Поднявшись по лестнице, я постоял у двери гостиничных покоев, в которые, по просьбе Мушкетона, хозяин поместил путешественников поневоле. Теперь и руки мои показались мне слишком тяжелыми – я ведь должен был постучать в эту дверь. Я постучал – коротко и решительно. И в смятенном состоянии духа, наконец, предстал перед моими недавними подопечными – в последний раз. Глаза "Исаака Лакедема" были красными, несмотря на то, что мое появление он встретил улыбкой. Госпожа Сюзанна Лакедем – или, вернее, Сюзанна душ Барруш, обняла меня. Она долго не разжимала объятий, спрятав лицо на моей груди; когда же, наконец, подняла голову, по ее щекам струились слезы. Еще раз горячо поблагодарив меня за спасение, супруги Лакедем–душ Барруш – вышли из комнаты под каким-то предлогом, и я остался наедине с Рашелью. Все это время она неподвижно стояла в дальнем углу, так что, войдя в комнату, я не сразу ее заметил.
Мы молча смотрели друг на друга и не знали, что сказать. Во всяком случае, я не знал. Ее лицо было удивительно спокойно, никогда ранее я не видел, чтобы она выглядела вот так – напротив, мне всегда казалось, что малейшее движение чувств немедленно отражалось на этом дорогом мне лице. Мгновенным взмахом ресниц, дрогнувшими губами, блеском глаз.
Сейчас же она была столь неподвижна, что на мгновение мне даже почудилось, что кроме меня в комнате никого нет – лишь чья-то тень, в которой мое воображение угадало знакомые черты.
В самом деле, что мы могли сказать друг другу? Поклясться в вечной любви? Попрощаться? Пожелать удачи? Во всем этом не было никакого смысла, и мы оба понимали это.
Но и расстаться просто так, без единого звука мы тоже не могли. И потому, видимо, наши губы одновременно разомкнулись:
– Рашель...
– Исаак...
Теперь ее неподвижное лицо ожило, она вздохнула, словно просыпаясь, провела рукой по щеке и слабо улыбнулась.
– Вам пора, – сказала Рашель.
– Да, пора.
– Я не хочу ни о чем говорить, – девушка закрыла лицо руками. – Все это слишком тяжело, – она медленно отвела руки и еле слышно прошептала: – Прощайте, Исаак... Или, отныне, только Портос? Впрочем, все равно. Да благословит вас Бог за то, что вы для нас сделали! Вспоминайте иногда... – она не договорила, отвернулась.
Я ушел, и больше мы не виделись.
Глава одиннадцатая,
в которой я возвращаюсь в Париж
До темноты мы с Мушкетоном просидели в прибрежных зарослях. Я внимательно следил за дорогой, а он, став от рискованного путешествия чрезвычайно болтливым, развлекал меня историями о прежних своих похождениях в этих местах. Время от времени я останавливал его, когда мне казалось, что кто-то приближается к нашему укрытию. Он замолкал, но тут же вновь начинал свои бесконечные рассказы. В конце концов, я пообещал ему, что выдеру его как следует по возвращении, если он немедленно не замолчит. Мой верный слуга подчинился – я думаю, не столько из страха перед трепкой, сколько от того, что ему и самому надоело молоть языком.
Около полуночи я, наконец, решил, что можно отправляться в обратный путь. Туман, обычное явление в этих местах, вновь окутал оба берега Дюранса. Мы спустили на воду нашу лодку и совсем скоро оказались во владениях французской короны. Мушкетон высадил меня в ста ярдах от того места, где его ожидал Якопо. Я вернулся в "отель Бриссо". Перед уходом отсюда я специально неплотно прикрыл окно в свою комнату, и теперь мне не составило особого труда проникнуть в дом через него. Оказавшись в комнате, я, как был, в одежде рухнул на кровать и уснул мертвым сном, без сновидений.
– Ну и горазды же вы спать, господин Портос! – поприветствовал меня наутро гостеприимный господин Жозеф де Бриссо – полный тезка итальянского капитана из Барселоннеты. – Уж мы целый день вчера пытались вас разбудить, и стучали, и звали – и все напрасно!
