Второй визит к султану во многом походил на первый, правда, в этот раз нас от резиденции Ногэ до дворца сопровождал эскадрон кавалерии. Всадники в белых тюрбанах и красных мундирах с медными пуговицами и пряжками восседали на белых жеребцах, откинув белые накидки и голубые капюшоны. С нами скакали три офицера - двое по бокам машины и один сзади. На протяжении всей поездки музыканты, также ехавшие верхом, неустанно дули в трубы.
Во дворце нас встречал целый построенный парадными колоннами кавалерийский полк. Всадники одного из его эскадронов были вооружены пиками. Лучше коней, чем те, на которых восседали всадники этого полка и нашего эскорта, я не видел ни разу в жизни. Во внешнем дворе находилась гвардия, состоявшая из громадного роста чернокожих сенегальцев в коротких белых гетрах, красных мундирах с красными кожаными портупеями и такого же цвета фесках. Там же был и оркестр в точно такой же форме, игравший национальный гимн Марокко и "Марсельезу".
К нам вышел великий визирь или муфтий и проводил нас во внутренний двор, где процессию возглавили два очень пожилых господина, опиравшиеся на посохи, совсем как старцы в постановках на библейскую тему. У каждого из них имелся на спине патронташ и висела на боку длинная кривая сабля в ножнах из красной кожи.
Вестибюль перед тронной залой и ее саму наводняли сановники различных уровней; те из них, которые размещались ближе к трону, были главнее тех, кто находился дальше от него. Наиболее значительные, занимавшие места у самого возвышения, где на своем престоле восседал султан, показались мне симпатичными ребятами; правда, все они были очень старыми и очень толстыми.
На сей раз при султане находился кронпринц - один из его сыновей в возрасте четырнадцати лет, - который сидел в первом кресле; Ногэ занимал второе, а я - третье. В прошлый раз в первом кресле сидел я, а Ногэ, как и теперь, во втором; данное распределение мест показалось мне довольно символичным. Затем генерал Ногэ зачитал на французском языке пространную речь, которую великий визирь, имевший при себе копию, перевел на арабский. После этого визирь вручил султану текст его собственного ответного спича, который тот и зачитал, а визирь, держа в руках бумагу с текстом, перевел на французский.
Слушая тексты речей, я все больше и больше проникался уверенностью в том, что Соединенным Штатам отводилась крайне незначительная роль. Когда Ногэ закончил говорить и отошел от возвышения, я, не спрашивая ни у кого разрешения, вышел вперед и взял слово. Насколько я могу помнить, сказал я следующее:
- Ваше величество, как представитель великого президента Соединенных Штатов и командующий огромными военными силами на территории Марокко, я хочу выразить радость руководства моей страны по поводу празднования пятнадцатой годовщины вашего вступления на престол ваших досточтимых предков. Мне также хотелось бы заверить вас в том, что коль скоро подданные вашего величества будут сотрудничать с французским губернатором в Марокко, а также сотрудничать с нами, облегчая выполнение стоящих перед ними задач, все мы с Божьей на то помощью вскоре одержим убедительную победу над нашим врагом - гитлеровской Германией.
У меня нет сомнений в том, что ваше величество и французский губернатор в Марокко разделяют мое мнение. При том согласии, которое царит между нами, нет и не может быть сомнений в том, сколь прекрасное будущее нас всех ожидает. Мою веру в лучшее подкрепляет память о том жесте со стороны предшественников вашего величества, которые пожаловали нашему знаменитому президенту Джорджу Вашингтону здание, где теперь размещается американская миссия в Танжере. Насколько мне помнится, со времен великого Вашингтона дружба и взаимопонимание наше с французами были столь же глубокими.
Пользуясь случаем, мне хотелось бы засвидетельствовать вашему величеству мою признательность за ту неоценимую поддержку, которую ваши подданные оказывают американцам, а также уже во второй раз выразить мою высокую оценку уровню подготовленности солдат вашего величества и их дисциплине.
Вот кое-что интересное, касающееся лично султана. По законам страны, ему полагалось носить усы и бороду, в то время как сам он предпочел бы в данном вопросе придерживаться европейской моды. Поскольку с выбритыми щеками ходить ему было нельзя, он, уж не знаю как, маленькими ножницами или бритвой, добивался того, что на его лице оставалась растительность длиной не более полутора сантиметров. Еще для него существовал запрет на ношение европейской одежды, однако, как уверяли некоторые наши и многие французские офицеры, им приходилось видеть его разъезжающим в окрестностях дворца без охраны в английском костюме для верховых прогулок. Я был уверен, что султан говорит по-французски, и почти уверен, что он владеет также английским. До меня доходили слухи, что в свое время он под чужим именем закончил Оксфорд.
