Плацдарм на западном берегу реки постоянно увеличивался. Мы, артиллеристы, как могли, поддерживали наших десантников, окаймляли огнем орудий захваченный клочок земли, не позволяя противнику сбросить наши подразделения в реку. Но крайне необходимо было иметь наблюдательные пункты на противоположном берегу, чтобы корректировать огонь артиллерии и прицельно поражать огневые точки и живую силу врага, а также обеспечить огнем форсирование реки главными силами дивизии.
Мне было приказано взять с собой пару телефонистов, разведчика и переправиться на западный берег Днестра. Одновременно надо было протянуть кабельную телефонную линию, опустив ее под воду. Задача не из легких. Начали готовиться к переправе. Разведчики нашли большую колоду, из которой когда-то поили скот, - толстое длинное дерево, выдолбленное в середине. Но было оно очень неустойчиво в воде, к тому же грузоподъемность его не обеспечивала наши потребности. Пришлось усилить его. Солдаты нашли где-то пару бочек, еще какие-то деревянные конструкции - и получился небольшой плот. Взобрались на него и рано утром поплыли. Гребли кто чем мог: куском доски, лопатой, колом. Одновременно тянули провод телефонной линии. Течение оказалось очень быстрым, нас подхватило и понесло.
Отчаянно гребем - надо, кроме всего прочего, попасть на небольшой по фронту плацдарм, если значительно снесет, то можно угодить к противнику. День пасмурный, довольно сильная дымка, противоположный берег почти не виден, и это нам на руку.
Кончилась первая катушка кабеля, надо быстро подключить вторую. Связист связал провода и начал их лихорадочно изолировать, иначе связи не будет. Наклонился, пытаясь удержать в руках узел. Мы гребем что есть силы. Но течение очень сильное, плот наклонился на один бок, рывок воды, и мы стремительно переворачиваемся. Ледяная вода накрыла с головой, но все же все мы успели схватиться за края нашего плота.
С берега за нами внимательно следят. Увидев, что мы перевернулись, начали за провод подтягивать плот к берегу. Когда готовились к переправе, мы предусмотрели возможность такой ситуации, поэтому провод был заведен под скобу, а все катушки с кабелем были прикреплены к плоту.
Вскоре плот, удерживаемый за кабель, прибило к нашему берегу. Мы выбрались из воды, нас подхватили под руки и потащили в ближайшую хату. Быстро разделись, наш доктор дал немного спирта, чтобы растереть тело, и по 100 граммов водки. Выпили горячего чая - и на теплую печку отогреваться. Начало апреля, и даже несколько минут холодной купели могут вывести из строя. Но, слава богу, кончилось все сравнительно благополучно, могло быть и хуже. Отогрелись, обсохли, но задачу надо решать. Начальство наше поняло, что с такой рекой, как Днестр, решить проблему наскоком не удастся.
Вскоре к реке подошли понтонеры, и к вечеру первый плот был спущен на воду. Вместе с другими подразделениями передовых частей с наступлением темноты мы благополучно переправились через реку, быстро заняли наблюдательный пункт и были готовы к ведению огня. Батареи наши находились на другой стороне реки.
С утра снова разгорелся ожесточенный бой. Но за ночь на плацдарм успели переправиться основные силы полка, и мы успешно отражали контратаки противника. К концу дня противник, очевидно, понял, что ему не удержать наши войска, и он с боем стал отходить. Первое село на западном берегу Днестра - Оксентия - в наших руках.
За успешное форсирование Днестра наша дивизия была награждена орденом Суворова, а всем участникам этих боев была объявлена благодарность Верховного главнокомандующего Сталина и выданы письменные справки об этом.
Продолжаем наступление в сторону Кишинева. Однако продвинулись мы относительно недалеко, километров пятнадцать от Днестра. Сопротивление противника возросло, наши боевые порядки в течение марта сильно растянулись, тыловые пункты снабжения отстали, мы испытывали острую нужду в боеприпасах. Короче говоря, воевать было нечем, и мы перешли к обороне.