– Все потому, господин де Бриссо, что ваше вино чересчур крепко! – ответствовал я. – Куда там парижским винам!
Мой ответ вызвал у него настоящий восторг. На том мы и расстались – вполне довольные друг другом.
Дорога в Париж прошла без особых приключений. Я мысленно репетировал свой доклад командиру. Признаться, я, все-таки, побаивался за успех моего плана. Конечно, главная часть его мною была осуществлена – я спас своих друзей. Но, признаюсь честно, иной раз мне представлялось, как меня лишают шпаги и отправляют в Бастилию. Или на эшафот. Чем ближе подъезжали мы к Парижу, тем больше у меня появлялось сомнений в успехе.
Теперь мы ехали и ночью, и днем, для чего мне приходилось чаще менять лошадей на станциях и постоялых дворах. Ноги мои превратились в сплошные кровоподтеки, платье и шляпа покрылись слоем пыли. Мушкетон громко и выразительно стонал – хотя на козлах сидеть было несравнимо легче, чем в седле. Тем не менее, уже через три дня после отъезда из Барселоннеты мы вновь въехали в Сен-Антуанские ворота. В первую очередь я вернул в гвардейскую конюшню карету с решетками и запорами. Избавившись от этого мрачного сооружения, я почувствовал облегчение.
Теперь мне предстояло доложить капитану о выполнении приказа. Результаты доклада могли быть самыми разными, и я не хотел ставить под удар моего верного слугу.
– Ступай домой, – сказал я Мушкетону, едва мы вышли из конюшен. – Жди меня там. Надеюсь, что долго меня не задержат. Задай корм Вулкану, – я передал ему повод от моего коня.
Мушкетон нерешительно потрепал коня по холке. Большую часть пути я проделал на сменных лошадях, только последние два часа – на Вулкане, ждавшем нашего возвращения в Фонтенбло. Но я так торопился, что едва не загнал беднягу.
– Может быть, вам стоило бы переменить платье, прежде чем идти к начальству? – заметил Мушкетон, придирчиво оглядывая меня с ног до головы. Я похлопал по шляпе, сбивая пыль с полей и плюмажа, и махнул рукой. Сегодня мне было не до забот о внешнем виде. Кроме того, я опасался, что от какого-нибудь случайного свидетеля капитан узнает о моем подлинном маршруте раньше, чем я успею ему объяснить. Поэтому я решил не следовать совету Мушкетона, а идти прямиком к Дезэсару.
Мой слуга уже подчинился моему распоряжению, когда я окликнул его. Он тотчас вернулся. Я вытащил изрядно похудевший за время поездки кошелек и бросил ему.
– Вот, возьми. Если я не вернусь, можешь оставить эти деньги себе, – сказал я ему. – На первых порах тебе хватит.
– А если вернетесь? – тотчас спросил этот плут с озабоченным видом, прикидывая кошелек на вес.
– Там посмотрим, – я махнул рукой и направился в особняк Дезэсара. Как всегда, в приемной толпились гвардейцы нашей и других рот, просители, мушкетеры его тестя. Мое запыленное платье вызвало интерес, хотя и не чрезмерный. Протиснувшись сквозь толпу, я подошел к адъютанту. Видимо, он имел насчет меня особые распоряжения. Едва от Дезэсара вышел очередной посетитель, как тотчас, не обращая внимания на протесты ждавших своей очереди, адъютант проводил меня в кабинет командира.
– Ба, Портос! Вот и вы! – приветствовал меня барон. – Я не ждал вас так рано, – он окинул одобрительным взглядом мои запыленные сапоги и шляпу с примятым плюмажем. – Да вы, я смотрю, настоящий кентавр – или как там греки звали лихих всадников?
При этих словах командира, я молодцевато расправил плечи. Бросив взгляд в стоявшее у стены зеркало, я остался вполне доволен увиденным: на меня искоса смотрел рослый широкоплечий солдат в платье, покрытом пылью и конским потом – образцовый исполнитель приказов. С гордым видом подкрутив ус, я вытянулся перед Дезэсаром и щелкнул каблуками.
