А Санька лежит, наслаждается эффектом. Прочитал, наверное, в какой-нибудь книжке и досочинял про дом в здешнем лесу. И рассказывает, авторитет себе зарабатывает. Жёлтые глазки довольно поблёскивают. Хоть в темноте и не видно, но Серёга знал – поблёскивают. Вообще этот Санька в последнее время весьма обнаглел. Вырубается, всё время командует, основного из себя строит. Про таких говорят: "Кашки-борзянки объелся." Да было бы хоть с чего. Мускулы-то как жёванная верёвка. Сегодня на спортакиаде мяч всего лишь на пятнадцать метров кинул. Другого бы засмеяли – хиляк-разрядник, а ему всё с рук сходит. Липнут к нему пацаны прямо как мухи. Наверное, потому, что умеет он других себе подчинять. Причём он ведь не как Лизка, председатель отряда, он не орёт с посиневшей мордой: "Отряд! равняйсь!" Он, Санька, по-хитрому действует, тихо. Одному что-то шепнёт, другому… Когда надо – посмеётся, когда надо – соврёт что-нибудь с самым серьёзным видом. И ещё он здорово умеет обзываться. Чувствует, кому что бросить, и чтобы человеку обидно было, и остальным смешно. Вот и попробуй тут возмутиться. Все скажут: шутка-нанайка, понял?
А теперь он, видно, решил страшными сказками народ взять. Пацаны же все рты пооткрывали, слово пропустить боятся. Да и вправду интересно слушать, хоть и мура это всё.
– Мура это всё, – сказал Серёга и нарочно зевнул. – Всё ты, Санёк, лапшу на уши нам вешаешь. Будто сам не знаешь – не бывает никакой нечистой силы.
– Заткнул бы ты, Серый, глотку дырявой лодкой, – немедленно откликнулся Санька. – Сунь голову в тумбочку и утихни. А то смелый больно. Попробовал бы ты, как те пацаны, ночку в Ведьмином Доме просидеть. Небось, было бы радостей полные штаны.
Ребята немедленно захихикали. Они бы и в голос заржали, но опасно. Разбудишь ещё, чего доброго, вожатого Мишу, придёт, надаёт щелбанов…
Да, здорово язык у Саньки подвешен. И ничего с ним не поделать. По морде надавать? Это несложно, но ребята не поймут. Раньше бы поняли, а сейчас… Сейчас они за Санечкой как щенки за мамкой. Не драться же со всей палатой…
– Ну как же, как же… Да ничего со мной не случилось бы в этом доме. И вообще, откуда ты всё это взял? Про студента про этого, про ведьму? Сам, что ли, их видел?
– Раз говорю – значит, знаю, – голос у Саньки был спокойным и слегка усталым. Точно глупые малыши отвлекают его от взрослых, солидных дел, но по доброте душевной приходится всё же им отвечать. – Мне батя рассказывал. Он ведь сам из Захаровки, родился там. И пацанов этих, что в доме сидели, лично знал. Так что, Серый, молчал бы ты в тряпочку. Сам-то на их месте сдрейфил бы, я же тебя знаю. Что поделать – кишка тонка.
Нет, такое спускать ему нельзя. Промолчишь сейчас – и до конца смены все пальцами на него показывать будут: кишка тонка. Налипнет эта кличка, попробуй потом от неё избавиться.
Ну прямо руки чешутся засветить ему в глаз… Если бы этот слизняк драться умел! А то ведь захнычет, и окажешься не только трусом, но и гадом. Все скажут – если у тебя мускулы, значит, слабых можно бить, да? А уж отомстит Санечка будь-здоров, это он умеет.
– У тебя у самого кишка тонка! А я хоть сейчас на спор в этот самый Ведьмин Дом пойду, – сглотнув вязкий комок в горле, произнёс Серёга. – Тоже мне делов – ночку в избушке-развалюшке отсидеть.
– Да ты трепешься всё. По-настоящему-то спорить забоишься, – лениво протянул Санька и отвернулся к стене. Похоже, собрался спать.