На нашем направлении передний край проходил по окраине колхозного сада. Впереди, километрах в трех, на берегу небольшой реки Реут, притока Днестра, должно быть молдавское село Требужены. Но ни села, ни речки не видно.
После войны во время встречи ветеранов нашей дивизии в городе Дубоссары мы выезжали в село Требужены. Только здесь мы поняли, почему не видели села. Оно стояло на берегу речки, а рядом был высокий каменистый обрыв, скрывавший село.
Наша батарея заняла огневые позиции для стрельбы прямой наводкой непосредственно в боевых порядках поддерживаемого батальона. Наблюдательный пункт я выбрал слева от огневой позиции. Здесь находился лес, который широкой полосой шел перпендикулярно к фронту. На ближней окраине леса я и занял НП. Лес надежно прикрывал подходы к нему и хорошо маскировал нас и от наземного, и от воздушного наблюдения противника. Другие батареи также свои НП выбрали неподалеку. Началась обычная работа. Ведем наблюдение в определенной нам полосе, отыскивая цели в обороне противника, его огневые точки, ведем их засечку, определяем координаты, наносим на планшет. Ежедневно докладываем в штаб дивизиона результаты разведки.
Местность в обороне противника за селом Требужены поднимается вверх и хорошо просматривается с нашего НП километра на три. Вот только что делается вблизи, в районе села, нам не видно, скрывает местность. Виден только передний край неприятеля, и то не везде.
Как-то утром, наблюдая в стереотрубу, я обнаружил пешую колонну немцев, которая спускалась по дороге в сторону села Требужены. Очевидно, к противнику подходило пополнение. Я быстро доложил в штаб дивизиона, а затем сориентировал командира дивизиона. Он быстро отыскал колонну противника. Одна батарея нашего дивизиона - 122-мм гаубиц - стояла на закрытых позициях. Местность была заранее пристреляна.
Батарея дала контрольный выстрел для проверки установок. Разрыв произошел недалеко от колонны, быстро была введена поправка, и батарея открыла беглый огонь по колонне. Мощные 122-мм снаряды в считаные минуты уничтожили колонну. Мы хорошо видели, как в страхе метались по полю и ближайшим кустам немцы, пытаясь укрыться от обстрела, но снаряды везде находили цель.
Поле и дорога были усеяны трупами, а те, кому удалось уцелеть, разбежались в разные стороны. Противник получил хороший урок и больше не осмеливался передвигаться в открытую, а я получил благодарность от командира дивизиона.
Наступил праздник 1 Мая. На фронте он ничем не отличался от обычных будней. Вот только наш старшина Буков, сам житель Молдавии, привез бочку вина. Кто хотел, подходил, черпал котелком вино и пил, как говорят, на здоровье. Кроме того, нам, как и обычно, вечером выдали по 100 граммов водки.
Бочка с вином, которую привез Буков, стояла на окраине сада, под деревом. Начальник разведки дивизиона Боря Андреев, выпив, сколько смог, вина, расстелил поблизости от бочки плащ-палатку и прилег на солнышко подремать. В это время командир орудия нашей батареи сержант Доценко и несколько человек из расчетов орудий шли на кухню за завтраком для огневых взводов. Кухня обычно подъезжала по лесной дороге и останавливалась в лесу, поблизости от наблюдательных пунктов. Туда и шли огневики.
Подошли к бочке, выпили вина. Доценко увидел, что у Андреева из кобуры вывалился пистолет, трофейный парабеллум. Доценко взял его в руки и случайно нажал на спусковой крючок. Прозвучал выстрел, пуля попала в спину Боре Андрееву на уровне груди. Борю без сознания увезли в госпиталь, где он, не приходя в себя, скончался. Я не видел всего этого, мне рассказали.
Какая нелепость! Почти три года он на фронте, участвовал в жестоких боях 1941 года, десантировался с парашютом в тыл врага в 1942 году, полгода воевал в тылу у противника, да и потом все время на передовой, - и такая трагическая случайность вырвала его из жизни.
