– Советский Союз первым приветствовал бы, если бы дело оздоровления обстановки в Европе на основе признания существующих реальностей пользовалось поддержкой всех основных политических групп ФРГ, включая ХДС/ХСС. Нам чуждо стремление стравливать отдельные партии, особенно когда речь идет о строительстве прочного мира для всех европейцев. И идея общенациональной политики не вызывала бы сомнений, будь известно, на какой основе единство образуется. Кто кому ради национального согласия уступает? Одно – если оппозиция принимает точку зрения правительства, освященную к тому же волей избирателей на декабрьских выборах, другое – начни правительство двигаться навстречу ХДС/ХСС. Неизбежно встанет вопрос: за счет чего и кого?
Геншер – опытный юрист и искушенный политик. Он избегает говорить о взаимных уступках и компромиссах. По его словам, ХДС вышла из поражения на выборах 1972 г. обновленной. Даже Ф.-Й. Штраус принял позицию "договоры должны исполняться". В интересах коалиции и отношений ФРГ с СССР, а также с другими социалистическими государствами, чтобы внутриполитические споры не переносились на практику.
Всем строем рассуждения министр дает понять, что основы для сотрудничества с ХДС/ХСС на практике не надо создавать. Они уже существуют. Это – известная резолюция бундестага, пристегнутая к закону о ратификации Московского договора. Но слово "резолюция" тоже не произносится.
Все остальное – частности и детали.
Не написано еще текста договора или закона, вокруг которых нельзя было устроить симпозиума интерпретаторов. И не только каждая новая эпоха оснащает нас другими очками для прочтения вчера содеянного, но и всякий новый интерес. Если ФРГ начнет толковать Московский договор не из самого его текста и тем же займется Советский Союз, то, считай, оставаться нам долго в приготовительном классе для повторения пройденного материала.
Национальный консенсус Геншера привязывался мною почти целиком к восточноевропейскому направлению политики ФРГ, что было не точно. О январской (1974) директиве Р. Никсона я тогда не знал. Возможно, что-то было известно о ней союзникам по НАТО, хотя не уверен. Но кризис вокруг Португалии стоял перед глазами.
"Сверхдемократический" режим Салазара атлантистам не досаждал. Волнения обуяли, когда выявилось, что диктатуру свергли не просто офицеры, но офицеры левых убеждений. Вашингтонские ястребы ратовали за контрпереворот с поддержкой его извне. Умеренные полагали, что подорвать позицию левых военных и вытеснить их из политики удастся посредством расстройства экономического положения в Португалии. В. Брандт, он был еще канцлером, брался, кроме того, привести в действие рычаги социал-демократии, чтобы возвращение Лиссабона в лоно ортодоксального атлантизма совершилось без буквальных аналогий с Пражской весной.
Сведения, готов допустить, в чем-то сгущенные, наводили на противоречивые думы, но не заслоняли нимба разрядки. Переговоры в Вене о сокращении войск и вооружений худо-бедно велись. Подготовительная работа к Совещанию по безопасности и сотрудничеству в Европе обнадеживала. Теплилась жизнь на советско-американских встречах, обсуждавших будущий договор ОСВ-2. В общем, не к чему было паниковать.
Из Москвы информации с гулькин нос, и меньше всего о наших намерениях. О том, что США не являлись тогда непарным шелкопрядом – с середины 70-х гг. Советский Союз тоже стартовал с десяток новейших военно-технических программ, – мне станет известно лишь по возвращении домой осенью 1978 г. "СС-20" не в счет. Об этой "чудо-ракете" слышали даже дети благодаря шуму, раздутому западной пропагандой.
Л. И. Брежнев рассказывал мне, как он пробивал владивостокскую договоренность с Дж. Фордом (ноябрь 1974 г.) об основах ОСВ-2. Против постоянного урегулирования, не включавшего в себя средства передового базирования, выступили советские военные. Американские ракеты и самолеты, расположенные на базах вокруг СССР, выполняли стратегические задачи и обладали признаками (короткое подлетное время, точность, способность поражать цель с высот ниже радарной видимости) оружия первого удара. Советскому Союзу, аргументировали военные специалисты, навязывается договор, который закрепит превосходство США.
