– Все игры с трезвенностью закончились, – сказал он мне, – можешь теперь и на месте приобретать на валюту необходимые спиртные напитки в рамках отпущенных средств.
Я, натурально, порадовался такому приятному сообщению, но все-таки со свойственной мне недоверчивостью попросил уточнить: а какое-либо письменное разрешение на сей счет поступит, ведь вводили-то запрет циркулярной телеграммой, подписанной самим А. А. Громыко и заведующим отделом ЦК КПСС С. В. Червоненко.
– Не жди, ничего не получите. Подготовили мы недавно за несколькими подписями докладную записку на имя министра (им тогда был Э. А. Шеварднадзе), в которой аргументировано, в том числе ссылаясь на международную практику, изложили резоны, по которым "сухой закон" для посольств следовало бы отменить. Тот прочитал и говорит: "Разумно, я с этим согласен". Тогда подпишите, пожалуйста, Эдуард Амвросиевич, – обратились мы к нему. "А зачем подписывать, все правильно изложено, и так всем должно быть понятно", – ответствовал министр.
Пришлось довольствоваться этим устным разъяснением нашего финансиста, которое затем по "беспроволочному телеграфу" передавалось от одного посла другому.
И еще немного о водке. Думается, никто не возьмется оспаривать тот факт, что она была, есть и, скорее всего, еще долго будет оставаться исконно русским напитком, хотя и приобретшим широкое международное признание. Разумеется, производят ее в самых разных странах, но под одним и тем же названием, которое на всех языках пишется и звучит одинаково – "vodka". Так, например, мне когда-то попалась водка, изготовленная аж в далеком и мало кому известном островном государстве Тринидад и Тобаго. И все же – это опять мое сугубо личное мнение, с которым можно и не соглашаться, – помимо России более-менее настоящая водка делается только в Польше и Финляндии. Видимо, недаром они когда-то были частью Российской империи. Но зато подлинные "ценители" этого напитка безусловно имеются повсюду.
В подтверждение этого тезиса изложу один забавный случай, произошедший в Гамбии. В первый же заезд туда Григорий Карасин познакомил меня с владельцем парочки местных отелей, с которым сам он давно поддерживал добрые отношения. Звали его Камаль Милки. По происхождению он был ливанец, а по внешнему облику и особенно по характеру напоминал собой русского купца или, наверное, будет точнее сказать, тот типаж, который, возможно ошибочно, я под этим понятием себе представляю.
Роста Камаль был среднего, весьма упитанный, с небольшой, окладистой бородкой. По натуре – открытая душа, хотя и с изрядной долей хитрецы, шутник и балагур, гостеприимный хозяин, дома у которого всегда был накрыт стол для его многочисленных приятелей и просто знакомых. Сам он тоже в любой момент был не против хорошо перекусить и отнюдь не являлся абстинентом по части выпивки. С удовольствием воспринимал цыганскую музыку, хотя самой любимой песней у него была "Прощай любимый город, уходим завтра в море". По его словам, он был готов слушать ее до бесконечности, какое бы настроение у него ни было – веселое или грустное.
Мы с Камалем Милки встречались практически каждый раз, когда бывали в Банджуле – чаще всего у него дома или в одном из ресторанов при его отелях, а иногда бывало, что и на нашей квартире. И вот однажды в свободный вечер задумал я напечь блинов, благо к ним имелась присланная из Москвы всякая подходящая закусочка, как, само собой разумеется, и соответствующий напиток.
Решили позвать и Камаля с женой. Он, однако, сказал, что, к сожалению, не сможет воспользоваться нашим приглашением, так как ожидает у себя на ужин нужного ему по делам человека – представителя фирмы "Grant's" (известные в Шотландии производители виски) по странам Западной Африки. Но сразу же выступил со встречным предложением – приехать в гости к нему. Мы согласились, но предупредили, что захватим с собой и наше угощение, тем более что опару для блинов я уже поставил бродить. Бурных протестов эта инициатива не вызвала.
Прибыли к чете Милки с большой кастрюлей почти готового теста и прочим провиантом. Познакомились с "грэнтовским" фирмачом, на мой взгляд, типичным шотландцем, поджарым, с густой рыжеватой шевелюрой, тронутой сединой, и того же цвета усами. Когда настало время печь блины, я отправился на кухню, где мне уже приготовили пару необходимых по размеру сковородок. Хозяева и все приглашенные изъявили желание посмотреть, как будут готовиться русские "pancakes" – в отличие от французов, взявших в свою лексику наше слово "blinis", в английском языке, насколько мне известно, оно широко не употребляется.
