Кормят у них на флоте отменно. Я даже всерьез опасаюсь, что растолстею. Приходится каждое утро начинать с зарядки в каюте - подтягиваться и бегать на месте, делая не менее четырехсот восьмидесяти шагов (около четырехсот метров). Сегодня утром прозвучала команда приготовиться. Всем надлежало привести себя в состояние боевой готовности - облачиться в резиновые жилеты и надеть каски, но коль скоро мой пост находился в моей же каюте, я особенно не торопился. Позднее я поднялся на мостик, где и оставался, пока не рассвело, а потом отправился завтракать. Закончил чтение Корана - хорошая и интересная книжка.
Занимался тем, что разъяснял офицерам, как правильно вести военные действия. Тут нет ничего сложного. Нужно брать на вооружение стратегию парового катка; проще говоря, приняв решение о направлении и целях той или иной операции, следует оставаться верным себе - последовательным в своих поступках. Однако в том, что касается тактики, напротив, пример с парового катка брать не нужно. Нападать разумнее всего на тех участках, где оборона противника наиболее слаба. Вот тут уж не теряйся - побыстрее хватай врага за нос и бей по затылку.
6 ноября
Через полутора суток я встречусь с неприятелем, о состоянии сил и боевом настрое которого знаю мало, так что большинство важных решений предстоит, не мешкая, принимать в самые напряженные моменты. Однако я считаю, что чем больше ответственность, возложенная на человека, тем сильнее должен быть его дух. Так что надеюсь, что с Божьей помощью не совершу ошибок. Как мне кажется, всю свою жизнь я шел к такому испытанию. Когда же дело будет сделано, останется позади еще одна ступенька моей судьбы. Если я буду выполнять свой долг как надлежит, все остальное приложится само.
8 ноября
Прошлой ночью я лег в постель в 10.30 не раздеваясь. Мне не спалось; часа в два ночи я вышел на палубу, чтобы полюбоваться далекими огнями Федалы и Касабланки. На море стоял мертвый штиль - ни дуновения ветерка, ни малейшего волнения. Хороший знак - Господь явно на нашей стороне.
Морское сражение с противником началось в восемь, так что денек выдался самый горячий из всех. В 7.15 из Касабланки вышли шесть вражеских эсминцев. Однако дружным ответным огнем наших судов неприятеля удалось обратить в бегство, а два эсминца доблестные американские канониры даже сумели поджечь. "Массачусетс" избрал своей мишенью "Жан Бар" и осыпал его снарядами на протяжении получаса. Вся моя поклажа, включая пистолеты с белыми костяными рукоятками, была погружена в шлюпку, как и багаж других участников операции, и в восемь мы собирались покинуть корабль. Как скоро выяснилось, я очень своевременно послал ординарца принести мое оружие. Как раз в тот момент легкий крейсер и два тяжелых эсминца выступили из Касабланки, чтобы, отрезав нас от берега, обрушить удар на наши транспортные корабли. "Августа" увеличила скорость до двадцати узлов и открыла огонь. Первый же залп из орудий главного калибра отправил наши шлюпки ко всем чертям на дно, так что мы лишились нашего багажа; уцелели только мои пистолеты. В 8.20 вражеские бомбардировщики атаковали транспорты, и "Августа" поспешила им на выручку. Затем нам вновь пришлось померяться силами с французскими судами: никто не хотел уступать, и канонада продолжалась три часа кряду. Когда я находился на главной палубе, упавший совсем близко снаряд окатил меня водой с ног до головы. Позже другой упал еще ближе, но в тот момент я уже находился на мостике - достаточно далеко, чтобы ему удалось искупать меня. Поскольку над морем лежала дымка, противник бил по нам, ориентируясь преимущественно на дым из труб. Наши артиллеристы тоже в долгу не оставались, с остервенением поливая противника огнем. Корабли шли широким зигзагом, выполняя маневр, призванный уменьшить риск попаданий вражеских снарядов.
Адмирал Холл, начальник штаба адмирала Хьюитта, начальник моего штаба полковник Гэй, полковники Джонсон и Флай из штаба подразделения десантных судов Атлантического флота, мои адъютанты Джексон и Стиллер, а также ординарец старшина Микс спустились в шлюпку в 12.42. Когда она отчалила от корабля, матросы, перегибаясь через фальшборт, напутствовали нас радостными возгласами. На берегу мы оказались в 13.20, до нитки мокрые от волн прибоя. Шла вялая перестрелка, но у меня не было патронов, чтобы принять в ней участие.