При рассмотрении этого вопроса на заседании политбюро министр обороны А. А. Гречко прилюдно обвинил генерального секретаря, который выступил в пользу ОСВ-2, бравшего проблему военных баз в скобки, в предательстве интересов страны. Если подобный договор будет заключен, то военные снимают с себя ответственность за безопасность СССР, заявил министр.
– Да, он так и выразился, – возмущался генеральный, – предаются интересы Советского Союза. Уже после Владивостока звонил и извинялся. Мол, погорячился. Я ему в ответ: так не пойдет. Назвал предателем при всех, а берешь слова назад втихую.
Л. И. Брежнев не уточнил, имел ли разговор с маршалом Гречко продолжение. Это и не существенно. Важнее другое. В ноябре 1974 г. политбюро не дало генсекретарю полномочий на договоренность с Дж. Фордом. Встречаться можно, но лишь чтобы переубедить президента США.
– А если Форд не примет нашего требования? Разрядку коту под хвост? – спрашиваю я.
Брежнев продолжал возмущаться:
– Молчат соратники. Спорить с военными не хотят. Времени в обрез. Либо ставить в известность Вашингтон, что не получается встреча, либо действовать под свою ответственность. Ладно, лечу, а там посмотрим. Свяжусь из Владивостока с членами политбюро, может быть, передумают. И знаешь, через силу, но уговорю.
Как передают очевидцы, Брежнев около часа объяснялся с Москвой. Частично на простонародном наречии. Сорвал голос. Раскипятился почти до апоплексического удара. Согласие "в принципе" вырвал. Так или иначе, это было его финальное фронтовое сражение.
Дальше – серия глубочайших срывов, которые проф. Е. И. Чазов диагностирует как "тяжелую астению". Замечу, что в своей книге "Здоровье и власть", изданной в 1992 г., Чазов правдивее и, безусловно, честнее, чем кто-либо до него, рисует Брежнева, человека и политика, его звездный час и траекторию падения. Позволю себе не согласиться лишь с двумя моментами.
С частным – неумеренное потребление (в "ударных дозах") снотворных и психотропных средств Брежневым отмечалось до того, как он стал пациентом академика Чазова. В 1964 г., во время поездки тогда председателя Президиума Верховного Совета СССР на пятнадцатилетие ГДР, меня поразило, в каких дозах врач Н. Г. Родионов назначал ему "успокоительные", в частности, для послеобеденного отдыха. Недоумения я не скрыл и в ответ услышал: "Так надо".
И с существенным – перелом в Л. И. Брежневе-собеседнике, возможно не одномоментно, произошел в 1975 г. Он показался мне столь контрастным, что я заключил – у генерального инсульт. Выражение глаз стало иным – злые и подозрительные, пропал юмор, сместились интересы. Проблески наблюдались, и в том заслуга медиков. Чего, однако, не было, так это подъемов.
В одной из записок М. С. Горбачеву я высказывал несогласие с тем, как подавались Л. И. Брежнев и его время в официальных материалах и пропаганде. Среди прочего отмечал, что после 1975 г. Брежнев являлся лишь номинальным руководителем партии и страны. Фактически правили другие. С них должен был бы быть в первую голову и спрос за кризис, в который все глубже погружались государство и система. Реакции не последовало – не понравилось. Ведь в числе "других" были сам М. С. Горбачев, Э. А. Шеварднадзе, А. А. Громыко и пр.
Повторю во избежание недоразумений: в идиотию Л. И. Брежнев до конца дней своих не впадал, памяти не утратил, иногда даже припекал подхалимов. Посещая в 1978 г. музей 16-й армии в Баку – она держала оборону на Малой земле под Новороссийском, – раздраженно буркнул мне:
– Если судить по экспозиции, 16-я решала судьбу войны.
