Летом 1936 или 1937 года ломали церковь в селе, собрался народ и молча смотрел, как сбрасывали сверху колокола и выносили церковную рухлядь. Особенно много было церковных книг, которые сожгли в костре. Из церкви сделали клуб. Вскоре в клубе организовали духовой оркестр, в котором принимал участие и я. В село приехал капельмейстер, и мы начали учить ноты и игру на инструментах. Я играл на альте. Помню первый концерт духового оркестра. В клубе собралось довольно много народа. Оркестр располагался на сцене. Вначале слушали нашу нехитрую музыку, а затем начались танцы. Наш оркестр привлекался на все торжественные мероприятия и праздники. Иногда выезжали в другие села, где играли на колхозных торжествах. Коллектив оркестра состоял в основном из учеников школы, но было и несколько взрослых парней.
Помню, в составе оркестра был Дима Соколенко, он играл на трубе и учился в школе на два года старше меня. В годы войны он погиб на фронте. Коля Моспанов играл на теноре. С фронта он пришел инвалидом, а умер в 60-х годах в селе Тугузвонове, где был директором совхоза. Это село километрах в пяти от Белоглазова, на другой стороне реки Чарыш. После войны, приезжая в отпуск в Белоглазово, я несколько раз был у него, угощался душистым алтайским медом.
Дима Бранчук играл на баритоне. После войны я его не видел. Играл в оркестре Петя Волонишин, мы его звали Шарик за его маленький рост, но крепкое телосложение. Он был моим однополчанином. После войны я его не встречал. Вот оркестровой капеллой мы и дружили, ездили по колхозам с концертами и зимой и летом, особенно в период уборки.
В школе дела обстояли относительно благополучно. Я не был отличником, но держался середнячком.
Директором школы был Ирма Саулович Родовский, который вместе с женой жил здесь же, в здании школы. В первые месяцы войны он ушел на фронт, был комиссаром, но его судьба мне не известна. Физику преподавал Иван Сергеевич Мальцев, мы его звали Пятак за его лысину на голове. Он любил играть с нами в волейбол. При этом он был один на поле, а по другую сторону сетки была вся наша команда, и, как правило, мы проигрывали. На фронт его не призывали, и я встречал его в 50-е годы в селе Белоглазове. Литературу и русский язык преподавал Кумашов. Он любил выпить и иногда приходил на урок под градусом. Тогда он садился за одну из парт, и тогда урок шел на свободную тему. За это ему частенько попадало от директора и завуча. Колоритной фигурой в школе был преподаватель математики и химии Пестов Иван Дмитриевич. Он, очевидно, был из командиров запаса, и у него иногда проскальзывала армейская струнка. Он мог либерально относиться к нам, но часто довольно круто менял свой характер, и мы его побаивались. На фронте он, кажется, не был, его видели после войны, но я не встречал. Биологию, зоологию преподавал добрейший Петр Павлович Петрухин. Он приходился родным дядей моей жене, и, к несчастью, погиб на фронте. Другие учителя, к сожалению, в памяти сохранились слабо.
Беззаботное детство не всегда было беззаботным. Частые засухи приводили к тому, что хлеб выдавали по карточкам, да и тот был низкого качества. Часами приходилось выстаивать в очереди, чтобы получить немного хлеба. Заготовка дров тоже была нашим делом. Вместе с мамой на госбанковской лошади мы ехали за Чарыш и там рубили чащу, которая затем шла на топливо. Приходилось ездить и за сеном.
В старших классах в летние каникулы мы выезжали в колхозы, где занимались прополкой. Я обычно ездил в село Чунино. В девятом классе меня избрали секретарем комсомольской организации школы, и я занимался этой работой. Ездили мы сами, без сопровождения взрослых.
В зимнее время в школе обязательно организовывали выезд на лыжах за село, обычно на другую сторону реки. Там разыгрывали что-то наподобие военной игры. Вообще, лыжи зимой были постоянным спутником.