– Да. Чувствуется, что вы торопились выполнить поручение, – продолжал капитан. – Садитесь, Портос! Я уверен, что, хотя выглядите вы молодцом, но, наверняка, изрядно устали. Можете рассказывать, сидя в кресле.
Я послушно сел в огромное кресло, стоявшее напротив письменного стола Дезэсара, но прежде положил перед капитаном приказ, подписанный кардиналом. И лишь после этого приступил к докладу – с тем важным видом, который обычно напускают на себя мои ровесники, когда им удается добросовестно выполнить ответственное поручение.
– Так вот, – сказал я с той неторопливостью, с какой я заставлял себя говорить, чтобы скрыть свой гасконский выговор. – Так вот. Как вам известно, господин капитан, мною, в соответствии с полученным приказом, был произведен арест известных вам лиц. Я сделал это ранним утром, в шесть часов, ровно девять дней назад, то есть, четвертого апреля сего года. При этом присутствовали два сбира, присланные главным полицейским наместником. Сначала, господин капитан, их было четверо, но, поскольку вы упоминали только о двоих, то двое были отосланы их старшим, а двое других, как я уже имел честь доложить, присутствовали при аресте означенных лиц, которых я арестовал в количестве трех, – я вытянул вперед руку, – а именно: старый ростовщик, имя которого указано в приказе, то есть, некий Исаак Лакедем, – я загнул один палец. – Его жена, имени которой я не знаю, – я загнул второй палец. – И его дочь, имени которой я тоже не знаю, – я загнул третий палец. – Арестованные были посажены в карету, которой я был снабжен по вашему распоряжению. Кроме них я поместил в ту же карету слугу арестованного мною ростовщика. Поскольку в приказе ничего не говорилось о том, что арестованных не должен был никто сопровождать, я счел возможным предоставить им слугу. Ибо, господин капитан, дорога предстояла долгая, и она действительно оказалась долгой, а, поскольку арестованные не являлись лицами благородного сословия, я не мог выполнять обязанности их лакея! И потому...
– Хорошо, хорошо, Портос, – перебил меня капитан. – Вы поступили правильно, о лакее ничего не говорилось. Продолжайте, прошу вас. И, если можно, покороче!
– Но, господин капитан, – удивленно сказал я, – ведь дорога была длинной! Почти девять дней! Не могу же я рассказать обо всем в двух словах!
– Вот как! Девять! – проворчал Дезэсар, проявляя первые признаки нетерпения. – Девять! Что ж, в таком случае, у меня есть еще один повод хвалить вас за расторопность. Если бы вы находились в пути не девять дней, а одиннадцать или двенадцать, рассказ оказался бы еще длиннее. Тем не менее, я прошу вас опустить дорожные подробности. Надеюсь, арестованные не доставили вам в пути чрезмерных хлопот?
– Никак нет, господин капитан, – ответил я важно. – И именно потому, что я позаботился о слуге для них. Вот он-то и выполнял все необходимые поручения, а мне оставалось лишь не спускать с них глаз во время остановок. Что я и делал. За исключением тех редких случаев, когда я поручал наблюдение моему лакею по имени Мушкетон. Как вы понимаете, господин капитан, такое имя он получил не случайно, а именно потому, что весьма расположен к военной службе, дисциплинирован и расторопен. Разумеется, господин капитан, к его помощи я прибег потому лишь, что не мог совершенно обходиться без сна. Хотя и старался спать поменьше, но...
– Портос! – Дезэсар прихлопнул ладонью по столу, но тут же заставил себя улыбнуться и говорить обычным тоном. – Портос, я же сказал – можете обойтись без подробностей. Вы доставили арестованных, это я уже понял. Вы сделали это быстрее, чем я ожидал. Я предполагал, что дорога туда и обратно займет у вас не менее двенадцати дней, вы же обернулись за девять. Собственно говоря, от вас мне нужно лишь одно – письменное подтверждение того, что арестованные были приняты в Барселоне известным лицом, – он, в насмешку, использовал оборот, который я вставлял то и дело – с важной многозначительностью. – Надеюсь, вы не забыли получить его, друг мой?