Приступив к выпечке, я решил продемонстрировать высший класс ее осуществления. Переворачивал блины не ножом или лопаточкой, а, взяв сковородку за ручку, довольно высоко подбрасывал их вверх, чтобы они, сделав "сальто-мортале", падали обратно на место нужной стороной. Первые несколько штук были благополучно изжарены таким методом почти под аплодисменты присутствующих. Но, войдя в раж, я сделал неосторожный взмах рукой и умудрился резко поддать по опущенному в кастрюлю половнику. Он сработал как катапульта, обильно оросив жидким тестом нескольких любопытных зрителей. Все обошлось, к счастью, лишь смехом, без неуместных переживаний и упреков.
Теперь мы вплотную подошли к финальной части вечера, ради которой, собственно говоря, и был затеян весь этот рассказ. На аппетит облитого вместе с другими шотландского гостя произошедший инцидент особо не повлиял. Он воздал должное и блинам, и всему тому, что к ним полагалось. А под конец доверительно сообщил мне следующее:
– Ты знаешь, Юрий, хоть сам я и шотландец, к тому же почти всю жизнь занимающийся популяризацией и продажей нашего виски, но поведаю тебе по секрету, что лично мне из любых крепких спиртных напитков все-таки больше всего нравится ваша русская водка! Упаси Господь, чтобы об этом когда-нибудь узнало мое начальство.
С тех пор прошло свыше трех десятков лет, и, надеюсь, публично обнародовав теперь это конфиденциальное признание, я уже не наврежу карьере моего случайного знакомого. К тому же у меня есть смутное подозрение, что мои "мемуары" еще не скоро будут изданы в Шотландии. Поэтому с легким сердцем привожу это компетентное мнение искушенного профессионала, высказанное по поводу нашей водки. Как мне представляется, само по себе оно заслуживает того, чтобы быть упомянутым.
Теперь, видимо, наступил момент попрощаться с напитком, подаваемым у нас к закускам. Перейдем к горячим блюдам – как к рыбным, так и мясным, под которые даже в наших дипломатических представительствах гостям обычно предлагаются сухие вина: охлажденное белое и красное комнатной температуры. В советские времена там, где это позволяли технические, прежде всего транспортные возможности, старались их угощать винами из Грузии и Молдавии.
В России, увы, хорошие сухие вина пока почти не производят (слово "пока" поставлено умышленно – с оптимистическими перспективами на будущее). В связи с этим временным фактором мы, например, в Югославии и Марокко чаще всего заменяли их местными, благо они и там и там изготовляются. Исходил я при этом из двух резонов: с одной стороны, мы как бы отдавали дань уважения стране пребывания, с другой, что тоже немаловажно, экономили государственные средства, так как стоили они, как правило, дешевле импортных. В более редких случаях сервировали, конечно, и последние – в основном французские. О них сейчас и пойдет речь.
Вновь оговорюсь, что излагаю здесь свои сугубо дилетантские и в значительной мере субъективные суждения, никоим образом не претендуя на то, чтобы они воспринимались как истина в последней инстанции. Не возьмусь, в частности, тягаться с двумя своими друзьями, которых обоих зовут Александрами Николаевичами.
Один из них – А. Н. Панов (ныне ректор дипломатической академии, в прошлом замминистра иностранных дел, посол в Корее, Японии и Норвегии) – написал и опубликовал солидный трактат на эту тему под коротким, но вместе с тем емким названием – "Книга о вине". Другой – не раз уже упоминавшийся родственник А. Н. Покровский (более двадцати лет занимавший ответственный пост в штаб-квартире ЮНЕСКО в Париже) – всегда восхищал меня своим творческим подходом к процедуре распития хорошего вина. Мне и сейчас интересно наблюдать, как он "колдует" над ним: предварительно, за пару часов до подачи, открывает бутылки, затем бережно декантирует их, т. е. переливает вино в соответствующие графины и после этого дает ему время слегка "отдохнуть", тщательно определяет, в каком порядке и в каких бокалах подавать разные сорта.
Воздав должное друзьям и вновь с трудом преодолевая свою врожденную скромность (ссылки на нее у меня, кажется, уже встречались), осмелюсь все же заметить, что вроде бы и сам не так уж плохо разбираюсь во французских винах. По всем показателям я без особых колебаний отношу их к лучшим в мире, оставляя далеко на втором месте итальянские. Есть, разумеется, достойные вина в Испании и ряде других европейских стран. В последнее время все более популярными, в том числе и у нас в России, становятся вина из далеких Калифорнии, Аргентины, Чили, ЮАР и Австралии. Не стану отрицать, что и среди них встречаются весьма неплохие, однако до французских им еще весьма далеко.
Не вдаваясь в детали, попробую выстроить некую совсем общую и упрощенную классификацию французских вин, опираясь на свой многолетний опыт тесного знакомства с этими напитками. Сначала разделим их согласно цвету. Как и в случае с виски, возьмем за основу условную ценовую градацию. Самую обширную нишу в ней занимают многочисленные красные вина: они, как правило, на начальной стадии бывают даже дешевле аналогичных сортов своих белых "собратьев", но по мере продвижения наверх на порядок обходят их (отдельные исключения типа Сотерна из Шато д'Икем сейчас во внимание принимать не будем).