На послеполуденном чаепитии в честь годовщины воцарения султана присутствовали все, кто имел хоть какое-то значение при дворе. Поскольку сам я остаться на нее не мог, то попросил присутствовать вместо меня генерала Хармона. Во время церемонии раздались какие-то крики, потом прогремело два выстрела. Султан попросил прощенья у собравшихся и с достоинством удалился. Когда он через довольно непродолжительное время вернулся, генерал Ногэ поинтересовался у него, что же произошло. Как сказал султан, одной из пантер в вольере удалось, сделав превосходный прыжок длиною в шесть метров, покинуть его и через дыру пробраться на территорию гарема. Там животное принялось терзать одну из женщин, но охранник застрелил его. Женщина почти не пострадала, если не считать раны на шее, впрочем, это не имело особого значения, поскольку она была даже не женой, а всего лишь наложницей. Если не считать данного происшествия, церемония протекала нормально.
Древние касба, или крепости-форты - весьма любопытны и представляют собой серьезные препятствия на пути наступающих войск. Их довольно много в этой стране, особенно в горах. Данные укрепления снабжены типичными для средневековой архитектуры смотровыми щелями и выступающими вперед башнями, расположенными по всему периметру стен и отстоящими друг от друга на сто пятьдесят - двести метров. Некоторые из таких стен достигают в ширину трех метров.
Поговаривают, что иные форты строились еще в античную эпоху римлянами, но, насколько я могу судить, они не настолько древние. Крепость под названием Пор-Лиоте оказалась крепким орешком, она держалась против нас в течение трех дней и пала, когда за дело взялись 105–миллиметровые пушки самоходок, пробившие бреши в стенах. В образовавшиеся проломы устремились наши ребята из 2–го батальона 60–го пехотного полка с гранатами и винтовками. Крепость выдержала огонь шестидюймовых корабельных орудий, обстрел из мортир и налеты пикирующих бомбардировщиков, но не устояла перед напором пехоты с ее легким стрелковым оружием и осколочными гранатами. Я особенно не выяснял, уцелел ли кто-нибудь из гарнизона, хотя сомневаюсь, что кому-то посчастливилось остаться в живых. В рукопашной схватке у солдата нет времени на размышления, он стреляет в упор или колет штыком, стараясь убить как можно больше солдат противника, чтобы они не убили его.
Ввиду того что купить в Марокко практически ничего нельзя, деньги заметно упали в цене, по этой причине трудно нанимать людей за плату. Для тех, кто готов помогать нам, мы договариваемся об организации продажи по низким ценам товаров, которые более всего пользуются спросом у арабов: сахара, чая, риса, кофе и мануфактуры. Мы платим арабам франками и, таким образом, возвращаем доверие к деньгам.
Этим утром мы с генералом Кейзом посетили католическую церковь, где было полным-полно вдов, чьи мужья погибли, сражаясь с нами. Эти одетые в черное плачущие молодые женщины не проявляли к нам враждебности.
Жена министра по делам населения мадам Ардьон объясняла ситуацию вот какими соображениями. После 1940 г. французы испытывали огромный стыд за свое поражение в войне с немцами и потерю Парижа, особенно женщины. Поэтому, когда мы пришли, мужчины были готовы к войне с нами как к дружескому матчу, по выражению мадам Ардьон. Принимая во внимание тот факт, что в стычках на берегу с их стороны лишились жизни около двух с половиной тысяч человек, не считая еще пятисот, убитых в морском сражении, в то время как наши потери в общем и целом не превышали семисот солдат и офицеров ранеными и убитыми, такую войну дружеским матчем не назовешь. Тем не менее мадам Ардьон настаивала, она даже утверждала, что сражение с нами в значительной мере способствовало подъему морального духа французов. Особенно это отразилось на настроении дам, которые прежде так сильно презирали своих мужей, что даже отказывались спать с ними. Ввиду большого количества детей на улицах, я позволю себе усомниться в справедливости подобного заявления.
До сих пор мне попался на глаза всего один пьяный американский солдат, да и этого тащили в часть двое трезвых товарищей. Нашим парням приходилось трудновато, поскольку походные кухни мы выгрузили на берег только 21–го числа, да к тому же пока еще далеко не всем хватало палаток. Вместе с тем моральный дух армии оставался высоким; физическое состояние бойцов тоже весьма радовало, если, конечно, не считать частых случаев желудочно-кишечных расстройств, которые довольно скоро проходили. Причину их я усматриваю в перемене воды.