В ноябре 1981 г., когда я отказался от настоятельного предложения политбюро ехать послом в Японию, Брежнев по телефону советовался со мной о возможных других кандидатах. Сам назвал несколько имен, сопровождая их меткими, на мой взгляд, характеристиками. Тогда же в связи с подготовкой своего визита в ФРГ он по делу интересовался состоянием советско-западногерманского сотрудничества и его перспективами.
– Не послушали меня, – бросил он в сердцах, реагируя на мой прогноз, что скоро "Першинги-2" появятся на территории Федеративной Республики, – попробуй теперь переиначь.
Кого и что переиначь, осталось за кадром. Он переживал упадок разрядки – своего любимого внешнеполитического детища, но ничего поделать уже не мог. Если бы даже захотел.
Удобное место привлечь ваше внимание к истории "двойного решения" НАТО. Заказ на разработку ракеты средней дальности "Першинг-2" был выдан американской промышленности в 1968 г. Четырьмя годами позже США, согласно заслуживавшим доверия сведениям, вступили в контакт с ФРГ и Англией на предмет размещения на их территориях нового ракетно-ядерного оружия и координации усилий для продвижения соответствующего решения в Атлантическом союзе. Переговоры с нами об ограничении стратегических наступательных вооружений не мешали Вашингтону развивать эту еще невидимую общественности активность, а настояния советской стороны на том, чтобы из процесса разоружения не выпало оружие передового базирования, лишь подстегивали темпы.
Во Владивостоке Брежнев дал согласие на подготовку договора ОСВ-2, имея в виду, что ОСВ-3 и последующие договоренности не заставят себя ждать и проблема промежуточной "серой зоны" найдет там свое решение. США не связали себя твердыми обещаниями насчет расширения сфер договоренности и позаботились о том, чтобы их союзники здесь также не заангажировались.
Объективно Соединенные Штаты ставились перед альтернативой: допустить становление реального военного паритета между Западом и Востоком, который рано или поздно потребовал бы урегулирований по оружию средней дальности, или прервать этот процесс, пока он не стал необратимым. Президент Дж. Форд склонился ко второму. Со ссылкой на предвыборные соображения он положил почти готовый проект договора ОСВ-2 на лед. Избирательную кампанию 1976 г. президент провел под знаком отказа от политики разрядки, выдвижения дополнительных требований к СССР, укрепления военной мощи США.
Пикантная деталь: коррективы в военно-политическом курсе Соединенных Штатов, на которые вынужденно или с готовностью адаптировались их союзники, еще не сопрягались с какими-либо сдвигами в политике Москвы. Ссылки на Эфиопию и Анголу также возникнут позже. Козырная карта – замена выработавших ресурс СС-4 и СС-5 мобильными, трехзарядными "Пионерами" (СС-20) – дается в руки только в 1976 г. 17 января 1974 г., к примеру, когда Р. Никсон подписывал президентское распоряжение № 242, советские "Пионеры" не салютовали "всегда готов" и не до конца еще было ясно, когда они смогут отсалютовать.
Новый президент США Дж. Картер, подобно многим проповедникам, говорил "а", а большую часть алфавита держал в уме. В декабре 1976 г. наше посольство сообщало в Москву, что от преемника Дж. Форда следует ждать рецидивов в духе холодной войны.
Наша сторона предприняла попытки сохранить преемственность в советско-американских отношениях. Брежнев, выступая в январе 1977 г. в Туле, выдвинул "достаточность" как базовый принцип будущей военной политики СССР. Дж. Картер на это приглашение к сдержанности не отозвался. Затем наши военные вместе с МИДом добавили жару.
