии с детальным перечислением того, когда снять пену, когда посолить, когда добавить такие-то специи и прочие необходимые ингредиенты. Что ж, надо признать, "лично" сваренная капитаном уха получилась отменной. Далее обед плавно перешел в ужин, который корабельный кок готовил уже самостоятельно. Разошлись, понятно, поздненько. А на следующее утро перед отходом "Юного ленинца" на нем чуть было не вспыхнул стихийный бунт.
На корабле была своя собака "дворового" происхождения, но весьма симпатичная. А при ней троица маленьких миляг – щенков, недавно произведенных ею на свет. И вот капитан предложил нам с Григорием забрать двух щеночков. Поколебались, поколебались, а затем, не взвесив тщательно возможных последствий, все же решились их взять. Узнав об этом, Виталий Баранов тоже побежал к нему и попросил отдать ему и третьего. Капитан, добрая душа, согласился, но вскоре к нему заявилась депутация морской братии с призывом пересмотреть принятое решение. Мол, двоих, правильно, можно подарить, а вот последнего нельзя – мать затоскует. Капитан, видимо, и сам понял свою ошибку и долго извинялся перед нами за допущенную промашку.
Виталию таким образом пришлось вернуть своего щенка обратно, после чего на корабле восстановились мир и дружба и вскоре он покинул берега благословенной Гамбии. Мы же с чувством исполненного долга тут же отбыли в Дакар. Жил я там в то время в основном один, без семьи в городской квартире, где щенку было не очень-то весело. А потому, в конце концов, пришлось передарить его тем же Барановым – они проживали на вилле ГКЭС, окруженной садом, и там маленькая собачонка чувствовала себя куда более вольготно. Я же частенько приезжал ее навещать у новых хозяев – моих добрых приятелей. У Карасиных же их Чапа прожила вплоть до отъезда в Москву, когда и они передали ее по наследству одним из своих приятелей в Дакаре.
На этом с сагой о "Юном ленинце", равно как и с аперитивом в целом, мы завершим, хотя у нас и остались еще неупомянутыми вермуты. Но я их особо не жалую, да и ничего интересного, относящегося к этим напиткам на ум не приходит. Единственная забавная ассоциация, возникающая у меня при их упоминании, связана с одним из иностранных коллег – послом Италии, с которым мы работали в одно время в Коломбо, а затем почти через пятнадцать лет вновь встретились в Рабате. Звали его Гвидо Мартини, но поскольку он был моим добрым приятелем, я иногда позволял себе "путать" его фамилию и называть просто Гвидо Чинзано. Тем более что на мой вкус особой разницы в этих напитках нет.
После этого шутливого отступления давайте перейдем к следующему этапу – хорошо сервированному обеденному столу. Для начала предположим, что он накрыт в советском или ныне в российском посольстве, поскольку за крайне редким исключением только там гостям к закускам предлагается и рюмка-другая охлажденной водки. Надо сказать, что моя деятельность в качестве посла началась в этом смысле не слишком удачно. Мы приехали на Шри-Ланку в самый разгар "борьбы с алкоголизмом". Незадолго до этого во все советские посольства поступил грозный циркуляр, запрещающий отныне и навсегда подачу иностранным гостям спиртных напитков, превышающих по крепости вино или пиво.
Упомяну в связи с этим один доподлинный факт, весьма смахивающий на анекдот. Я тогда еще работал в Москве и своими глазами видел следующие запросы в Центр от ряда послов: "У нас на складе имеется в наличии такое-то количество бутылок водки, виски, коньяка и т. д. Просим указаний, как с ними поступить". К компетенции нашего политического отдела такие телеграммы отношения не имели, но, поинтересовавшись из любопытства у коллег, узнали, что все они остались без ответа.
