Что-то новое я, возможно, услышу от министра обороны ФРГ Гельмута Шмидта, который пригласил меня на ужин в свою резиденцию на Хардхёэ. Общее понимание необходимости очиститься от ходульных представлений и прекратить нагнетать страхи. Согласие в оценке важности и ответственности момента. Короче, суммирует Г. Шмидт, нормализация отношений между нашими странами должна распространиться также на область военной деятельности СССР и ФРГ.
Где-то слышится не Г. Шмидт – министр обороны, а более знакомый Г. Шмидт – автор "Стратегии равновесия". Если первый на практике хорошо усвоит второго, то подвижки не исключены. Забегая вперед, отмечу, что и в качестве министра обороны, и как канцлер Г. Шмидт пытался реализовать часть своих взглядов на современную оборону и шире – безопасность. Думаю, Москва успешно прохлопала открывавшуюся возможность вместо того, чтобы за нее ухватиться.
На наших встречах с Г. Шмидтом всплыла тема обмена военными атташе. Тем самым связи Советской армии с бундесвером встраивались бы в общую шеренгу наших отношений с вооруженными силами других стран. Это – дело будущего. Надо еще ратифицировать Московский договор, убрать неосевшую пену. Но политический шаг предпринят – контакт советского посольства с министерством обороны ФРГ установлен.
Из министра обороны не вытянешь лишнего слова, когда речь касается НАТО. По строю его вопросов и некоторым комментариям нетрудно заключить, что Г. Шмидт не собирается подлаживаться к предшественникам или современникам. Свое суждение иметь – у него потребность, включая проблемы, к которым ФРГ прежде не очень подпускали. Если бы не перемещение на пост министра экономики, полагаю, Г. Шмидт вскоре отправился бы в Москву, что могло бы как-то и в чем-то сказаться на нашем военно-политическом мышлении и, кто знает, также на представлениях будущего канцлера ФРГ. Почва для его приглашения вызревала.
Меня озадачило поэтому последующее противодействие Г. Шмидта идее визита в Советский Союз его преемника на Хардхёэ Г. Лебера. У нас с ним установились отношения на чей-то вкус излишне тесные. Г. Лебер был прямее в изложении озабоченностей и откровеннее в разъяснении сути своих мер, призванных запечатлеть оборонительную направленность стратегии бундесвера и приглашавших ГДР вместе с Советским Союзом последовать этому примеру. В числе прочего министр обратил внимание на "устарелость" учебных пособий, по которым у личного состава армии ГДР и, как Г. Лебер предполагал, также Советской армии воспитывалась "ненависть к врагу".
– Если нечто подобное вы обнаружите применительно к бундесверу, дайте мне знать. Я отдал строгие распоряжения, которые должны покончить с искусственным разжиганием вражды к социалистическому Востоку.
Одну инициативу Г. Лебера мне удалось претворить в жизнь. Правда, пятнадцать лет спустя. Было это в 1989 г. М. С. Горбачев собрал в своем кабинете на Старой площади совещание в узком составе: А. Н. Яковлев, помощники Горбачева А. С. Черняев, Г. Х. Шахназаров. Возможно, еще был Э. А. Шеварднадзе и точно я.
– Мы пересмотрели военную доктрину ОВД. Вступили в переговоры с США о ликвидации ракет средней дальности. В Вене и Стокгольме не устаем демонстрировать покладистость. НАТО ничего даже отдаленно похожего не сделало, и тем не менее Запад – хорош, а мы как были, так и есть плохи. Пропаганда наша ни к черту не годится. Вот американцы. Вцепятся в какую-либо тему, словно клещи, не оторвешь. А у нас день – максимум два комментаторы помусолят ее и подавай свеженькое. Ваше мнение.
А. Н. Яковлев думу думает. Критику в адрес пропаганды принял на свой счет. Помощники генерального тоже не торопятся высказаться. Прошу слоза.
– Давай, Валентин.