Тема военной безопасности и ее возможных моделей регулярно всплывала на моих встречах с канцлером Г. Шмидтом. Понятие "театр военных действий" для Европы абсолютно не годится – тут разночтений нет. Без военной разрядки политическая разрядка нежизнеспособна – на сей счет точки зрения по-прежнему согласуются. Г. Шмидт не говорит о партнерстве в безопасности. В качестве возможной практической цели ему видятся понижение уровней военного противостояния и, как необходимая задача, устранение наиболее ярких диспропорций в составе вооружений, определявших погоду на континенте. По мнению канцлера, не нормально, что ФРГ, занимающая ключевое положение в стратегии США и НАТО в целом, фактически отстранена от решения стратегических проблем в уравнении Запад – Восток. Отсюда интерес к оружию "серых" зон.
Кое-что из речений Г. Шмидта мне знакомо по его размышлениям периода Хардхёэ. Немало, однако, и нового. Увязка фрагментов мирового развития в целое – Европа, Африка, Ближний и Средний Восток, советский "прорыв" в Мировой океан и новая трактовка баланса сил. Банальностей по поводу "коварства" СССР не слышно. Это оттеняет предвзятость и нарочитость критики МИД ФРГ в наш адрес из-за событий в Эфиопии и Анголе или на том же Ближнем Востоке, хотя канцлера никто не заподозрит, что он равнодушен к советскому "проникновению" в сферы западного влияния.
До нашумевшего выступления в Лондонском институте стратегических исследований я не слышал от канцлера намеков, не говоря уже о прямых предостережениях, связанных с замещением устаревших советских РСД современными СС-20. Если не полагать намеком возвращение время от времени к теме оружия "серой" зоны и необходимости придания ведшимся тогда переговорам большей универсальности. Судя по собственным пояснениям Г. Шмидта середины 80-х гг., лондонский призыв предназначался сначала Картеру и затем Брежневу. Но в Вашингтоне истолковали его "примитивно" (Г. Шмидт): вместо включения проблемы оружия средней дальности в каталог переговоров с СССР президент США предложил установить в европейских странах НАТО, которые на это согласятся, американские РСД нового поколения.
Он же, Г. Шмидт, в интервью "Вашингтон пост" (февраль 1983 г.) признал: "С конца эпохи Форда – Киссинджера в американской политике произошло несколько резких поворотов. В результате у общественности сложилось впечатление о намерении вести ограниченную ядерную войну".
Сформулировано деликатно: "впечатление". И почему Шмидт говорит об общественности? Ему лучше, чем человеку с улицы, было известно не только о "нейтронном" психозе Дж. Картера, но и о директиве президента, ориентированной на обустройство Европы под планы реальной ядерной войны. Не уверен, вошла ли в обиход уже в то время такая нюансировка, как "ядерные войны малой интенсивности". Но и без этого дополнительного дробления атома ни у кого не могло быть сомнений – гонка вооружений выводится на более высокий и опасный виток спирали.
От Шмидта я знал, что после трудных раздумий и долгих колебаний он принял идею Дж. Картера о "нейтронизации" территории ФРГ. Канцлеру пришлось развить всю недюжинную свою энергию, чтобы заручиться поддержкой этого проекта кабинетом. Депеша из Вашингтона, что Картер подвешивает "нейтронную бомбу" и отзывает просьбу о принятии в Федеративной Республике этого оружия, шокировала Шмидта.
– Я усвою преподанный урок. Другой раз подобные штучки со мной не пройдут, – заметил он в разговоре со мной.
Не нарушу, полагаю, доверительности моих контактов с коллегой В. Пиантковским, сообщив, что польские друзья получили информацию о ревизии позиции Картера в споре по "нейтронному оружию" за полсуток до публичного объявления об этом. Ввиду важности и срочности предмета В. Пиантковский поднял меня среди ночи, специально приехав к нам в посольство. Он, должен заметить, был одним из самых знающих и солидных дипломатов в Бонне.
Картер, повторю, узрел в лондонском выступлении Шмидта то, что ему хотелось увидеть, и повязал западногерманскую сторону по рукам и ногам. А Л. И. Брежнев или, вернее, А. А. Громыко, Ю. В. Андропов, Д. Ф. Устинов, они уловили, чем пахнет?