К нашему приезду в Коломбо на посольском складе никаких "крамольных" напитков не было и в помине. А надо было приступать к активной дипломатической деятельности, включающей в себя и организацию протокольных мероприятий, весьма способствующих завязыванию полезных деловых контактов. Иностранцы, особенно из числа членов дипкорпуса, к нашему "полусухому" закону относились довольно скептически: мол, вам нельзя пить – вы и не пейте, а мы-то тут при чем?
Да мы и сами очутились в довольно затруднительном положении. Советские посольства в те времена достойно снабжались из Москвы черной и красной икрой, другими нашими деликатесами. Действовал, в частности, следующий порядок: статья годового бюджета на представительские цели состояла из двух частей – валютной и рублевой. На валюту закупались необходимые товары на местном рынке, а с оплатой в рублях можно было оформить и направить заказ в Центр на желательный набор продуктов (естественно, по существовавшим тогда госрасценкам), который всегда своевременно исполнялся.
Сейчас ситуация иная – выделяются только валютные средства, но в таких размерах, что черной икры на них как раньше уже не приобретешь. Хотя теоретически можешь заказывать ее где хочешь, будь то в Москве или у Петросяна в Париже, там она, кстати, чуть ли не дешевле стоит.
Так вот, проводим мы в Коломбо первые официальные обеды. На закуску, к примеру, предлагаем исконно русское блюдо – блины с икрой, осетровым балыком холодного копчения (из консервных банок) и селедочкой. Поверьте, что любой, хоть какой он будет иностранец из иностранцев, понимает, что с таким "закусоном" сухое вино как-то не совсем гармонирует. Если уж ему самому до этого случая его отведать не удалось, так по крайней мере в книжках читал, какой напиток к нему положено подавать.
Поэтому на свой страх и риск исключительно в интересах дела и спасения реноме русского праздничного застолья приходилось строгие инструкции слегка нарушать. Приобретали за собственные, не слишком большие для нормального проживания в условиях заграницы средства (оклад посла в Шри-Ланке составлял 750 долларов) необходимые напитки в дипломатической лавке и сервировали их приглашенным гостям. В наших сотрудниках, обслуживающих приемы, я был полностью уверен – никто не настучит. Но все же в шутку изредка приговаривал:
– Сам-то я, разумеется, этой "гадости" и близко в рот не беру, но вот несознательные иностранцы просят-таки иногда налить им рюмку русской водки. Ну, что ты с ними поделаешь – на них наш запрет, к сожалению, не распространяется.
Мало того, что мы им ее наливали, я еще приучил их и тосты при этом произносить. Поясню, что согласно канонам международного протокола вообще-то это делается лишь в конце мероприятия, как правило, с бокалом шампанского в руке. Один тост (в официальных случаях он выглядит в виде речи) произносится хозяином, а другой гостем, в честь которого устраивается обед. Если такового в единственном числе нет, то ответное слово берет тот из приглашенных, который сидит на наиболее почетном месте – справа от хозяйки.
Моей целью не является сейчас в деталях излагать все правила и тонкости дипломатической "рассадки", упомяну лишь, что это довольно деликатная материя. Сошлюсь на один конкретный пример, который якобы и на самом деле имел место где-то в середине теперь уже прошлого века.
Французский посол в Лондоне Эрве Альфан (сам я встречал его несколько раз позднее, когда он в должности Генерального директора МИД Франции посещал наше посольство в Париже) был приглашен одним своим английским приятелем к себе на ужин, где собралась довольно солидная публика. Настало время располагаться за столом, и Альфан увидел, что его собираются поместить совсем не туда, где он рассчитывал быть. Вежливо, но твердо он заявил хозяину примерно следующее:
– Как я понимаю, сегодня я присутствую здесь в качестве посла Франции, а посему просил бы предоставить мне место, соответствующее этому положению. В противном случае я, к моему глубокому сожалению, буду вынужден покинуть ваш дом. Другое дело, когда я приду к вам в гости исключительно на правах вашего личного друга – тогда можете посадить меня хоть под стол, я на это не обижусь.