– Если наши СМИ ни о чем другом, кроме советских внешнеполитических инициатив, вещать не будут, положение вряд ли поправится. Западное общественное мнение отзовется не на предложения, а только на конкретные наши дела. А здесь, это касается и военной доктрины ОВД, произошел разрыв во времени. Новая доктрина принята, а численность, состав, дислокация войск – все осталось прежним, как если бы оборонительная оборона не предполагает своей специфики по сравнению с наступательной обороной. Нет ли резервов для сокращений в численности советских вооруженных сил в целом, в ГДР и других странах ОВД в частности?
– Ты предвосхитил то, что я наметил вынести на обсуждение. Какой порядок цифр тебе представляется?
– Трудно называть объемы. Но если оборонительная оборона не замыкается на западное направление, то за изъятием стратегических ракет, авиации и ВМС до трети боевых соединений и средств их поддержки можно было бы считать резервом. Круглым счетом примерно один миллион человек. Если речь пойдет о сокращении на сто тысяч, то лучше не ввязываться, ибо мы лишь скомпрометируем новую доктрину. И еще одно замечание. В 1973–1976 годах у меня состоялся ряд бесед с тогдашним министром обороны ФРГ Г. Лебером. Министр обращал внимание на возможность относительно экономными способами серьезно повысить доверие к заявлениям об оборонительности советских намерений. В передовом эшелоне советской группировки в ГДР развернуты мощные инженерно-саперные части с понтонным и прочим снаряжением для преодоления водных рубежей. Сведите их до разумных размеров, и это по эффекту превысит вывод из республики нескольких дивизий, призывал мой собеседник. Тогда соображения Г. Лебера не нашли отклика у нас. Может быть, вернуться к ним сейчас?
Горбачев предлагает приглашенным высказаться. Яковлев солидаризуется с моими доводами и соображениями. Он отмечает, кроме того, необходимость включать в план любой значительной военно-политической акции, как неотъемлемую часть, ее пропагандистское обеспечение. Доверенные комментаторы должны заблаговременно знакомиться с предстоящими мерами и готовиться к их освещению, а не выпаливать скороспелки по горячим следам. Это относится в полной мере и к сложным договорам, которые находятся в стадии выработки.
А. С. Черняев был того же мнения. Мы затем подготовили с ним записку на имя Горбачева, в которой высказались за то, чтобы все высвобождаемые в ходе намечаемых сокращений средства ассигновались на обустройство демобилизуемых воинов и членов их семей, а также на улучшение социального положения солдат и офицеров, продолжающих нести службу. Мне неизвестно, почему она не нашла понимания у генерального.
Горбачев закончил ту встречу словами:
– Завтра я созову Комитет (Совет) обороны. Там и решим, что можно без ущерба для боеготовности страны сделать.
Решили, как известно, в одностороннем порядке сократить численный состав Вооруженных сил СССР на 500 тысяч человек вместе со штатным вооружением. Сокращения в больших объемах требовали, по заключению Министерства обороны, крупных капиталовложений и времени. Я с удовлетворением принял к сведению, что призыв Г. Лебера, пусть с опозданием, был все же по достоинству оценен.
Деятельность Г. Лебера на посту министра обороны оборвалась с виду внезапно. В версию с провалом военной контрразведки мало кто из сведущих людей поверил. Начинался новый виток гонки вооружений, новые концепции в Пентагоне и, следовательно, в НАТО были на подходе. Г. Лебер с его "непровоцирующей" обороной пришелся не ко двору. Хорошо, что для проводов популярного среди солдат бундесвера министра не придумали операцию погрязнее.
С Г. Апелем, пришедшем ему на смену, контакта не получилось. Один раз он принял меня в министерстве обороны, всем видом показывая, что делает одолжение, плюс пара малозначащих разговоров мимоходом на каких-то мероприятиях с широким составом участников. Что из этого следует? Или дует на холодное, видя пример Г. Лебера, или с участием ФРГ вызревает нечто, что девальвирует восточную политику В. Брандта – В. Шееля? Держи ухо востро.