Я тяжело переживал эту потерю. Мы были близкими друзьями, нередко в одном окопе коротали фронтовые будни, часто спали тут же, в траншее, под одной шинелью, подстелив другую. Я не находил себе места, надеялся, что он выживет, но потом узнал, что он скончался где-то в госпитале в городе Рыбница. Фронтовые условия не позволили даже проводить его в последний путь.
Прекрасный был человек, даже в тяжелейшей обстановке он не терял головы, никогда не унывал, как бы ни было трудно. Не имея родственников, Боря по переписке познакомился заочно с какой-то девушкой, часто рассказывал мне, какая она хорошая. Он и в глаза ее не видел, но переписка у них была очень теплая. Он мечтал после войны поехать к ней и жениться. Регулярно посылал ей свою получку. Она возмущалась, а он упрямо ежемесячно посылал переводы. Прекрасной души был человек. Я знал ее адрес и вынужден был сообщить печальную весть.
О его благородстве говорит и такой факт: придя на несколько минут в сознание, он попросил, чтобы Доценко не привлекали к ответственности, сказал, что не считает его виновным. Его просьбу впоследствии удовлетворили, и трибунал это дело не рассматривал.
Вскоре меня назначили начальником разведки дивизиона на место Бори Андреева. Работа мне была знакома, так что я быстро включился в нее.
Почти месяц мы простояли в обороне на этом рубеже. В июне дивизия была переведена на другой участок.
Полк, который поддерживал наш дивизион, занимал оборону по окраине города Оргеев. Небольшой и очень уютный городок районного масштаба. Население из города было эвакуировано, осталось только несколько человек, которые наблюдали за тем, чтобы не было грабежей из домов.
Батальон, с которым действовал наш дивизион, занимал оборону в плодовом саду на окраине города, за рекой Реут. Из города через мост дорога шла на Кишинев. Сразу за мостом слева шла возвышенность, на которой был расположен сад, очевидно колхозный. Слева находилось большое болото, не менее километра в ширину и более двух километров в длину.
Наш наблюдательный пункт находился во второй траншее, это примерно метров двести от переднего края. Траншея шла непосредственно по саду. Через бруствер в нее свисали ветки виноградных лоз. Здесь же, по другую сторону траншеи, росли абрикосовые деревья, яблони и прочие плодовые деревья. Траншея была вырыта в полный рост - 1,8 метра. От нее мы прокопали небольшой ход сообщения к ячейкам наблюдательного пункта. Ход сообщения и ячейки были перекрыты. Здесь же поблизости находился и наш блиндаж, в котором мы по очереди отдыхали.
Устроились неплохо, к тому же лето, тепло, даже душно, но из траншеи никуда не уйдешь - у нас же не было ни выходных, ни праздников, ни просто свободного времени. Сутки делились на работу и на сон. Все остальное время, кроме сна, было занято повседневной работой - наблюдением за противником.
Конечно, надоедало видеть изо дня в день одно и то же. Но война есть война. Иногда проходили ливневые дожди, и тогда наша траншея наполнялась водой до самых краев. Мы, как мыши, вынуждены были вылезать наверх, но противник в любой момент мог подстрелить, поэтому приходилось ложиться поперек траншеи, упираясь головой в бруствер, и в таком подвешенном состоянии находиться два-три часа, пока не уйдет вода. Блиндаж наш был ниже траншеи и глубже ее, поэтому после каждого дождя он был полон воды. Приходилось ночью спать в сыром блиндаже. Здесь я, как говорят, на своей шкуре узнал, что значит выражение "гнить в окопах ". По телу, особенно по ногам, пошли болячки. Когда я обратился к нашему доктору, он сказал, что эта болезнь называется окопная гниль.