Преподавали в школе и военную подготовку: строевую, огневую, противохимическую. Изучали винтовку-трехлинейку, которых в школе было несколько. В десятом классе у меня уже были значки БГТО ("Будь готов к труду и обороне"), "Ворошиловский стрелок", ПВХО ("Противохимическая оборона"), ГСО ("Готов к санитарной обороне").
До нашей глубинки доходили отзвуки тревожных событий. Хасан, Халхин-Гол, война с Финляндией и др.
Помню, в село приехал сержант, награжденный орденом Красной Звезды. Его встречали с такими почестями, что сейчас даже трудно представить. На легковой машине, что было вообще большой редкостью в тех краях, привезли его со станции Шипуново. А в Белоглазове собрался, наверное, весь район, играл оркестр, состоялся митинг и т. д.
Глава 2.
Мой путь на фронт
В 1939 году началась Вторая мировая война. Тревога ощущалась даже здесь, в Белоглазове. В конце зимы 1940/41 года к нам в школу приехал летчик из Томского артиллерийского училища.
Он провел беседы с парнями, выпускниками десятого класса. Под впечатлением его беседы я, как и все, подал заявление в военкомат с просьбой направить меня в артучилище. Весьма вероятно, что если бы приехал офицер из другого училища, то мы бы подали заявления в другое училище, так как смутно представляли, что такое артиллерия или танки. Главное заключалось в том, что тот лейтенант в наших глазах выглядел весьма представительно. Красивая форма одежды, скрипучие ремни, хромовые офицерские сапоги, пистолет. Все это для нас было лучшей агитацией.
Лейтенант уехал, и я, собственно говоря, вскоре забыл о поданном заявлении. Приближались экзамены за среднюю школу, надо было зубрить. А тут еще весна с ее юношескими мечтами и увлечениями. В общем, повестка в военкомат в первых числах июня 1941 года была для меня и родителей полной неожиданностью.
Явился в военкомат, предложили пройти медкомиссию. Прошел нормально. Через день-два вызвал военком, предложил срочно сдать экзамены за десятый класс и убыть в военное училище в город Томск. На все эти дела дал три дня. Я пошел в школу, доложил об этом директору. Тот, конечно, понимал, что страна накануне войны с Германией.
Он дал соответствующие указания, и я за два-три дня сдал все экзамены, по нескольку в день. Мне выдали аттестат, и я уехал в Томск. Впервые я один, без родителей пустился в такое путешествие. В то время ходил поезд Лениногорск - Томск (впрочем, он и сейчас курсирует). Благополучно добрался до города Томска. Это был первый в моей жизни город, в котором я побывал.
Нашел училище. В то время оно называлось 1-е Томское артиллерийское училище. Вскоре было открыто и 2-е ТАУ.
Наше училище располагалось в центральной части города. Большой военный городок, обнесенный высоким глухим кирпичным забором. Здания были капитальные, специально построенные для училища. Здесь же находился учебный артиллерийский парк, дома офицерского состава. Училище раньше было на конной тяге, но к 1941 году перешло на механическую тягу - трактора "СТЗ-НАТИ".
Прошел медкомиссию, сдал вступительные экзамены и был зачислен курсантом.
Рядом с училищем располагалось пятиэтажное здание общежития мединститута. По вечерам из окон мы обменивались любезностями со студентками. Увольнения нам не давали - мы еще не получили обмундирования и не прошли курс начального обучения.
Учебный корпус, где мы сдавали экзамены, располагался отдельно, ближе к центру города. Корпус трехэтажный, большой. В 1943 году он был взорван, погибло много курсантов. Причина банальная: шли занятия по инженерной подготовке, изучали устройство немецких противотанковых мин. В классе находилось несколько боевых мин и запалов к ним. В перерыве, когда курсанты вышли из класса, дежурный, вероятно, копался во взрывателе. Взрыватель сработал, сдетонировали мины. Из-за этой беды старейшее училище было в день юбилея награждено лишь орденом Красной Звезды.