– Я? Забоюсь? Ну ладно, я завтра на спор после отбоя туда пойду и всю ночь там отсижу. К рассвету вернусь.
– Ну что ж, это уже интереснее, – помолчав, отозвался Санька. – Только вот чем докажешь, Серый, что и вправду в доме торчать будешь, а не в лесу под кустом?
– Ну, а чем доказать?
Санька немного подумал. Остальные тоже насторожились и ждали, что будет.
– Значит, так, – придумал, наконец, Санька. – Я у тебя сегодня книжку видел, библиотечную, "Дети капитана Гранта". После завтрака мы всей палатой пойдём в лес, к Ведьминому Дому, и в окошко твоих капитанских деточек бросим. А ты, когда вернёшься оттуда, книжечку эту обратно принесёшь. Если, конечно, вернёшься… А чтобы ты целую ночь там высидел, сделаем так. Лёшка тебе свечку даст, не жмотись, Лёшка, я у тебя видел. Зажжёшь в Доме свечку, можешь там книжку свою долбанную читать. До утра свечка почти вся обгорит, назад огарок притащишь. Ну как, идёт?
Серёга представил себе, как он зажжёт в Доме свечку, и по стенам запляшут косматые тени. Изнутри поднялось что-то серое, мутное. И кто его за язык тянул? Но не отступать же теперь…
– Ладно, идёт! На что спорить будем?
Санька опять задумался.
– Ну, не на жевачку же, – протянул он наконец. – Тут по-крупному надо, чтобы интересно было. А давай вот так. Ты выиграешь – я твоим рабом буду, я выиграю – ты моим. А то что-то больно борзым ты стал. Надо бы и повоспитывать.
Серая, мутная гадость зашевелилась, заклокотала в горле. Да уж, зря он затеял этот спор. Игра в "рабство" волной прокатилась по лагерю в прошлую смену, и Серёга хорошо помнил, что это такое. Проиграешь – и Санька по-всякому издеваться начнёт, полдники станет отбирать и всё такое. А ответить нельзя. И даже не потому, что весь отряд излупит. Его-то, может, и не излупят – побоятся. Но ведь пальцами тыкать начнут – не выдержал, значит, нарушил своё слово. Значит, струсил, значит, нет у него никакой воли. И никто с ним дружить не захочет, и ни в одну игру его не примут. Все только и будут, что дразниться, даже девчонки, даже малышня. Тогда уж лучше вообще в этот лагерь не ездить.
И получается, что бунтовать нельзя. Зубы стисни, а терпи. Чтобы всё по-честному было. Докажи, что у тебя характер есть, что ты настоящий мужчина.
Что ж, ничего другого не остаётся, как победить Саньку. Отсидеть ночь в Ведьмином Доме. Между прочим, тогда Санечке кранты. В рабстве-то его Серёга держать не станет, противно это, но и без того ясно, что сделается он тише воды, ниже травы… И наверное, больше сюда не приедет. Вот здорово!
– Ладно, я согласен, – твёрдо сказал Серёга и вылез из-под одеяла.
– Только чтобы уговор до конца смены действовал, – уточнил Санька.
Ни фига себе, до конца смены! Он что, сдурел? Обычно пари "на рабство" заключались на день, на полдня – и не больше. Кто ж такое выдержит – до конца смены? До него ещё две недели… Впрочем, ладно, пусть будет по-Санькиному. А то начнёт вопить, что Серый сдрейфил, что кишка тонка. Да и вообще Серёга не собирался проигрывать.
– Идёт. До конца так до конца.
Тогда Санька выбрался из кровати и, прошлёпав по скрипучим доскам, протянул Серёге ладонь. Тот сжал её и незаметно поморщился. Лапа у Саньки оказалась липкая и мокрая. Противная лапа.
– Эй, пацаны, разбейте кто-нибудь, – велел Санька. – Например, ты, Маслёнок.
