Следствие длилось семь месяцев, но ни на один из этих вопросов Тараканова не ответила. Княжна не молчала, она не закрывала рта, придумывая, как Шехерезада, все новые и новые истории: вспоминала детство, которое прошло в Персии… или в Сибири, или в Киле, – она путалась, рассказывала о своем романе с польским посланником в Париже Огинским, или о князе Лимбургском, который "любил ее страстно и обещал жениться". Искренне уверяла, что она никогда не называла себя дочерью императрицы Елизаветы, все это происки ее врагов, а важные бумаги при ней найденные, всего лишь копии, подброшенные ей недоброжелателями. Нет, она не претендовала на трон, в Персии она имеет несметные богатства… При этом все опросные листы она подписывала именем Елизавета, чем несказанно раздражала Екатерину.
Голицын был в отчаянии:
– Если вы жили в Персии, то знаете персидский язык. Извольте написать на нем что-нибудь.
Княжна с готовностью написала на листе бумаги непонятные письмена. Голицын призвал ученых мужей из Академии наук, те заявили, что знаки эти никакого отношения к персидскому языку и вообще к какому-либо языку, не имеют.
– Что все это значит? – спросил арестованную Голицын.
– Это значит, что у вас в Академии сидят неучи, – ответила Тараканова невозмутимо.
Княжна просила об одном – о личной встрече с императрицей и даже писала Екатерине письма. Она все объяснит самой государыне, она может быть полезной России! Ответ Екатерины Голицыну: "Дерзость ее письма ко мне превосходит, кажется, всякого чаяния, и я начинаю думать, что она не в полном уме".
В тюрьме Тараканова родила ребенка от Алексея Орлова. Ребенок умер. Известно, что самозванка в заключении имела целый штат слуг, помещение, в котором она содержалась, имело несколько комнат, она получала медицинскую помощь. Но болезнь давала о себе знать. Чахотка появилась у княжны Таракановой еще в Венеции, в крепости она уже кашляла кровью.
Екатерина так и не удостоила пленницу свиданием. Брикнер писал: "Осенью 1775 года самозванка стала постепенно слабеть; болезненные припадки возвращались все чаще. Больная просила Голицына прислать к ней священника. Голицын позвал протоирея Казанского собора, говорившего по-немецки. И в этой последней беседе со священником авантюристка не сообщила ничего такого, что могла бы дать хоть некоторое понятие о ее происхождении, о ее сообщниках и пр. 4 декабря она скончалась. На другой день солдаты, стоявшие при ней все время на часах, глубоко зарыли ее тело на дворе Петропавловской крепости".
Вместе с Таракановой в Италии на корабле в плен попали и ее спутники – поляки Черномский и Доманский, ее "придворный штат". Они тоже содержались в Петропавловской крепости. Доманский был влюблен в самозванку и мечтал на ней жениться, не взирая на то, что им предстоит прожить всю жизнь в заключении. До свадьбы дело не дошло. После смерти Таракановой полякам и слугам позволили вернуться в Европу, даже деньги дали на проезд, но с твердым условием – никогда не приезжать в Россию. В противном случае их ждал немедленный арест, а может быть, и смертная казнь.
Тараканова умерла, а историки по сию пору гадают – кем же она была? Версий здесь множество. Судьба княжны Таракановой связана с таинственной историей старицы Досифеи, скончавшейся в 1810 году в московском Ивановском монастыре и похороненной в Новоспасском монастыре – родовой усыпальнице Романовых. Есть сведения, что Досифею, тогда еще Августу Алексеевну Тараканову, привезли из-за границы в 1785 году и поместили в монашескую обитель. Говорили, что Августа Тараканова – дочь Елизаветы и Алексея Разумовского, воспитывалась у родственников отца – Дараганов, отсюда и фамилия Тараканова.