Как самому себе подставить ножку
В. Брандт среди первых зарегистрировал смену в показаниях политического барометра – осенью 1973 г. стрелка дрогнула и с позиции "ясно" поползла в сторону "переменно". Внешне ничего не предвещало ухудшения погоды в Северном полушарии. Напротив, после визита Л. И. Брежнева в Федеративную Республику (май) и Соединенные Штаты (июнь) горизонты, по всем признакам, просветлели. Администрация США почти без заминок выговаривала слова "мирное сосуществование". Понятие "одинаковая (равная) безопасность" как будто не вызывало изжоги. Было даже подписано соглашение, нацеливавшее Москву и Вашингтон на совместные (или параллельные) усилия по предотвращению опасности ядерной войны. Что же стряслось?
Приезд генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева в ФРГ (18–22 мая 1973 г.) стал апофеозом советско-западногерманского сближения на базе начальной, назовем ее оригинальной, концепции поворота лицом к Востоку, провозглашенной социал-либеральной коалицией. Если бы в Москве не мелочились и придерживались не арифметической (двух соглашений и одного протокола хватит!), но политической мерки, то договорной навар от этого визита мог бы быть погуще и поразнообразнее. Если бы достало прозорливости не присягать "или – или" – акцент на сотрудничество с ФРГ либо с США, – то удалось бы содержательнее определиться по ряду аспектов европейской безопасности и контроля над вооружениями. В целом, однако, встреча в Бонне продемонстрировала – обе страны на верном пути к добрососедству, граница, сквозь Германию рассекшая Европу, не обязательно должна оставаться синонимом вражды.
В политике редко случается, чтобы всем было хорошо. И в Федеративной Республике, и на запад от нее, и за океаном давали себя знать недовольные. Лексика разная, мелодия схожая – Западная Германия была создана во имя борьбы до победного конца, ей не положено отклоняться от этой возложенной на нее миссии. Отношения ФРГ с США и другими союзниками по НАТО должны всегда иметь приоритет перед отношениями с СССР и его союзниками.
Если по гамбургскому счету, этого и следовало ждать. Быстро сказка сказывается, не скоро дело делается. Лишь три с половиной года минуло, как западные и с ними восточные немцы занялись, позаимствуем образ у Дж. Ф. Даллеса, мучительной переоценкой ценностей. Болезни входят в нас пудами, а выходят золотниками. Пристрастия тоже.
У какого государственного визита нет, как у Луны, невидимой стороны? Как встретить гостя? Формально он не первое лицо государства. Где размещать? Резиденция совпосла слишком мала. Здание посольства в Роландсэке – его и показывать стыдно. Значит, советская территория отпадает. Что предложат хозяева? Гостиницу. Соображения престижа и безопасности приходят в столкновение. Наши прощупывают, не найдется ли чего на территории ведомства канцлера? Там есть бунгало, которым В. Брандт не пользуется. Я твердо рекомендую не ставить ни себя, ни канцлера в неловкое положение.
Оказалось, что лучше Петерсберга в Бонне и его округе ничего и нет. Столица ФРГ несла на себе печать временности. Прием Брежнева укреплял мысль: на будущее стоит запастись более солидным вариантом, чем наспех румянить и пудрить старицу перед выводом на бал.
Для охраны высокого гостя были стянуты многочисленные наряды полиции из многих земель ФРГ. Утверждали, что это была крупнейшая полицейская операция такого рода за всю историю государства. Без нерасчетных ситуаций не обошлось.
Об одной позаботился сам Л. И. Брежнев. На площадке, что на самой макушке Петерсберга, ему показывали кабриолет "Мерседес-Бенц", аналогичная машина предназначалась гостю в подарок. Ни слова не произнося, генсекретарь сел за руль, включил зажигание и понесся на глазах у опешившей охраны вниз по серпантину и, развернувшись, тем же манером вверх. Выключил мотор, захлопнул дверь, провел рукой по капоту:
– Добротная машина.
Минуты тягостной неизвестности доставил он хозяевам и своему сопровождению. Дорога непростая даже для профессионалов. Хорошо, что покрытие сухое и встречных машин не попалось, да водительские навыки у Брежнева были отменные.