Наиболее узкая шкала принадлежит розовым винам – они всегда чуть подороже обычных столовых красных и белых, но зато и в верхние элитные ряды практически никогда не попадают. Их основным достоинством является то, что они в охлажденном виде подаются как к рыбным, так и мясным блюдам. Так называемые "желтые" вина довольно редки, поэтому я им особого места в данной иерархии определить не берусь.
Теперь продолжим разбираться с французскими винами с точки зрения их территориальной принадлежности. Здесь главенствующую позицию занимает продукция из различных районов Бордо. В своем абсолютном большинстве названия бордоских вин начинаются со слова "Chateau" – в переводе "замок". При этом само его "физическое" присутствие в принципе не является обязательным, иногда это может быть и просто какое-то винодельческое поместье с большим домом, заменяющим средневековый замок.
Бургундские вина располагаются на следующей, немного более низкой ступени, поскольку в целом уступают по "знатности" произведенным в Бордо. Полагаю, однако, что такой подход не относится к белым винам из Бургундии, многие из них, например, из виноградников Шабли, по праву претендуют на звание лучших в своей "весовой" категории. В южной части Бургундии расположен район Божоле, хотя одноименное вино, изготовляемое там, обычно рассматривается вне рамок общего наименования региона, т. к. оно представляет собой некий самостоятельный сорт, со своим сложившимся реноме.
В наше время даже до Москвы докатился обычай каждый третий четверг ноября отмечать праздник этого молодого вина. Но до французского размаха его проведения мы, конечно, не дошли и вряд ли когда дойдем (другой вопрос, что нам это, видимо, и не нужно). Во многих городах Франции, включая Париж, в этот день царит почти всеобщее ликование, проходящее под бесконечное хоровое скандирование незамысловатого рефрена: "Il est arrivé le nouveau Beaujolais…" – "Вот оно и прибыло, Божоле нового урожая…".
Обо всех разновидностях французских вин не только рассказать, но даже перечислить их поподробнее мне не позволяет формат моего повествования. Да и цель такая не ставилась. Замечу лишь вскользь, что хорошие вина делаются на виноградниках, произрастающих в долинах Роны и Луары, в Эльзасе, да и в других местах, раскиданных почти по всей территории страны. Я же лучше изложу, как это уже стало привычным, парочку подлинных историй, связанных с винной тематикой. Одна из них ввергла в легкий шок меня, другая, без преувеличения, потрясла всю Францию.
Первая произошла где-то на втором году моего пребывания на посту шефа протокола советского посольства в Париже. Наш посол В. А. Зорин, как уже упоминалось, человек абсолютно непьющий, совершенно не интересовался вопросами, касающимися ассортимента напитков, находящихся на посольском складе и подаваемых гостям. Эта обязанность целиком входила в мою компетенцию. Когда запасы начинали иссякать, я определял, что именно следовало бы обновить, а непосредственно закупками занимался завхоз как материально ответственное лицо.
Действовали мы достаточно слаженно, по отработанной схеме, и обычно никаких накладок не возникало. Но вот однажды, вернувшись в посольство из поездки в город, я услышал от дежурного коменданта:
– Михалыч, тут ни тебя, ни завхоза не было, а за время вашего отсутствия привезли вино. Ну, я, конечно, его принял, расписался за получение, но прошу в следующий раз хотя бы предупреждать меня о таких вещах.
– Какое еще вино? – удивился я. – Мы ничего не заказывали. Может, это завхоз без меня самодеятельностью занимается или его вообще по ошибке доставили?
– Не знаю, – ответил комендант, – сказали, что для нашего посольства, а что и как – не уточняли. Иди сам разбирайся, мы все десять ящиков отнесли в гараж, там они и лежат.
Пошел разбираться, а тут как раз и завхоз подоспел. Выяснилось, что и он ни о каком вине слыхом не слыхивал – явно какое-то недоразумение.
– Ладно, – говорю, – пойдем для начала посмотрим, что за вино такое, не исключаю, что на коробках адрес поточнее написан, чем "на деревню дедушке".
Пришли в гараж, произвели внешний осмотр полученного груза – аккуратные винные картонки без всякого упоминания, кому они адресованы. Из любопытства решили заглянуть и внутрь. Осторожно вскрыли один ящик, извлекли бутылку. Я на нее посмотрел и глазам своим не поверил. На стандартной фабричной этикетке крупными буквами было напечатано: "Vin de l'Ambassade de l'URSS en France" – "Вино посольства СССР во Франции"! Вот уж какого сюрприза не ожидал, так не ожидал. Что за диковина такая?