В общем, мы гнили заживо, и никакие лекарства не помогали, да их попросту не было. Единственное лечение - раздевались и в траншее загорали, когда погода была солнечная. Болячки подсыхали и не так зудели, как сырые. Но все лето они давали о себе знать и потом на всю жизнь на ногах оставили свои следы.
Каждый день с раннего утра и до позднего вечера, а дежурные разведчики и всю ночь, занимаемся одной и той же, в общем-то нудной работой: ведем наблюдение, ищем цели - огневые точки противника, - засекаем их, определяем координаты, докладываем в штаб полка. Так что разведка - это вовсе не то, что думают о ней те, кто не искушен в военном деле. Не лихие наскоки и отчаянные операции, а терпеливая, подчас нудная и однообразная работа определяет результат разведки. Хотя, конечно, рейды и поиски имеют место в разведывательной деятельности, но они сравнительно редко проводятся и дают ограниченный результат.
Мои разведчики притащили из города большое зеркало - подобрали его где-то в полуразрушенном доме. Зеркало установили в траншее, там, где она разветвляется на две ячейки наблюдения. Траншея в этом месте перекрыта, и создается впечатление, что она продолжается дальше, и кто не знает, лбом ударяется в зеркало.
Как-то на наш НП прибыл командующий артиллерией нашей дивизии полковник Леонов. Он всегда появлялся неожиданно, без предупреждения. Вот и сейчас он вошел в нашу траншею и быстро пошел к ячейкам наблюдения. Я не успел его предупредить, как он лбом уже стукнулся о зеркало и, удивленный, остановился. Я попытался было извиниться, все-таки большое начальство, но он выругался, обозвал нас циркачами и прошел в ячейку наблюдения.
Разведчик, как и положено, представился ему, бойко ответил на вопросы командующего. Я продемонстрировал ему данные о результатах разведки, показал в стереотрубу на местности, в обороне противника, эти цели. В общем командующий остался доволен, поблагодарил за работу и порядок на НП и ни слова не сказал о зеркале. Так оно и стояло у нас, пока мы не ушли с этого рубежа обороны.
Штаб нашего дивизиона располагался на берегу реки Реут. Там к берегу выходили гранитные скалы, в которых имелись две большие пещеры. Возможно, это были вырубленные когда-то бункеры для хранения вина. Высота их была метра три и длина метров двадцать. В них и располагался штаб дивизиона. Хотя и недалеко от переднего края - менее одного километра, - но убежище надежное, тем более что выходом оно было направлено в сторону противоположную фронту.
И надо же такому случиться, начальник связи дивизиона старший лейтенант Коля Уткин чем-то занимался неподалеку от штаба. Вдруг разрыв мощного снаряда противника. Когда рассеялся дым, Уткин без сознания лежал на земле, осколком снаряда ему оторвало ногу. Один лишь разрыв, очевидно случайный, и такая беда. Я был на НП и этого не видел, рассказали потом, я даже не успел попрощаться с Колей. Встретились мы с ним только после войны, когда проходила встреча ветеранов нашей дивизии. С тех пор мы поддерживали с ним постоянную связь. Жил он в Ленинграде. Всю оставшуюся жизнь ему пришлось шагать в протезе.
Фронт стабилизировался, противник особой активности не проявлял, мы тоже. Но чувствовалось, что где-то готовится наступление, такое затишье обычно бывало перед началом крупной операции. Резко сократили лимит расхода боеприпасов. Чтобы провести обыкновенную пристрелку цели, надо было экономить неделю. На орудие разрешалось расходовать один снаряд в три-четыре дня. Аналогичная экономия была установлена и для стрелковых войск. Только для исключительных случаев держался неприкосновенный запас боеприпасов, который мог расходоваться только с разрешения высшего командования. Это верный признак того, что готовится наступление.
Я уже писал, что наши позиции находились в большом, видимо колхозном, саду. Гроздья винограда свисали прямо в траншею, но он был еще зеленым и кислым. Но абрикосы поспели; и когда противник вел минометный или артиллерийский обстрел, созревшие плоды падали прямо в траншею, и мы, конечно, лакомились ими. Для нас, сибиряков, этот фрукт был в диковинку, но вылезать из траншеи днем было опасно. По ночам разведчики иногда лазили, собирали осыпавшиеся абрикосы. Так проходили наши будни, без выходных и праздников - война есть война.