В другом случае нарушителем регламента выступил я. Кавалькада лимузинов пробирается из Петерсберга через улочки Кёнигсвинтера в направлении ведомства канцлера. Вдоль маршрута множество людей приветствует советского лидера. Дети, молодежь, женщины, старики. Брежнев ворчит:
– Что меня держат и возят, словно заключенного. Никому руку не пожать из простых людей, в глаза не посмотреть.
Обращаясь ко мне, говорит:
– Останови машину, или я открою дверь и выскочу на ходу.
– Леонид Ильич, в здешнем монастыре не наш устав.
Генсек мрачнеет, порывается проверить, заблокирована ли ручка двери. Я на всякий случай по переговорному устройству прошу служащего безопасности, сидящего рядом с водителем, сделать так, чтобы дверь изнутри не открывалась. Брежнев спрашивает:
– О чем ты лопотал по-немецки?
– Интересовался, можно ли открыть крышу машины.
Брежнев оживился.
– Вот молодец, ловко придумал. Скажи, чтобы открыли. Хоть так пообщаюсь с народом.
Делать нечего. Дверь, как мне ответили, не блокируется, а Брежнев уже готов катапультироваться. Прошу открыть крышу.
Генеральный секретарь поднялся в рост. Плечи расправлены. Лицо сияет. Кинохронике с телерепортерами подарок. У охраны сердце опять в пятки ушло. Из следующей за нами машины мне знаками показывают, чтобы я прекратил безобразие. Потерпите чуточку. Проехали Кёнигсвинтер. Брежнев, довольный, как напроказивший ребенок, говорит:
– Ну спасибо, удружил. Будет хоть что-то незаорганизованное вспомнить. А то скачешь с одного мероприятия на другое как заводной.
Прошу закрыть крышу. При въезде в Бонн Брежнев порывается снова встать. Я воспротивился – на скорости небезопасно, к тому же вот-вот будем на месте.
Кортеж въезжает на территорию резиденции канцлера… И тут Брежнев распахивает дверь. Толпа кидается к замедлившей ход машине. Сразу несколько человек хватают его за руку. Не подоспей молодцы из охраны, выволокли бы гостя наружу или руку ему напрочь вывернули.
С. Н. Антонов, начальник нашей службы безопасности, с претензиями ко мне:
– Куда ты смотрел? Ведь любой мог снять Леонида Ильича с первого выстрела, когда он стоял в машине. И теперь. Смотри, рукой трясет, еще не сумеет подписать бумаги.
– Вот именно теперь. Ты же видел, как он распалился. Не открой крышу, сиганул бы наш генсек в дверь. Но чтобы дверь контролировать, забота не моя.
С генералом Антоновым, крепко обожженным и все же выбравшимся в войну живым из танка, мы знакомы не один год и неплохо понимали друг друга. Отвечая за безопасность генерального секретаря, он не впадал в холуйство. Общаясь с теми, в ком не сомневался, давал объемные характеристики и Брежневу, и присным.
Подписание соглашений. Уже расписавшись своим каллиграфическим почерком, генеральный спрашивает при мне Громыко:
– Я не приметил, как в соглашении обозначено – за Советский Союз или за правительство?
– Все правильно, Леонид, не беспокойся.
Беспокоился Брежнев не зря. Мидовским юристам договоры во сне снились, но им почему-то в голову не пришло, что ни как генеральный секретарь, ни как член Президиума Верховного Совета СССР гость не вправе был без особых полномочий выступать "от имени правительства", а там именно так значилось. Это, между прочим, к вопросу о сообразительности Брежнева.
С охраной и радетелями, не ведавшими меры в "заботах" о благополучии Брежнева, вернее – генерального секретаря, мне пришлось повздорить еще раз, когда они уперлись и ни в какую не принимали приглашение правительства Северный Рейн – Вестфалия на завтрак в Шлоссберг, отстоявший всего в получасе полета на вертолете от Бонна. В. Брандт попросил меня помочь, чтобы выезд за пределы столицы ФРГ все же состоялся.