Есть сведения, что Алексей Орлов тяготился тем, что стал причиной ареста, крепости и смерти этой женщины. Его можно понять. Общественность, как сказали бы сейчас, тоже осудила его за этот поступок. "Общественностью" я в данном случае называю его сослуживцев. В сборнике биографий кавалергардов об Алексее Орлове, помимо пышных хвалебных фраз написано, что он согрешил в устранении Петра III, прославил себя Чесмою и опозорил себя Таракановой.
Можно понять составителя биографии Орлова, жалко эту авантюристку, эту дурочку, которая наша историческая литература назвала княжной Таракановой. Сама, кстати, она себя никогда так не называла. Так нарекли ее позднейшие исследователи.
В декабре 1775 года Орлов-Чесменский приехал в Россию и подал в отставку от всех должностей по болезни. Указ Военной коллегии от 11 декабря 1775 года: "В именном, за подписанием собственной ее императорского величества руки, высочайшем указе, данном Военной коллегии сего декабря 2 дня, изображено: генерал граф Алексей Орлов-Чесменский, изнемогая в силах и здоровье своем, всеподданнейше просил нас об увольнении его от службы. Мы, изъявив ему наше монаршее благоволение за столь важные труды и подвиги его в прошедшей войне, коими он благоугодил нам и прославил отечество, предводя силы морские, всемилостивейшее снисходим и на сие его желание и прошение, увольняя его по оным навсегда от всякой службы, о чем вы, господин генерал-аншеф и кавалер, имеете быть известны". Далее подпись.
Алексей Григорьевич Орлов
Из-за чего Алексей Орлов в 38 лет "изнемог" в богатырском своем здоровье? Какая это была болезнь – физическая или душевная? Что бы мы ни говорили о самозванке, она была незаурядной личностью. Да и сама смерть ее создала ей мученический ореол.
Судьба Орлова и Тараканову связала в один узел, романисты придумали кучу подробностей, кино тоже постаралось внести свою лепту, а потому я считаю необходимым рассказать более подробно об Алексее Григорьевиче Орлове (1738–1809 гг.). О том, как он "согрешил в устранении Петра III", я уже рассказала.
Алексей Орлов не ходил в любовниках Екатерины, он вместе с братом посадил ее на трон, при этом оказал ей такие услуги, которые другой и сделать бы не смог. В отличие от старшего брата он имел государственный ум, несгибаемую волю, трезвую голову и уменье доводить до конца начатое дело. Для него не было препятствий в достижении цели – ни моральных, ни физических. Чистый прагматизм и никаких мук совести, никакой хандры. При этом он имел исполинский рост, был красив, смел, словом, великолепен – настоящий богатырь. И прозвище у него было соответствующее – Меченый. Ему он обязан шраму на левой щеке. Шрам Алексей Орлов получил не на войне, а в драке после трактирной ссоры.
О происхождении этого шрама рассказал Пушкин в своих подготовительных записках к "Капитанской дочке". Братья Орловы "были до 1762 году бедные гвардейские офицеры, известные своей буйною и беспутною жизнью. Народ их знал за силачей – и никто в П. Б. с ними не осмеливался спорить, кроме Шванвича, такого же повесы и силача, как и они. Порознь он бы мог сладить с каждым из них, но вдвоем Орловы брали над ним верх. После многих драк они между собою положили, во избежание напрасных побоев, следующее правило: один Орлов уступает Шванвичу и, где бы его ни встретил, повинуется ему беспрекословно. Двое же Орловых, встретя Шванвича, берут перед ним перед, и Шванвич им повинуется. Таковое перемирие не могло долго существовать. Шванвич встретился однажды с Федором Орловым в трактире и, пользуясь своим правом, овладел бильярдом, вином и, с позволения сказать, девками. Он торжествовал, как вдруг, откуда ни возьмись, является тут же Алексей Орлов, и оба брата по силе договора отымают у Шванвича вино, бильярд и девок. Шванвич уже хмельной хотел воспротивиться. Тогда Орловы вытолкали его из дверей. Шванвич в бешенстве стал дожидаться их выхода, притаясь за воротами. Через несколько минут вышел Алексей Орлов, Шванвич обнажил палаш, разрубил ему щеку и ушел; удар пьяной руки не был смертелен. Однако ж Орлов упал. Шванвич долго скрывался, боясь встретиться с Орловыми. Через несколько времени произошел переворот, возведший Екатерину на престол, а Орловых на первую степень государства. Шванвич почитал себя погибшим. Орлов пришел к нему, обнял его и остался с ним приятелем. Сын Шванвича, находившийся в команде Чернышева, имел малодушие пристать к Пугачеву и глупость служить ему со всеусердием. Г.А. Орлов выпросил у государыни смягчение приговора". Как приятно цитировать Пушкина! Конечно, Григорий Орлов по доброте душевной похлопотал за Шванвича.