В начале августа 1944 года наша дивизия получила задачу: сдать занимаемый рубеж обороны, скрытно, в ночное время совершить марш своим ходом в северном направлении на другой участок фронта. Маршрут проходил параллельно переднему краю обороны, на удалении 15–20 километров от линии фронта. В связи с этим предусматривались меры строгой маскировки. Запрещалось на марше пользоваться освещением, даже курение разрешалось только на привалах и скрытно. Нам, бывалым фронтовикам, было ясно, что где-то готовится наступление и наша дивизия, как всегда, будет принимать в нем участие.
Двигались быстрым шагом, с максимально возможной скоростью. С наступлением дня укрывались в оврагах, балках, рощах. Требование строгой маскировки выполнялось неукоснительно. Вскоре стало известно, что мы примем участие в наступательной операции 2-го Украинского фронта, которая впоследствии получила наименование Ясско-Кишиневская.
В течение десяти дней дивизия совершила 150-десятикилометровый марш, переправилась через пограничную с Румынией реку Прут и вошла в состав 49-го стрелкового корпуса 53-й армии. В период начала наступления и прорыва главной полосы обороны противника дивизия находилась в резерве фронта, а наш 4-й гвардейский воздушно-десантный артполк принимал непосредственное участие в прорыве обороны противника.
Хорошо помню, что для участия в артиллерийском наступлении здесь было сосредоточено такое количество артиллерии, что не хватало места для огневых позиций батарей. В нормальных условиях на закрытых позициях орудия батареи располагаются на расстоянии до 50 метров одно от другого, во всяком случае, не ближе 25 метров, чтобы одним разрывом вражеского снаряда не могло быть уничтожено сразу два орудия. Здесь же орудия располагались рядом, почти касаясь станинами.
Длинными, многокилометровыми рядами стояли пушки, за ними на небольшом удалении 122-мм гаубицы, такими же рядами. Далее шли ряды 152-мм пушек-гаубиц и гаубиц, а за ними располагались позиции более крупных систем.
В траншеях первой позиции не хватало места для наблюдательных пунктов батарей, пришлось занимать их прямо в ходах сообщения, где была хотя бы малейшая возможность видеть оборону противника.
На рассвете 20 августа 1944 года все траншеи и ходы сообщения заполнились пехотой. Вскоре началась артиллерийская подготовка. Утро было солнечным, на небе - ни облачка. Вдруг рассветную тишину разорвал рев залпа реактивных установок "катюш". Начиная с боев под Сталинградом, артиллерийская подготовка всегда начиналась залпом "катюш". Их звук ни с чем другим не спутаешь, и это служило своеобразной командой начала артподготовки, если даже была нарушена связь батарей с наблюдательными пунктами своих командиров.
Оглушительный рев сотен реактивных установок, тысяч орудий буквально содрогнул землю, она затряслась, как во время землетрясения. Гул стоял настолько мощный, что, стоя в траншее, мы с трудом могли что-либо сказать друг другу, приходилось буквально кричать прямо в ухо. Грохот выстрелов орудий слился с грохотом тысяч разрывов в расположении вражеской обороны.
Чтобы не оглохнуть, приходилось затыкать уши. Воздух быстро наполнялся пороховой гарью выстрелов и разрывов снарядов, вскоре добавились тучи пыли, поднятой ими в воздух. День из солнечного, ясного превратился за считаные минуты в сумрачный. Солнце сквозь пыль и дым не просматривалось, было трудно дышать, все потонуло в адском грохоте, дыме и пыли. Ни о каком наблюдении не могло быть и речи, все скрывалось в густой пелене. Адский грохот продолжался более двух часов, такой была продолжительность артиллерийской подготовки атаки.