Так что, сами видите, нормы протокола бывают весьма жесткими, хотя иногда, исходя из сложившихся обстоятельств, и в них могут делаться некоторые исключения. Вновь отвлекаясь от рассказа о наших обедах в Коломбо, позволю себе изложить в продолжение непроизвольно возникшей темы еще один исторический эпизод, также считающийся подлинным. Произошел он в ходе Второй мировой войны, когда довольно часто приходилось встречаться между собой Д. Эйзенхауэру и У. Черчиллю.
Однажды английский премьер пригласил в Лондоне американского генерала к себе на очередной ужин. Эйзенхауэр был заядлым курильщиком и, получив приглашение, в присутствии кого-то из местной обслуги в сердцах бросил:
– Опять весь вечер придется терпеть эти причуды английского протокола. У них, видишь ли, не принято курить за столом до тех пор, пока не будет произнесен тост за здоровье короля!
Об этом высказывании без промедления было доложено Черчиллю. Когда начался ужин, он встал с бокалом в руках и сказал:
– Мы в Англии твердо придерживаемся наших традиций, в частности, воздерживаемся от курения до того момента, пока не будет произнесен тост за здоровье короля. И я не собираюсь нарушать их. Однако, я не припоминаю таких же строгих правил относительно точного времени его произнесения. А поэтому позвольте, господа, поднять этот бокал прямо сейчас: за здоровье Его Величества Короля Великобритании Георга VI!
Все присутствующие с воодушевлением выпили, а Эйзенхауэр смог сразу же после этого достать вожделенную сигарету.
Как мне представляется, обе эти истории интересны и сами по себе. Я же описал их еще и потому, чтобы было более понятно, что "приучить" иностранцев к столь привычным для нас здравицам по ходу ужина являлось не совсем простой задачей. Впрочем, надо отдать им должное, большинство из них быстро усвоили эту науку.
Вспоминается в связи с этим довольно любопытный тост из уст жены посла Великобритании в Шри-Ланке (в странах Британского Содружества послы друг у друга, правда, именуются несколько иначе – верховными комиссарами) Эприл Глад-стон. Ее муж Дэвид является одним из прямых потомков неоднократно возглавлявшего английское правительство в конце XIX века Уильяма Гладстона. Спич Эприл – женщины в целом довольно симпатичной, но несколько экстравагантной, был весьма лаконичным. Прозвучал он таким образом:
– Предлагаю всем поднять бокалы и выпить за меня! По той простой причине, что я вообще впервые в жизни произношу какой-либо тост. Никогда бы не могла и предположить, что такое со мной случится. Спасибо за это Людмиле и Юрию – только благодаря их разъяснениям о русских обычаях я отважилась на подобный подвиг!
Антиалкогольная кампания, как известно, начиналась бурно, под громкие звуки фанфар, а "почила в бозе" потихонечку, без излишнего шума. Аналогичным образом дело обстояло и с проведением разного рода приемов в наших дипломатических миссиях за рубежом. Когда я приехал в свой первый отпуск в Москву, то среди прочих текущих служебных забот зашел на склад МИДа, чтобы подобрать предметы подарочного фонда. Соответствующая сумма в рублях предусматривалась в ежегодной смете посольств. К моему великому удивлению она оказалась значительно выше, чем было сообщено ранее.
– А тут нет какой-нибудь ошибки? – на всякий случай осторожно поинтересовался я у заведующего складом.
– Все нормально, – последовал ответ, – просто всем вам в такой же пропорции срезали рублевую часть в статье на представительские нужды. Зато теперь послы могут заказывать у нас водку в качестве подарков для иностранцев. А уж как вы ее будете "дарить": целиком бутылками или разливая на порции, – ваша забота.
Чуть позднее я встретился со своим приятелем, одним из руководителей валютно-финансового управления МИД СССР.