– Это нужно лично мне. Я связан словом. Это нужно и Брежневу, чтобы не создалось впечатления – сиднем просидел пять дней в Бонне, обложенный тысячами наших полицейских и двумястами своих телохранителей.
Поздно вечером захожу в комнаты, отведенные лично Брежневу. Посиделки на Венусберге изрядно затянулись.
Генсек интересуется, каковы отклики на советско-западногерманскую встречу в Федеративной Республике и на Западе вообще.
Мы снабжали его информацией неустанно. Помощники генсека А. М. Александров и А. И. Блатов исправно несут свою службу – от них Брежнев получает привычный телеграфный паек со всего мира. Так что его вопрос об откликах больше для вводки в разговор.
Брежнев благодарит посольство за организацию визита.
– Ты не подстраиваешься, и я это ценю. Очень хорошо, что немцы тебя уважают. Перед отлетом в Москву надо бы поговорить, как действовать дальше.
– Пока же, зная, что вам советуют другое, еще раз докладываю личную просьбу Брандта. Примите приглашение министра-президента правительства Северный Рейн – Вестфалия X. Кюна. Канцлер придает этому значение. Он обещает, что политику в замке сервировать не станут, а с вертолета, на котором Брандт полетит вместе с вами, удастся увидеть хотя бы малую толику Федеративной Республики.
Брежнев дает указание позвать Громыко, Патоличева, Бугаева. Министр гражданской авиации в отлучке. Являются двое его коллег по правительству. Генсек сообщает, что Брандт просит вернуться к приглашению Кюна. Как поступим?
Громыко говорит:
– Ведь решили. Что еще рассматривать. Тебе ни к чему летать на немецких вертолетах. Мало ли что надо Брандту. Программа и без того насыщенная.
Генеральный избалован вниманием и принимает его как должное, но показная опека ему претит. Не приглашая Патоличева высказаться, он сухо прощается:
– Идите отдыхать. Утром посмотрим.
Министр по дороге мне выговаривает:
– Что вы суетесь не в свои дела? Если с Брежневым что-нибудь случится, с кого будет спрос? С вас, что ли?
Не знал я, что незадолго до поездки в ФРГ Брежнев перенес операцию и врачи якобы предостерегали против "вибраций". Таким образом, вертолет, и без того, по советским понятиям, "рискованное транспортное средство", превращался в противопоказание здоровью. Подброшенный кем-то надуманный довод Громыко стилизовал в постулат.
Наутро, приехав, как и во все остальные дни, в 8.15 в Петерсберг, узнаю, что Брежнев отдал распоряжение – лететь. Поджидаем, когда он выйдет из своих апартаментов. Громыко сызнова читает мне нотацию, а появление Брежнева встречает тирадой:
– Вчера выдался трудный день. Леонид, ты заслужил несколько часов отдыха. Опять же вертолет.
– Решено. Я лечу. Кому надо задержаться в Бонне, пусть остается.
Эпизод сам по себе пустячный. Земля не содрогнулась бы, поддайся Брежнев уговорам "доброхотов" и останься в Петерсберге. Но присмотр устанавливался все более глухой. Мультиплицированное внушение способствовало распаду личности подопечного. Через полтора года советский лидер впадет в сумеречное состояние. Благодаря усилиям Е. И. Чазова и других профессоров будут наблюдаться ремиссии, впрочем, с каждым годом все более краткие. Кому-то сие было удобно и надобно.
Перед прибытием генерального секретаря в ФРГ и по ходу визита больше всего нервотрепки задал опять-таки Западный Берлин. Четырехстороннее соглашение не всегда спасало. Каждая сторона тянула его, как одеяло, на себя. На Берлине сорвалось научно-техническое соглашение, что тоже намечалось заключить в дни пребывания Брежнева в Бонне. В проекте совместного советско-западногерманского заявления раздел, относящийся к Западному Берлину, эксперты взяли в скобки, передав на арбитраж министрам иностранных дел. Но статс-секретарь П. Франк посчитал, что знаки препинания в четырехстороннем соглашении не должны уподобляться полосе с препятствиями, и встал насмерть.