Довольно любопытно было наблюдать за переменами, происходившими с солдатами. Сразу по прибытии они смотрелись неважно - грязные, неряшливые, измученные, - происходило это, как я уверен, из-за крайнего утомления первых дней кампании. Однако за последнее время мы постарались привести их в порядок. Наши усилия принесли свои плоды. Короче говоря, скоро наши молодцы будут выглядеть так, что любая армия позавидует.
Вспашку на полях здесь производят весьма странно и своеобразно. Особенно это касается использования животных. Крестьяне запрягают лошадь вместе с верблюдом, ослика с верблюдом, вола с верблюдом или вола с лошадью. Как мне сказали, нельзя запрячь двух верблюдов, поскольку те начинают драться друг с другом. Любое животное в упряжке с верблюдом теряет резвость и начинает испытывать отвращение к жизни.
Французская армия в лице своих командиров, особенно генерала Мартена в Маракеше, проявляла к нам дружелюбие. Генерал Мартен устроил две вечеринки для офицеров 47–го пехотного полка из Сафи, а также пригласил меня с моим штабом прибыть к себе и остаться настолько, насколько мы пожелаем. Думаю, в ближайшее время выберусь к нему ненадолго.
В 1940 г. генерал Мартен командовал 67–й Марокканской дивизией, которая была разгромлена. Когда генерал Андерсон вызвал его к себе, Мартен принес с собой флаг дивизии, которой он уже не командовал, попросив Андерсона разрешения удалить со знамени траурную ленту в знак того, что, сражаясь с нами, генерал смыл позор со своей разгромленной дивизии. Получив такое разрешение, он разрезал ленту надвое и отдал половину генералу Андерсону. Полагаю, что это был не только очень трогательный, но также весьма значимый жест.
Крайне важно отметить, что 20–го числа мы осуществили высадку тридцати тысяч человек всего за тринадцать часов. Несмотря на то что порт находился в очень плохом состоянии, нам также удалось выгружать по сорок семь тонн различных грузов в час. Американские моряки, как и французские, превосходно справлялись с поставленными перед ними задачами. Данное замечание в равной мере относится и к нашему управлению снабжения.
Поминальная служба по погибшим в Касабланке американским и французским солдатам
ШТАБ ЗАПАДНОЙ ОПЕРАТИВНОЙ ГРУППЫ ВОЙСК
23 ноября 1942 г.
Генерал Кейз, адмирал Холл и я встретились с генералом Ногэ и адмиралом Мишли, а также с некоторыми офицерами его штаба в резиденции в Касабланке в 8.45 утра. Оттуда под полицейским эскортом мы все вместе проследовали в кафедральный собор Святого Сердца. По обочинам стояли посты французских и американских солдат, а также военной полиции. Народа в собор набилось битком.
В дверях нас встретил облаченный в красные одежды, украшенный дорогими вышивками стихарь и четырехугольный красный головной убор епископ Марокко. Он проводил нас внутрь собора, где мы увидели два гроба: справа американский - под охраной шести наших солдат, покрытый флагом США, а слева французский - под французским флагом и с соответствующим караулом.
По окончании мессы мы вместе со священниками вышли на улицу и расселись по машинам. Нелепым и неподобающим показался мне тот факт, что когда мы входили в собор и когда после выходили из него, между нами и собравшимся народом стояла вооруженная саблями спешенная мусульманская конная стража.
Подождав с час в резиденции, чтобы дать людям возможность дойти до кладбища, мы тоже отправились туда. Возле входа с одной стороны в парадном строю стоял батальон американской пехоты, с другой - батальон французской африканской пехоты. Перед ним разместилась группа представителей Французского легиона - организации-двойника Американского легиона. Мы шли по кладбищу пешком примерно три четверти километра, пока не остановились между двух флагштоков - того, на котором был американский флаг, справа, и того, на котором развевался французский - слева.
Генерал Ногэ и я возложили огромный венок на плиту с памятной надписью в честь геройски погибших солдат. Представители Французского легиона возложили большой красный венок рядом с нашим. Когда эта часть церемонии завершилась, французский оркестр заиграл зорю. В то время как она звучала, трехцветное знамя приспустили до середины флагштока, а когда музыканты заиграли "Марсельезу", оно вновь взлетело вверх. Наш оркестр протрубил зорю, и наше знамя США было приспущено, потом, когда зазвучал "Звездно-полосатый флаг", оно вновь взлетело к верхушке мачты.