С Устиновым обменов мнениями о РСД я не вел и его посылок раскрыть не могу. О позиции Андропова слышал из вторых рук. Как будто были у него не только за, но и против нашей линии, по существу игнорировавшей сигналы из ФРГ. Точку зрения Громыко в состоянии воспроизвести в подробностях, высказанных лично мне.
– Нет никаких оснований думать, – докладываю я, – что Шмидт блефует. Он не оспаривает, что идет замена устаревших систем, готов даже принять это объяснение при условии, если новое качество и скрытое в нем количество не нарушат устоявшегося соотношения сил в Европе, автономно от макробаланса между СССР и США. Уход от обсуждения темы РСД с западными немцами был бы подарком тем кругам в Вашингтоне и НАТО, которые были и остаются против общеевропейской безопасности.
– Вы предлагаете менять наши ракеты на воздух.
– Я предлагаю предотвратить появление новых угроз нашим интересам. Когда "воздух" превратится в "Першинг-2", разговаривать будет поздно.
– В политике понятия "поздно" не существует.
Примерно в это же время я потерпел очередную неудачу в попытках пригласить советское руководство хотя бы взвесить, насколько наша военная концепция согласуется с меняющейся европейской действительностью. Мои размышления преподносились на фоне информации о проработке в НАТО способов действий, в частности, на случай антирежимных волнений в Польше, ГДР или в других странах ОВД.
Это было после подписания Заключительного акта Хельсинки. Провозглашенный отказ от вмешательства в чужие внутренние дела не мешал атлантистам планировать вмешательство за гранью фола. Особые расчеты связывались с совершенствованием методов вовлечения больших масс населения в уличные демонстрации, расстройства с их помощью структур поддержания общественного порядка, а также "мирного" блокирования в местах расквартирования в странах Организации Варшавского договора советских войск и сужения тем самым возможностей их использования в поддержку союзных властей.
Я предлагал радикально сократить численность вооруженных сил участников Варшавского договора и изменить их построение, имея в виду, что отражение внешних угроз эффективно приняли на себя стратегические силы. Снова выступал за то, чтобы высвобождающиеся средства и ресурсы были направлены на решение социальных проблем и повышение жизненного уровня населения.
Громыко счел эти мои соображения "несвоевременными". Ситуация в странах Организации Варшавского договора подсказывала, на его взгляд, если не расширение военных и карательных институтов, то никак не их свертывание. "Такого же мнения, – утверждал министр, – Юрий Владимирович (Андропов)".
С Л. И. Брежневым этой общей темы я больше не затрагивал. Он детальной информацией не владел и, начни я такой разговор, наверняка первым делом спросил бы: "Что думают на сей счет Громыко, Андропов и Устинов?" Но от РСД уйти было невозможно. Мне представлялось нечестным, щадя его здоровье, скрывать от Брежнева свои озабоченности.
Не удивляйтесь, придавленный немощью человек рассуждал в чем-то более здраво, чем его дееспособные министры.
– Ты прав. Вопрос есть. США хотят говорить за Европу. Нужно ли это нам? Сомнительно. Шмидт, ты думаешь, держит про запас приемлемую нам развязку?
– Канцлер настаивает на том, чтобы Советский Союз обозначил предел, до которого мы собрались идти с развертыванием СС-20. 50, 100 или больше появится наших ракет? В зависимости от ответа будет определяться окончательная позиция Шмидта.
– Громыко в курсе?
– Разумеется. Но министр не принимает к рассмотрению точек зрения, не совпадающих с его собственной.
– М-да.
Мы продолжили наш диалог с Брежневым в ходе его второго визита в ФРГ (май 1978 г.). Я подводил генерального секретаря к мысли, что обстановка не только требует, но и благоприятствует прояснению и сопоставлению намерений друг друга. Фронты не затвердели бесповоротно, на что указывал также следующий симптоматичный эпизод.