Поздно вечером 21 июня 1941 года я получил документы на краткосрочный отпуск домой на пятнадцать дней, после чего надо было вернуться в летние лагеря училища недалеко от железнодорожной станции Юрга-II. Это примерно посредине между Новосибирском и Томском. Ночью, ближе к утру, я сел в поезд и поехал домой до станции Шипуново, а затем 25 километров надо было добираться на попутном транспорте.
Днем в вагоне проснулся от многоголосого шума вблизи от нашего поезда, который стоял на станции Новосибирск. Взглянув в окно, я увидел большую толпу людей возле вагонов. На крыше одного из них находились два или три человека и что-то возбужденно кричали толпе, которая оживленно воспринимала то, что говорилось.
Я решил узнать, в чем дело. Думал, что поймали вора. Когда приблизился, то услышал слова, которые воспринимались с трудом, как будто во сне. Оказалось, что Германия напала на СССР и идет война. К несчастью, это был не сон. Вскоре зазвучал гудок паровоза нашего поезда, я вскочил в вагон и поехал дальше.
В вагоне возбужденно обсуждали эту ошеломляющую новость. Здесь было много курсантов, ехавших, как и я, в отпуск. Раздавались слова о том, что, пока будем учиться, война окончится и мы не успеем принять в ней участие. Действительность оказалась значительно суровее, чем мы могли предполагать. Нам с лихвой хватило той войны!!! По официальной статистике, из числа моих сверстников из каждых 100 человек 97 погибли на фронтах и только трое уцелели. Печальная статистика, но это было все еще впереди.
В тот же день я добрался домой в село Белоглазово. На следующий день здесь началась мобилизация.
Две недели промелькнули быстро. В памяти остался только прощальный вечер дома. Пришли ближайшие друзья и знакомые девчата. Мы еще не понимали всей сложности грозной обстановки. Молодость брала свое: пели, танцевали, а потом гуляли на берегу Чарыша.
Утром я уехал в училище. Добрался без происшествий до станции Юрга-II, уточнил, где находится полигон - летние лагеря училища, - и пешком километра три добирался до места. Разместились в лагерных палатках, по 10 человек в каждой. Нас помыли в бане, одели в курсантскую форму (ее образец можно увидеть на моей фотографии в бытность курсантом). Этот снимок сделан в день моего восемнадцатилетия.
Потекли лагерные будни. Занятия по уставам, строевой, огневой подготовке, несение наряда (в основном по кухне и на лагерной линейке). В эти дни проходил очередной выпуск курсантов, окончивших училище. Мы завидовали красивой командирской форме, скрипучим ремням, хромовым сапогам, красным кубикам ("кубарям") в петлицах. В то время погон не было. В сознании молодежи, да и взрослых погоны ассоциировались с белогвардейским войском и считались вражеским атрибутом. Воинское звание лейтенант - 2 "кубаря" в петлицах, старший лейтенант - 3, капитан - одна "шпала" (красный прямоугольник удлиненной формы), майор - 2 "шпалы" и т. д. Начальник училища носил в петлицах по 4 "шпалы" - полковник.
Пребывание в лагерях в связи с войной затянулось до октября месяца, и в палатках было уже холодно, особенно по ночам. Занятия шли полным ходом. Хотя мы только успели пройти курс молодого бойца (в то время слово "солдат" в лексиконе Красной армии не употреблялось), нас уже привлекали на боевые стрельбы в качестве орудийных номеров. Стреляющими были выпускники, для них это был экзамен.
Помнятся форсированные марши в пешем строю, частые тревоги по ночам. Нередко училище выстраивали ночью на большой лесной поляне, и начальник училища зачитывал очередной приказ Верховного главнокомандующего об измене Родине или пленении высших командиров, в основном в генеральском звании. Приказ обычно заканчивался тем, что виновные приговаривались к расстрелу.