Хармон взял Сафи еще до рассвета, хотя до нас эта весть дошла не раньше полудня.
Андерсон завладел позициями на обеих реках и в полдень закрепился на возвышенности, а также захватил в плен восьмерых полномочных представителей Германии. О высадке они прослышали только в шесть часов, так что наше появление для них стало, можно считать, полной неожиданностью.
Когда мы еще находились в Вашингтоне, полковник У. X. Уилбер вызвался по прибытии в Африку отправиться в Касабланку, чтобы предъявить противнику требование сдаться. Он высадился с первым эшелоном десанта и, едва рассвело, поспешил в Касабланку с белым флагом. По пути Уилбера несколько раз обстреливали, но французы в городе отнеслись к его полномочиям с должным почтением, хотя требование о сдаче отклонили.
11 ноября
Сегодня я принял решение штурмовать Касабланку силами третьей дивизии и одного танкового батальона. Решение далось мне нелегко, поскольку дела у Траскотта и Хармона шли, как мне казалось, не блестяще; между тем я считал, что нам не следует выпускать из рук инициативу. Тем временем, с намерением обсудить вопросы, касающиеся артиллерийской и воздушной поддержки десанта, на берег сошел адмирал Холл, который привез с собой хорошие вести: Траскотту удалось захватить летное поле в Пор-Лиоте, где теперь находились сорок Р–40. Хармон между тем выступил на Касабланку.
Андерсон намеревался начать штурм на рассвете, но я отдал приказ атаковать только в 7.30, поскольку стремился избежать неразберихи в темноте. В 4.30 утра к нам явился французский офицер, который сообщил о готовности солдат в Рабате прекратить огонь, и в нашем штабе заговорили о том, что надо бы отменить штурм. Я же, несмотря ни на что, не согласился с данным мнением, поскольку хорошо помнил, сколь мало пользы принесло нам преждевременное проявление миролюбия в 1918 г. Я отправил в Касабланку французского офицера с тем, чтобы он передал адмиралу Мишли, командовавшему вооруженными силами противника, что если он не хочет уничтожения своих людей, то должен немедленно отказаться от сопротивления, поскольку я намерен штурмовать город. Однако когда именно я собираюсь атаковать, я не сказал. В 5.30 я послал уведомление адмиралу Хьюитту, предупредив его, что, если в последнюю минуту французы все же надумают сдаться, я радирую: "Прекратить огонь", а в 6.40 неприятель сложил оружие. Еще бы немного, и они опоздали: бомбардировщики уже находились на подлете к целям, а артиллеристы на кораблях наводили орудия на вражеские объекты. Я приказал Андерсону войти в город, находясь в постоянной готовности немедленно атаковать, если кто-нибудь попытается чинить ему препятствия. Никто подобных попыток не предпринял, однако время с 7.30 до 11 в тот день текло для меня, как никогда прежде, медленно.
В 2 часа адмирал Мишли и генерал Ногэ явились для обсуждения условий сдачи. Я начал совещание с того, что выразил восхищение храбростью французов, а закрылось оно тостами, сопровождаемыми выстрелами откупориваемых бутылок шампанского. Я приставил к пленникам почетный караул - незачем бить лежачего.
Через денек-другой мы с Ногэ решили позвонить султану.
Визит главнокомандующего и штаба к генералу Ногэ и султану Марокко
ШТАБ ЗАПАДНОЙ ОПЕРАТИВНОЙ ГРУППЫ ВОЙСК
16 ноября 1942 г.
В 9.45 мы выехали из Касабланки, города, где реалии библейских времен и Голливуда живут бок о бок, и направились к Рабату.
В этих краях сразу за Федалой начинаются такие места, что просто хочется устроить танковое сражение. Отличный полигон - на разбросанных тут и там фермах с каменными домами могла бы закрепиться пехота, обустроив удобные оборонительные рубежи. Правда, если использовать против таких точек 105–миллиметровые гаубицы, долго обороняющимся не продержаться даже там.