Еще несколько слов об "устранении Петра III". Речь пойдет о той самой записке к Екатерине об убийстве свергнутого императора: "Матушка милосердная государыня! Как мне изъявить, описать, что случилось; не поверишь верному рабу своему…" Ну, вы помните, она полностью приведена в этой книге. Записка эта была найдена на пятый день после смерти Екатерины. Нашли ее канцлер Безбородко и внук Александр, и тут же отдали Павлу. Император прочитал записку и, ни слова ни говоря, вернул ее канцлеру.
Записку надлежало вернуть в шкатулку или присоединить к секретным документам, это не суть важно, а важно то, что на пятнадцать минут она попала в руки Ф.В. Ростопчина (будущего главнокомандующего Москвы в 1812–1814 гг.). Трясущимися от волнения руками Ростопчин взял документ – почерк Алексея Орлова, он узнал его, текст фантастический. Ведь сколько лет при дворе сплетничали об убийстве императора. Растопчин успел снять копию. На следующий день Павел востребовал скандальный документ и сжег его, копию Ростопчин переслал в Лондон нашему послу Семену Романовичу Воронцову. Архив Воронцовых – это собрание важнейших документов, незаменимая помощь историкам.
После отставки Алексей Орлов большей частью жил в Москве в Нескучном, иногда уезжал за границу. Он был независим, богат, знатен и очень популярен в обеих столицах. Жил он широко, шумно, имел открытый дом. В 1782 году он женился на юной Авдотье Николаевне Лопухиной. Через три года у графа родилась дочь Анна. Через год после рождения дочери Авдотья Николаевна умерла. Алексей Григорьевич был хорошим отцом, Анна была его отрадой до самой его кончины.
Истинной страстью его также стало коннозаводское дело. Скрестив лошадей разных пород, он вывел тип рысистой верховой лошади, которая как нельзя лучше подходила для климатических условий России. Орловский рысак – о нем все знают.
В 1787 году началась вторая турецкая война, и императрица вновь призвала Алексея Орлова на службу, чтобы он встал во главе русского флота. Правильнее будет сказать, что она не призвала, а пригласила Орлова, оставив за ним возможность отказаться. Этой возможностью он и воспользовался, как всегда сославшись на болезнь. Кажется, императрица обиделась, но не ухудшила своего отношения к Чесменскому герою. В 1795 году Екатерина вспомнила о старых заслугах Орлова: "…В знак же моего к вам благоволения посылаю вам табакерку. Вся цена ее состоит в изображение того памятника, который славу нашу и знаменитые отечеству заслуги ваши свидетельствуют". Речь идет о колонне в честь победы Орлова при Чесме, поставленной на озере в Царском селе.
В 1796 году Екатерина скончалась, на трон взошел ее сын Павел. Вот здесь император вспомнил все грехи Алексея Орлова. Павел решил перезахоронить останки отца, перенеся их в Петропавловский собор. По Невскому тянулась длинная процессия, народу – тьма. Алексею Орлову выпало нести корону покойного императора. Кто-то из ближайших сановников в этой процессии чуть сознание от страха не потерял, а Орлов выполнил свою задачу спокойно и с достоинством.