В октябре 1941 года мы, наконец, приехали в Томск, порядком померзнув в лагерях, и были рады, что теперь будем в тепле. Город уже имел не тот вид, что в июне месяце 1941 года. Это город молодежный, там есть университет, много институтов, училища. В октябре он уже выглядел сурово. В общежитии мединститута в окна выглядывали не девичьи личики, а головы раненых. Здесь разместился госпиталь.
В одном из зданий училища расположилось Днепропетровское артучилище, которое участвовало в тяжелых боях на Украине. Сюда приехало то, что от него осталось. Мы с интересом рассматривали несколько орудий, уцелевших в боях.
Занятия в училище шли полным ходом по девять-двенадцать часов в сутки. Часто выходили в поле. Форсированные марши, в том числе в противогазах, были обычным явлением при выходе на занятия за город и при возвращении. По утрам, как правило, физзарядка без гимнастерок и нательных рубах. Обычно это был бег вокруг училища, по периметру которого было не менее трех километров. Зима уже давала о себе знать, и в такой форме одежды было не сладко. Не менее двух-трех раз в неделю умывание проводилось на улице снегом.
Мы продолжали изучать тактику, матчасть артиллерии, связь, топографию, инженерное и автотракторное дело. Иногда устраивались тактические учения, в том числе и ночью. Помню одно ночное учение, где отрабатывали тему "ночной бой в городе". 122-мм гаубицы образца 1910–1930 годов с одной станиной, весом более трех тонн, мы катали на руках, согреваясь в морозную погоду. Мы не спали сами и другим не давали - холостые выстрелы орудий будили население города. Иногда вылетали стекла из окон, и училище потом занималось возмещением убытков.
Особенно мы любили топографию, хождение по азимуту ночью. Обычно маршрут был за городом, где располагались пригородные огородные плантации, и маршрут у нас обязательно проходил по полю, где еще не убрана была капуста (остальные овощи к этому времени были уже собраны). К концу занятий у каждого курсанта в сумке противогаза уже был качан капусты. Его надо было уничтожить до возвращения в училище, иначе наказание было обеспечено. Обычно с этим мы хорошо справлялись.
Довольно часто приходилось стоять в карауле. У нас у каждого была винтовка и шашка. Иногда приходилось бывать в гарнизонном наряде. Комендатура по ночам ловила на квартирах дезертиров, и мы принимали в этом активное участие.
В выходные дни, а иногда и в будни часто работали по выгрузке эшелонов с оборудованием заводов, эвакуированных из западной части страны. Помню, как мы тащили своей силой тяжелые станки Московского ГПЗ (подшипниковый завод). Подкладывая бревна, мы с трудом переправляли их в здание универмага, где разместились цеха. Приходилось работать и на лесоскладе, где мы разгружали платформы с лесом.
В увольнения нас отпускали редко. В одно из увольнений, в ноябре 1941 года, когда мне исполнилось восемнадцать лет, я сфотографировался и послал фотографию домой.
Учеба продолжалась полным ходом. По плану и программе мы должны были учиться три года. Но уже через два месяца нам объявили, что мы будем учиться лишь два года. Еще через месяц объявили, что время учебы сокращается до полутора лет, а потом до одного года. Но в общей сложности мы проучились всего шесть месяцев. Время было тяжелое. Начало войны сложилось неблагоприятно для наших войск, которые под натиском превосходящих сил врага отступали на восток. Потери в войсках были огромные, погибали или попадали в плен дивизиями, армиями, а иногда и фронтами. Фактически кадровая Красная армия погибла в первые месяцы войны. Огромные потери несли и командные кадры. Все это требовало срочного пополнения.
В ходе учебы в училище часть курсантов срочно выпускали, присваивали им звание "лейтенант", и они шли на укомплектование формируемых дивизий. Это были в основном курсанты, которые пришли в училище из частей, где они раньше находились на должностях сержантов.