Затем мы посетили могилы американских солдат и, остановившись в центре захоронения, отдали честь павшим. После чего также салютовали над могилами французских солдат. Все это время за нами следовала огромная толпа людей - несколько тысяч человек, как я думаю.
Каждая могила была обозначена крестом, и в том случае, когда под ним лежали останки американского солдата, на кресте имелся идентификационный жетон. Впоследствии там напишут имена погибших. Затем мы вернулись к воротам, сели в наши машины и уехали. Вся церемония была очень торжественной. Когда я заметил генералу Ногэ, что, смешавшись, пролитая кровь французских и американских солдат сделалась священной кровью, он, как мне показалось, был глубоко тронут.
Обед с генералом Ногэ в Рабате
ШТАБ ЗАПАДНОЙ ОПЕРАТИВНОЙ ГРУППЫ ВОЙСК
8 декабря 1942 г.
Генерал Ногэ пригласил меня, генерала Кейза, а также восемь других офицеров отобедать у него дома и встретиться с его превосходительством мсье Буассоном, губернатором Дакара. Поскольку генерал ВВС Фитцджералд также получил приглашение, он подбросил нас туда на своем самолете.
Принимали нас с обычными почестями. Помимо нас, мсье Буассона и французских генералов, присутствовали также люди султана - великий визирь и глава дипломатической службы. Главой дипкорпуса оказался тот самый человек, которого я поначалу принял за великого визиря. В действительности же великим визирем являлся тот, который стоял справа от султана во главе двенадцати "апостолов" - весьма приятный и рассудительный пожилой господин девяноста двух лет, владеющий французским приблизительно так же, как я.
Вначале, когда мы только прибыли, получилось так, что на него как-то никто не обращал внимания, тогда я подошел и заговорил с ним. Во время обеда он сидел слева от мадам Ногэ, а я - справа от нее. Снова вышло так, что никто с ним не разговаривал. При входе и выходе в столовую мне полагалось идти впереди него, но я постарался этого избежать, что произвело очень хорошее впечатление на старика.
После обеда визирь послал ко мне главу дипкорпуса, чтобы узнать, не пожелаю ли я поговорить с ним. При нашей беседе присутствовали адъютанты генерала Ногэ, а также владевший французским офицер американских ВМС; я, однако, разговаривал практически только с одним визирем. Он сказал мне, что его величеству очень бы хотелось, чтобы я знал, сколь сильно нуждается в мире его страна. Я заверил собеседника в том, что всегда внимательно читал историю, и что все мои помыслы с самого раннего детства были направлены лишь на одно - решение проблемы поддержания мира во Французском Марокко, и что я собираюсь заниматься этим в тандеме с его величеством и генералом Ногэ. Визирь ответил, что, когда его величеству будут переданы мои слова, его сердце преисполнится великой радости. Я же заверил собеседника, что любая радость, доставленная мной его величеству, обернется вдвое большей радостью для меня самого. Затем мы коснулись темы расовых вопросов - поговорили об антипатии, которую испытывают некоторые марокканцы к живущим в их стране евреям. Я признался визирю, что близко к сердцу принимаю подобного рода проблемы, поскольку сам я вырос на ферме среди десятков тысяч овец. Я, конечно, слегка слукавил, но мое сообщение произвело на араба должный эффект. Однако, продолжая наш разговор, я заметил, что поскольку султан и его предки на протяжении почти тринадцати столетий неплохо справлялись с трудностями такого характера, то и в дальнейшем вполне справятся с ними без меня. Визирь сообщил мне, что он сам придерживается точно такого же мнения, и добавил, что никакие расовые или межплеменные проблемы не смогут перевернуть сложившегося миропорядка.
Потом я сказал, что для меня весьма желательно было бы узнать, как обстоят дела в Испанском Марокко, и что мне известно о том, сколь широко осведомлен султан обо всем происходящем у соседей. Великий визирь ответил, что в Испанском Марокко есть племена, ошибочно именуемые арабами, которые всегда служили источником проблем. Он также заверил меня в том, что султан приложит все усилия, дабы постоянно держать меня в курсе происходящего у соседей, более того, все сведения о планах их испанских хозяев, которые только станут известны его величеству, будут немедленно переданы мне, как если бы я был членом его семьи.