Отойдя от первой оторопи, повернул бутылку другой стороной, там тоже имелась небольшая наклейка с текстом, набранным уже мелким шрифтом. Прочитал ее, и ситуация несколько прояснилась. В ней содержалось разъяснение, что Его Превосходительство посол СССР во Франции господин В. А. Зорин во время своего визита в департамент Юра посетил среди прочих объектов винодельческое хозяйство, принадлежащее местному предпринимателю Анри Мэру (это фамилия у него была такая, а не пост в местной ратуше). В знак дружбы и уважения к нашей стране он преподнес в дар советскому гостю небольшой виноградник, из урожая, собранного на нем два года тому назад, и произведено данное вино.
От самого посла я о таком подарке никогда не слышал. Но факт есть факт. Пришлось взять бутылку и отправиться к шефу. Захожу к нему в кабинет, где он сидел, как всегда погруженный в чтение документов.
– Ну, что там у вас? – спрашивает, не отрывая глаз от бумаг.
– Да вот, – осторожно начал я, – у меня такой вопрос, Валериан Александрович: вы пару лет тому назад, когда меня еще не было в Париже, не ездили в департамент Юра?
– Куда, куда? – переспросил Зорин, теперь уже приподнимая голову. – Кажется, ездил, я вообще-то много различных районов посещал. А в чем, собственно говоря, дело?
– А вам тогда случайно некий Анри Мэр виноградник не дарил?
Тут посол посмотрел на меня повнимательнее и, как мне показалось, с определенной долей подозрительности: а все ли в порядке с его помощником, не перегрелся ли на солнышке в стоящую в ту пору жару? Потом, правда, чуть-чуть призадумался.
С такой "бутылочкой" и сфотографироваться приятно.
– Теперь, впрочем, что-то припоминаю: действительно был один похожий эпизод. Прогуливались мы по какому-то винодельческому угодью, и его владелец, показав на склон горы, сказал: видите вон тот виноградник – отныне он будет ваш. Само собой разумеется, это был чисто символический жест, мол, приезжайте, когда хотите, ешьте вволю виноград, который там растет.
– Понятно, – согласился я, – что подарок был символическим, но зато вот вино-то с него абсолютно реальное.
С этими словами протянул шефу принесенную бутылку, объяснив, что таких поступило еще две сотни. Он, как и я, поначалу слегка опешил. А затем несколько растерянно спросил:
– Ну и что же с ними прикажете делать? Надо, полагаю, отослать их обратно.
Поразмыслив немного, посол и сам пришел к выводу, что таким образом можно будет нанести непоправимую обиду гостеприимному и щедрому хозяину виноградников. Ведь он так старался сделать что-то приятное своему гостю, не просто прислал само вино, но даже художественно оформленные этикетки к нему отпечатал. В итоге порешили направить ему теплое благодарственное письмо, присовокупив к нему какой-нибудь приличный русский сувенир.
Само "посольское" вино по качеству оказалось не высшего сорта, довольно крепкое и тяжелое, с насыщенным, но излишне резковатым и терпким букетом. Недаром во Франции винодельческую продукцию из этого региона даже на рекламных афишах зачастую называют "vins fous de Jura". В буквальном переводе это звучит как "сумасшедшие", или, применительно к данному случаю, как "бешеные" вина из Юра.
В. А. Зорин отдал распоряжение завхозу хранить их вне стен служебного склада и дозированно выдавать на нужды коллектива в ходе проведения совместных праздничных мероприятий. В последующие годы "Вино посольства СССР во Франции" продолжало регулярно поступать по адресу, фигурирующему в его наименовании. Но на каком-то этапе, точный срок мне выяснить не удалось, эта "благотворительность" прекратилась. Возможно, тогда, когда и сам Советский Союз перестал существовать, или по какой другой неведомой причине – гадать не берусь.
Теперь переходим к другой истории, которая непосредственно произошла лет через пять после предыдущей. Для Франции она вылилась чуть ли не в общенациональный скандал, о котором я прочитал в журналах, уже вернувшись из командировки и работая в Москве. Не будь на то определенных причин, я, скорее всего, и не обратил бы на него особого внимания – мало ли чего у них там во Франции случается. Но у меня такие причины были, а поэтому с них и начну.
В Париже в очередной раз гастролировала балетная труппа Большого театра. Выступала она при полном аншлаге на прославленной сцене Парижской Оперы, иначе иногда именуемой по фамилии ее архитектора – "Дворцом Гарнье". Советскому послу, им тогда оставался все тот же В. А. Зорин, на весь срок гастролей, а длились они более месяца, устроители предоставили одну из центральных лож. Одновременно в ней могло размещаться человек восемь-десять. Использовалась она прежде всего в представительских целях, для приглашения иностранных гостей, которых всегда сопровождал кто-то из посольства.