Командиром нашего взвода был лейтенант Кияшко, впоследствии он вместе с нашим выпуском уехал на фронт. Командиром батареи был старший лейтенант Зинченко. После войны он прибыл в артполк нашей дивизии в должности заместителя начальника штаба полка в звании майора. Я в то время исполнял обязанности начальника штаба артиллерии дивизии. Мы с ним беседовали об училище. Меня он, конечно, не помнил. Он мне рассказал о взрыве в училище.
Зима 1941/42 года в Сибири, да и в европейской части СССР была холодной, морозы стояли крепкие, и на занятиях приходилось не сладко. Теплой одежды не было: обычная шинель, сапоги яловые и буденовка. Шапки-ушанки только еще начали вводить в войсках. Нередко приходили с занятий в поле не чувствуя ног от холода. Сначала вытаскиваешь ногу, а затем с трудом отрываешь портянку, примерзшую к подошве сапога.
Довольно часто приходилось стоять в карауле. Нам выдавали при заступлении на пост валенки и тулуп. У каждого курсанта была своя винтовка-трехлинейка со штыком, с которой мы и ходили в караул. Стрелять из нее, насколько помню, нам не пришлось. Стрельбы проводили из нагана сначала в лагере, а потом в тире училища. Выводили нас и в зимний лагерь, кажется, дня на три. Помню заснеженный лес и землянки, обшитые внутри жердями. В общем обстановка была почти фронтовая, только что не было обстрелов и бомбежек.
В ходе повседневных занятий, особенно в поле, мне часто приходилось исполнять роль телефониста, и я довольно хорошо разбирался в полевых телефонах и прокладке кабельных линий. Это обстоятельство впоследствии сыграло определяющую роль в моей службе, о чем разговор впереди.
Занятия по тактике артиллерии проходили в основном в районе кирпичного завода, который был на окраине города Томска. Невдалеке протекала речка Утайка. Здесь можно было обогреться возле печей, которые располагались почти открыто, сверху только был навес.
Огневой службой занимались непосредственно на территории училища, а иногда в поле. Холод, морозы давали о себе знать, мы стремились в расчете попасть правильным. Орудия - 152-мм гаубицы образца 1910–1930 годов - были с одной станиной, довольно увесистой, на конце было "правило", что-то вроде Т-образного рычага, за который правильный по команде наводчика при наводке орудия в цель поворачивал станину то в одну сторону, то в другую. Это давало возможность согреться, так как надо было двигать станину. Но затем следовала смена номеров, с тем чтобы каждый побывал в роли других номеров, в том числе и наводчика, также в роли командира орудия и командира огневого взвода.
Кормили нас довольно хорошо, по курсантской норме, тем более что тыловые службы за лето и осень заготовили все, что необходимо для обеспечения нормального питания курсантов училища. Старшина нашей батареи был из курсантов, ранее проходивших службу в армии. У него было звание "старшина" - 4 треугольника в петлице.
Старшина был строгим парнем, и мы его боялись. Зычным голосом он подавал команды, особенно в столовой. С едой мы справлялись быстро, особенно в обед и ужин, после напряженной учебы. Старшина зорко следил за порядком в столовой. Если кто-либо из курсантов пытался заговорить во время приема пищи, то наряд вне очереди ему был обеспечен. Нам, "салагам", как правило, не хватало курсантской порции, хотя она была довольно калорийной, а тем, кто пришел в училище из армии, старше нас на два-три, а то и все пять лет, вполне хватало, и мы искренне удивлялись, что у них иногда кое-что оставалось в миске, даже хлеб. У нас такого не было, посуда всегда была чистой.
Обстановка на фронтах была очень тяжелой, можно сказать, катастрофической. Враг окружил Ленинград, вплотную подошел к Москве. Сейчас рубеж, куда дошли вражеские войска, является окраинами Москвы. Оккупирована Белоруссия, Украина. Враг рвался к Волге и на Кавказ, но в зиму 1941 года главной его целью было окружение и взятие Москвы и Ленинграда. Гитлер и его подручные настолько уверовали в победу, что уже были изготовлены и отпечатаны пригласительные билеты на парад и банкет по случаю победы.