Вообще же места эти напоминают побережье Коны, что на Гавайях. То же изумительно голубое море, те же деревья - во всяком случае, очень похожие. Повсюду вдалеке то тут, то там пасутся стада овец и коров. Дать определение породам этих животных я не возьмусь - прежде таких никогда не видывал. Вся дорога и железнодорожные мосты вверены под охрану нерегулярных марокканских частей, которые носят название "гуны" - по крайней мере, так оно звучит на слух. Одеты они все в некое подобие полосатых бело-голубых банных халатов, на головах - тюрбаны, которые, как можно представить, когда-то много лет тому назад были белыми; вооружены гуны длинными старинными ружьями со штыками.
Уже за Федалой мы смогли наглядно убедиться в том, сколь велика мощь нашей морской авиации. Всюду попадались нам разбитые грузовики и бронемашины противника, которых местами оказывалось так много, что они загромождали дорогу. В Рабате генерал Хармон выделил для моей особы эскорт, состоявший из мобильных подразделений разведчиков и даже танков. Я же, так или иначе представляя себе, что явиться с такой свитой в резиденцию Ногэ будет с моей стороны проявлением чванства, отказался от столь помпезного сопровождения.
По прибытии во французскую резиденцию мы удостоились чести быть встреченными батальоном марокканской кавалерии, состоящей из одних офицеров, а также подразделением личной охраны генерал-губернатора. Последние, также марокканцы, были облачены в белую форму с красными портупеями.
Оба подразделения впечатляли своим видом, и у каждого имелся свой собственный военный оркестр, состоявший из французских рожков, барабанов и большой медной тарелки с колокольчиками по краям, которые звенели, переливаясь на разные лады.
Мы осмотрели строй обоих эскортов и дали им высокую оценку, похвалив французских офицеров за великолепную выправку, достойную участников прошлой войны. В действительности я смотрел на них с легкой грустью и сожалением, думая о том, что всего один танк из тех, что я оставил в Рабате, мог бы без труда уничтожить всех этих замерших в почетном салюте превосходно вышколенных стражей.
Резиденция Ногэ представляла собой помпезное сооружение из мрамора в духе Альгамбры, выстроенное по приказу маршала Лиоте, и я прекрасно понимал, почему нынешний ее хозяин так не хочет уезжать отсюда. Принял он нас сердечно, и мы проговорили минут двадцать, после чего решили, что пора нанести визит во дворец к султану.
Дворец и прилегающая территория площадью в несколько сотен акров были окружены стеной метров в шесть высотой, про которую говорили, что возведена она еще в начале XIV века. В это я что-то не очень верю, хотя что правда, то правда - кладка действительно очень старая.
Оставив позади стену, мы еще с полмили ехали через поселок, состоявший из хибарок местных жителей; думается, там обитали многочисленные слуги со своим не менее многочисленным потомством. Сам дворец представлял собой громоздкое трехэтажное белое здание, выстроенное в соответствии с традициями архитектурных вкусов мавров. Попасть в него можно было через ворота, достаточно широкие, чтобы через них могла проехать машина.
Охрана здесь, во дворце, состояла из вооруженных винтовками чернокожих солдат, облаченных в красную форму и белые гамаши. Всего таких замерших статуями повсюду стражников насчитывалось в тот момент, как я прикинул, не менее четырех сотен.
Мы вышли из машины, и еще один военный оркестр, состоявший из барабанов, цимбал, труб и большой зонтообразной тарелки с колокольчиками и бубенцами, самозабвенно заиграл марш.
Слева по ходу от ворот виднелся флаг Пророка зеленого бархата с золотой каймой и с золотой же арабской вязью в середине. Пройдя через вторые ворота, мы оказались среди реалий Ветхого Завета - в обширном дворе, где было полным-полно людей в белых библейских одеяниях. Здесь нас встречал великий визирь, а вернее, вельможа, которого я первоначально принял за великого визиря, - человеке клочковатой бородой и полным золотых зубов ртом. Одет был визирь в белый балахон с широким капюшоном, из-под которого виднелась шелковая накидка с золотой вышивкой. Вельможа торжественно сообщил мне, что султан милостиво соблаговолил принять нас, о чем, судя по тому, с какой помпезностью нас тут встречали, можно было вполне и так догадаться.
Мы миновали три лестничных пролета и поднялись наверх, где наш провожатый снял свои туфли. Затем мы вошли в длинную залу. Слева от нас располагались "двенадцать апостолов" и приближенные рангом пониже; все они носили белые одежды и находились в зале без обуви - в одних носках. Справа от нас стояли рядами золоченые кресла в стиле эпохи Людовика XIV.