При Александре I Алексей Григорьевич Орлов был опять в чести и при деле. При войне с Наполеоном 1806–1807 годов он был главнокомандующим пятой областью земского войска. Умер граф Орлов в 1808 году в возрасте 71 год. Дочь его Анна, как водится, красавица и умница, замуж не вышла. Всю свою жизнь она посвятила себя церкви, живя в Юрьевом монастыре в Великом Новгороде. Там она и похоронена.
Мать и сын
Историки пишут, что больше всего Екатерина боялась не полоумного Ивана Антоновича, не "вора и похитителя чужого имени" Пугачева и не "побродяжку" Тараканову, а своего сына, поскольку он один был законным претендентом на трон. Но ведь это как посмотреть. Всё это позднейшие домыслы, по логике событий – Екатерина должна была бояться, а на деле она вертела сыном как хотела. А вот Павел, я думаю, боялся мать, боялся и ненавидел.
Как уже говорилось, воспитателем наследника был Никита Иванович Панин. Не берусь судить о его педагогических способностях, но своего воспитанника он любил. Любил и не хотел замечать его мнительности, нервозности, обидчивости, склонности к меланхолии (так называли в XVIII веке депрессию), а видел ум, стремление к справедливости и уважение к чести в духе средневекового рыцарства. Панин внушил юному Павлу уверенность, что тот получит трон. Для себя Никита Иванович, очевидно, мечтал стать правой рукой будущего императора и осуществить мечту свою, ту, что не удалось осуществить при Екатерине – ограничить власть монарха по шведскому образцу. Но за десять лет правления Екатерины само слово "наследник" забылось. Все должно было решиться по достижению Павлом совершеннолетия, которое по русским нормам отмечается в восемнадцать лет, то есть 20 сентября 1772 года.
Тогда-то Никита Иванович и постарался найти Орлову замену в лице поручика конной гвардии красавца Васильчикова. Не буду повторяться, добавлю только, что "попавший в случай" Васильчиков не долго ходил в фаворитах, место его скоро занял Потемкин.
Планы Панина были таковы: если даже Павел не получит трон после торжества по случаю своего совершеннолетия, то уж на важную должность он в праве рассчитывать. Займется государственными делами, а там посмотрим – кто кого, на все Божья воля. Все это тоже домыслы и прикидки, но одно точно – Екатерина опять всех перехитрила. Она объявила при дворе, что Павла необходимо женить, а потому торжество по случаю совершеннолетий откладывается на год.
По дворцовому этикету Панин должен был сложить обязанности воспитателя после женитьбы воспитанника, но здесь Екатерина тоже поступила по-своему. Он получил отставку сразу после того, как Павлу исполнилось восемнадцать. Отставка означала, что Панин должен был уехать из дворца, где жил многие годы подле своего подопечного. Чтобы смягчить удар Екатерина осыпала Никиту Ивановича подарками: 100 000 рублей на обзаведение домом, ежегодный денежный пансион, увеличение жалования за службу, серебряный сервиз (словно Панин был ее фаворитом) и еще 9 000 крестьянских душ из присоединенной к России после раздела Польши Белоруссии. Панин принял подарки, но совершил дерзкий поступок. 4000 крестьянских душ он подарил своим секретарям. Пишу это только для того, чтобы сообщить читателю, что самым близким из секретарей был Панину драматург Денис Фонвизин. Он остался верен своему шефу до самой его кончины в 1783 году.
А Екатерина меж тем начала активно подыскивать Павлу невесту. Как всегда, таковая нашлась среди немецких дворов. В Петербург из Любека приплыли три принцессы Гессен-Дормштадского княжества. Павлу предложили выбор, и он выбрал среднюю из сестер – Вельгельмину. Она приняла православие под именем Натальи Алексеевны. Венчание состоялось 29 сентября 1773 года в Казанском соборе в Петербурге. Теперь она стала называться цесаревной, и статус Павла был "озвучен", он теперь назывался цесаревич. О переходе к нему трона не было и речи. Венчание праздновали очень широко, двенадцать дней над столицей звучали салюты, вспыхивали фейерверки, балам не было конца.