– Ну, конечно, нет, господин капитан! – я выпрямился во весь рост, эффектным жестом откинул плащ, расстегнул верхние крючки куртки и извлек на свет божий расписку, написанную сеньором Бриззи из Барселоннеты. Положив ее перед Дезэсаром, я шагнул назад и замер, являя собою аллегорическую статую, которую можно было бы окрестить "Служение долгу".
– Вот и славно, – пробормотал с облегчением мой командир. – Ступайте, Портос, вам нужно отдохнуть. Предоставляю вам три дня отпуска...
Молодцевато развернувшись, я направился к двери, мысленно благодаря Бога за то, что все обошлось. Но уже у двери я был остановлен Дезэсаром:
– Тысяча чертей, сударь! Вернитесь, сударь! Что это значит?! Где вас носило, черт возьми? При чем тут Савойя?!
Пришла пора удивляться бравому служаке Портосу. Что я и сделал, вполне убедительно: не убирая руки с дверной ручки, повернулся вполоборота к капитану, вытаращил глаза и даже слегка приоткрыл рот:
– То есть, как – при чем? При том, разумеется. Вы же сами вручили мне приказ, сударь! И я строго следовал тому, что там говорилось.
– Вернитесь! – рявкнул он. – Я сказал – вернитесь!
Я подчинился и подошел к столу почти вплотную. Теперь мне предстояло убедить капитана в том, что его кадет сделал ровно то, что ему было приказано. И я был уверен в том, что сделать это мне будет труднее, чем молодому семинаристу Арамису – убедить своих наставниках в том или ином толковании Святого Писания.
– Слушаю вас! – отчеканил я.
– Это я вас слушаю, Портос! – вскричал Дезэсар. – Объясните, каким образом вы оказались в Савойе!
Тут я удивился еще больше. Руки сами собою развелись в стороны, плечи приподнялись – словом, теперь фигура Портоса являла уже другую аллегорию – "Удивление".
– Но как же, – сказал я, по-прежнему тараща глаза, – Как же, господин капитан! Разве здесь, – я указал на лежавший перед ним приказ, – разве здесь не сказано – "и доставить в Барселону"?
Теперь пришла пора Дезэсару озадаченно хлопать глазами.
– Видимо, вы не разобрали, сударь, – сказал я понимающе, – а ведь там, в расписке как раз и указано, куда я доставил арестованных.
– И куда же, по-вашему? – спросил капитан.
– Что значит – по-вашему? И по-моему, и не по-моему, я доставил их в Барселону! А именно в Барселону мне и приказано было их доставить! – веско произнес я.
Не веря собственным глазам, капитан перечитал приказ.
– Барселона... – пробормотал он.
– Так точно! – подтвердил я.
Он отложил приказ и развернул расписку.
– Но здесь написано "Барселоннета", а не "Барселона"! – воскликнул он.
– Как вам должно быть известно, сударь, – ответил я важно, – Барселоннета – значит, "Маленькая Барселона"!
– Вот именно, Портос, "Маленькая Барселона"! Маленькая, черт побери! – он скомкал расписку. – Барселоннета! При чем тут она?!
– Господин капитан, – произнес я твердым голосом. – Я могу поклясться, что в приказе не уточнялось, имеется ли в виду Маленькая Барселона или же, наоборот, Большая! В конце концов, какая разница? Если мне командуют: "Зарядить мушкет!", а рядом стоит не мушкет, а мушкетон, я же понимаю, что речь идет именно о нем! И заряжаю его. Откуда мне знать, для чего основатели этой самой Барселоны назвали ее маленькой! Может быть, они мечтают расширить ее границы, и тогда назвать ее Большой Барселоной! В конце концов, они вправе звать свой город так, как считают нужным – ведь не запрещаем же мы родителям называть своего ребенка уменьшительным именем, – я подмигнул капитану. – Разве не так? Мне было велено доставить арестованных и сдать их местным властям, что я и сделал. И вот, – я ткнул пальцем в расписку бургомистра Барселоннеты, – вот доказательство того, что это так!
Приподнявшийся было Дезэсар снова упал в кресло и так побагровел, что я всерьез заволновался, как бы его не хватил удар.
– Портос, – произнес он, словно не веря собственным ушам, – вы хотите сказать, что вам неизвестно, в какой стране находится Барселона?!