Пол покрывали самые толстые и самые красивые ковры, которые мне когда-либо в жизни приходилось видеть. В самом дальнем конце залы на возвышении восседал султан, оказавшийся приятным на вид молодым человеком очень хрупкого телосложения и с весьма тонким и немного нервным лицом.
Правила этикета здесь таковы: когда вы только входите в залу, то останавливаетесь и отвешиваете поясной поклон. Потом доходите до середины помещения и там повторяете процедуру. Затем вы достигаете самого возвышения, на котором стоит трон, и кланяетесь в третий раз. После того как мы все это проделали, султан поднялся, пожал руку мне и генералу Ногэ, и все мы сели.
Несмотря на то что султан в совершенстве владел французским, он на арабском языке обратился к великому визирю, чтобы тот передал слова господина о том, как он счастлив меня видеть. Затем я через двух переводчиков выразил свое удовлетворение тем, что его народ, французы и мы - опять вместе. Я заверил его, что единственным моим желанием является скорейшее объединение сил трех наших армий, чтобы мы все вместе могли выступить против общего врага в едином строю. Казалось забавным, что султан, прекрасно понимавший французскую речь, вынужден ждать, когда для него сделают перевод на арабский, но так или иначе, ему приходилось дожидаться перевода, поскольку достоинство владыки не позволяло ему демонстрировать свое умение говорить на чужом языке.
Затем со вступительными церемониальными речами было покончено, и султан, обратившись ко мне, выразил надежду на то, что наши солдаты будут уважать мусульманские обычаи народа его страны. Я уверил его величество, что подобные приказы были отданы в самой недвусмысленной форме еще накануне нашей отправки из Соединенных Штатов и что их выполнение будет неукоснительно контролироваться. Далее я заметил, что в любой армии, включая и американскую, всегда найдется какой-нибудь дурак, которому не писаны никакие законы и правила, поэтому случаи совершения святотатственных и оскорбительных для чувств верующих проступков не могут быть совершенно исключены. Посему я попросил информировать нас о возможных выходках отдельных наших солдат. Султан ответил, что пока ничего подобного не случалось, однако если нечто такое все же произойдет, наше командование будет соответствующим образом уведомлено через генерала Ногэ.
Я закончил наш разговор выражением моего восхищения красотой Марокко, прекрасным видом городов, сдержанностью граждан и отличной выправкой солдат армии его величества. Затем мы встали, султан тоже поднялся со своего трона и, пожимая мне руку, пригласил меня в среду на церемонию чаепития в честь годовщины его восхождения на престол. Первоначально как раз и предполагалось, что наш первый визит султану будет нанесен именно в этот день, но я известил генерала Ногэ, что, поскольку я лишь представляю президента Соединенных Штатов и главнокомандующего силами союзников, будет не вполне уместным для меня являться на аудиенцию в такой день. То, что султан лично пригласил меня, ясно показывало, сколь высоко он ценит пост, который я занимаю.
Завершив беседу, мы имели возможность пообщаться с "апостолами" и их менее значительными коллегами, числом в общем и целом шестнадцать человек. Как оказалось, они были пашами различных провинций и городов Марокко. Как можно себе представить, должность паши пожизненная - самому старшему из них стукнуло уже девяносто два года, а младшему, как мне думается, было лет семьдесят. Вельможи держались с истинным достоинством людей, осознающих свое высокое положение в обществе, и, как можно предположить, проходили специальное обучение, чтобы научиться управлять.
На выходе из дворца стража в красных мундирах вновь салютовала нам. Покинув обиталище султана, мы отправились во французскую резиденцию, где были удостоены чести провести время в приятном обществе мадам Ногэ и ее племянницы, а также имели возможность прекрасно пообедать. Хозяин произвел на меня сильное впечатление рассказом о том, что за все то время, пока немцы находились в Марокко, ни один из них не останавливался в его доме и не сидел за этим столом.
После непродолжительной беседы, состоявшейся под конец обеда, мы уехали и прибыли в Касабланку в три часа.
Празднование годовщины восшествия на трон султана
ШТАБ ЗАПАДНОЙ ОПЕРАТИВНОЙ ГРУППЫ ВОЙСК
22 ноября 1942 г.