Павел был сердечно привязан к своему воспитателю, но отставку его воспринял разве что с грустью – не более. Он был влюблен в свою жену, считал ее идеалом, дамой сердца, которой он будет поклоняться всю жизнь. Кроме того, он нашел в жене верного друга, чьи желания и мысли были созвучны его собственным.
Отношения Екатерины с цесаревной, поначалу теплые, со временем стали портиться. Императрица рассчитывала найти в ней тихую, во всем согласную невестку, а та была замкнута, себе на уме. К ней так же, как и к сыну, нельзя было подобрать ключика.
Екатерина писала барону Гримму, верному своему адресату: "Великая княгиня постоянно больна, да и как же ей не быть больной? Все у этой дамы доведено до крайности. Если она гуляет пешком, то двадцать верст, если танцует, то двадцать контрдансов и столько же менуэтов, чтобы избегнуть жары в комнатах, их вовсе не топят; если кто-нибудь трет себе лицо льдом, то все тело становится лицом…" Лицо льдом терла каждое утро сама императрица в течение всей жизни. И далее: "…нет ни добродушия, ни осторожности, ни благоразумия во всем этом, и Бог знает, что из этого будет, так как никого не слушают и все хотят сделать по-своему". Это письмо по-своему трогательное, ведь царственная свекровь, как самая обычная женщина, жалуется на своих непонятных, безмозглых детей. О бароне Гримме я расскажу со временем, сейчас не до него. Скажу только, что он прибыл первый раз в Россию именно с ландграфиней Гессен-Дармштадской и ее дочерьми.
У Павла было два друга, к которым он был очень привязан. Первый – Саша Куракин, племянник Никиты Ивановича Панина, участник детских игр, а в будущем – князь Александр Борисович – знаменитый политический деятель. Второй – Андрей Кириллович Разумовский, сын бывшего гетмана Малороссии. Андрей Разумовский оказывал на Павла сильнейшее влияние. Они были ровесники, но Андрей уже успел окончить курс в Страсбургском университете. Он выбрал морскую карьеру, был участником Чесменского боя, был капитаном фрегата "Екатерина". Блестящий, европейски образованный светский красавец. Это он привез из Любека на пакетботе "Быстрый" невесту Павлу.
Цесаревич писал своему другу: "Дружба ваша произвела во мне чудо: я начинаю отрешаться от моей прежней подозрительности, но вы ведете борьбу против десятилетней привычки и возвращаете то, что боязливость и обычное стеснение искоренили во мне. Теперь я поставил себе за правило жить как можно согласнее со всеми. Прочь химеры, прочь тревожные заботы!"
Павел был счастлив и жаждал деятельности на пользу государства. Вспоминая уроки Панина, он сочинил некий труд – "Записку", названную "Рассуждения о государстве вообще, относительно числа войск, потребного для защиты оного, и касательно обороны всех пределов". Понятно, что Записка касалась в основном армии, но в ней просматривалась новая мысль: не следует России постоянно расширяться, пухнуть в размерах. Земли у нас и так больше, чем достаточно, а порядка на этой земле нет. Мимоходом Павел обругал дворянство, которое ведет расточительную жизнь, а о нуждах государства не думает. И вообще… каждому здравомыслящему человеку должно быть понятно, что России нужны не наступательные войны, а оборонительные. Это поможет сократить рекрутские поборы, которые вредны крестьянству, сократит армию. Каково, а? Не будем забывать, что автору "Записки" было девятнадцать лет.
Теперь надо было только дождаться подходящего случая, чтобы вручить "Записку" государыне собственноручно. Желательно также, чтобы в этот день у нее было хорошее настроение. Этот случай скоро представился. Пришла весть о победе над "пугачевским сбродом" под крепостью Татищей, все верили, что со злодеем покончено.
Екатерина приняла труд сына с улыбкой. Наконец-то Павел успокоился, не глядит букой, не жалуется на меланхолию и даже нашел себе достойное занятие. "Записку" она прочитала в тот же день и пришла в ярость. Мальчишка, щенок, как посмел он излагать ей, императрице, свои детские, глупые идеи!