Я возмутился.
– Что значит – неизвестно? – я негодующе фыркнул. – Как это, то есть, неизвестно? Известно, разумеется! Как бы иначе я мог выехать оттуда три дня назад? А ведь я приехал именно оттуда!
– Откуда?! – заревел капитан, теряя терпение.
– Да из Барселоны же! – я демонстративно пожал плечами. – Из Барселоны, которая лежит в двух лье от границы! Разве не для пересечения границы мне была вручена эта грамота? – и я бросил на стол подорожную.
– Но испанской границы, черт возьми! Вы что, не понимаете разницы?
– При чем тут Испания?! – в свою очередь вскричал я. – Какая Испания?!
Вне себя от ярости, Дезэсар вскочил на ноги. Видно было, что он борется с сильнейшим желанием наброситься на меня. Но привычка к дисциплине взяла верх. Он лишь скрипнул зубами и изо всех сил грохнул кулаком по столу. Я же, изо всех сил удерживая на лице выражение полного неведения, заявил, со сдержанной обидой в голосе:
– Если угодно, можете меня наказать, господин капитан, даже посадить под домашний арест, но я не вижу своей вины. Из-за какой-то мелочи вы наказываете меня так, словно я совершит страшное преступление!
– Молчите! – Дезэсар всплеснул руками. – Нет, положительно, вы невероятный человек! Вы мне симпатичны, и я прошу вас: замолчите! – он говорил почти умоляюще. – Прошу вас... в передней слишком много посторонних, я не хочу кривотолков. Поэтому я не требую вашу шпагу, но объявляю вам об аресте. Прямо отсюда, Портос, вы отправитесь в Пале Кардиналь. Дайте слово, что вы пойдете туда, без всякого сопровождения! Дайте слово дворянина, Портос!
Я чуть пожал плечами.
– Конечно, господин капитан, я даю вам слово! Если вы того хотите – я немедленно отправлюсь в Пале Кардиналь. Насколько я понимаю, я должен лично доложить его высокопреосвященству о выполнении приказа?
– Да! – воскликнул капитан – едва ли не радостно. – Именно этого я и хочу! Очень хочу, ступайте, Портос. Идите к его высокопреосвященству, и молите Бога, чтобы все обошлось только домашним арестом! Может быть, его высокопреосвященство, и правда, помилует вас, – из-за вашей редчайшей, поистине невероятной... гм-гм... простоты.
Разумеется, он хотел сказать – "глупости". Я повернулся к выходу и зашагал к двери, громко ступая и звеня шпорами. Физиономия моя хранила гримасу обиды и удивления.
– Стойте! – снова воскликнул он. Я тотчас остановился. – Погодите. Подождите в передней, я напишу кардиналу, передадите ему письмо.
Дожидаясь письма и делая вид, что не замечаю любопытствующих взглядов, я мучительно размышлял – удалось ли мне убедить барона в своей искренности. Но даже если да, то сейчас мне предстояло испытание куда более серьезное. Ришелье – не Дезэсар, о его проницательности ходили легенды. Еще только задумывая план спасения Лакедемов, я, в глубине души, надеялся на то, что мне, все-таки, не доведется предстать перед первым министром, что все вполне определится, едва я вернусь и доложусь Дезэсару. Я полагал, что капитан(,) после моего рапорта(,) либо махнет рукой на промах тупого солдафона, либо с позором изгонит из гвардии.
Адъютант, вызванный Дезэсаром, вскоре вернулся с пакетом, в котором оказались злосчастный приказ, расписка бургомистра и письмо, написанное капитаном и запечатанное его личной печатью. Спрятав все это в нагрудный карман, я отправился во дворец его высокопреосвященства.
Шел я туда, пребывая в твердой уверенности, что теперь-то уж точно дальнейший мой путь пролегает между Бастилией и Гревской площадью. Что, кстати, верным было не только в переносном смысле – дорога к Пале Кардиналь вела мимо Гревской площади.
Но делать было нечего. Возможности бегства для меня(,) по-прежнему(, )не существовало. "Пока что мне везло, – решил я. – В конце концов, даже доклад у Дезэсара прошел удачно".