Лёшка Маслёнкин, вздохнув, выполз из-под одеяла, разрубил сцепленные руки и отправился досыпать. Кровать под ним скрипнула и жалобно простонала.
– Значит, пацаны, все свидетели. – добавил Санька. – Чтобы потом не было никакого вырубона. Ладно. Спать пора.
И он замолчал, отвернувшись к стене. Скоро засопели и другие, но к Серёге сон не шёл. Сперва жужжала муха, потом она отправилась куда-то по своим мушиным делам, но вместо неё ворвалась с улицы злобная стая комаров и начала концерт. Только глаза слипнутся – прозвенит сволочь над ухом, хлопнешь ладонью, уху больно, а комару хоть бы что. Позвенит вдали, и потом к другому уху присосётся.
Неужели всю ночь летать будут? Им что, спать необязательно? Спят же они когда-нибудь? Хотя они, наверное, днём спят, а ночью поднимаются и летят на кровавую охоту. И ладно бы кровь пили, так они же ещё и звенят к тому же, спать мешают. Хорошо бы изобрести такое средство, чтобы нажал кнопочку – и все комары вокруг дохнут. И почему учёные до сих пор этим не занялись? Дело ведь нужное.
3. Бегство
Длинная, колючая трава обдирала ноги. Солнце висело почти в зените и равнодушно жгло землю. Серёга знал, что оно не зайдёт ещё долго, очень долго. И придётся идти под небесным огнём, пока не свалишься от усталости. Если, конечно, раньше ему не встретится Город Золотого Оленя… Но на это мало надежды. Неизвестно ещё, есть ли этот город и в самом деле, не выдумка ли он, не сказка ли, придуманная кем-то в утешение.
Серёга шагал по левому краю огромной, наверное, даже бесконечной просеки. Там, слева, сплошной стеной тянулся сосновый бор. Чем-то он походил на Дальний Лес, но всё-таки был другим. Сосны казались куда толще и выше, не густели меж ними заросли малины, не шевелилось под ветром травяное море, а только белый лишайник полз длинными языками по опавшей хвое… С правой стороны просеки виднелось нескончаемое болото, в разрывах ряски блестела на солнце ржавая вода, и точно ружейные стволы, целились в небо толстые, мощные камыши.
Серёга уныло переставлял вязнущие в рыжей траве ноги. Он понимал, что скоро конец. Неважно какой. Идти так дальше он не сможет. Он уже сейчас плетётся из последних сил. Пот струится по спине, течёт по лицу, разъедает глаза. Хочется пить, безумно хочется пить, но воды с собою нет, а из болота нельзя – там вода ядовитая. Хорошо хоть, жрать не хочется – спасибо жаре. Впрочем, всё равно ничем нельзя было запастись. Бежать пришлось ещё до рассвета, даже одежду взять не удалось – она, как и положено, оставалась до утренней побудки в каморке под замком. Как есть, в трусах и в майке, пришлось вылезать из разбитого окна в сортире, затем короткими перебежками, согнувшись по пояс, приближаться к крепостной стене, надеясь незаметно для стражников нырнуть в подкоп. К счастью, особой бдительности стражники не проявляли. Дело шло к рассвету, самый сон. Да и кого сторожить? Все знают, что из Замка обратной дороги нет…
Сколько же сейчас времени? Глупый вопрос – ведь часы тут идут по-своему, а солнце по-своему. Вполне возможно, сейчас без четверти два. Или ровно полдень. А может, и полночь – какая разница?
В Замке, наверное, уже обнаружили побег. Значит, снарядили погоню. Единственная надежда, что время там течёт медленнее, что ещё не настала поверка, и старший надзиратель не начал выкликать рабов, водя обгрызенным жёлтым ногтем по длинному, свернутому в свиток списку.
Хотя с чего бы это Замковому времени быть медленнее, чем Лесному? Может, всё как раз наоборот. И закованные в латы всадники скачут уже на взмыленных лошадях. Ну, может, и не в латах, не война всё-таки, но уж точно с арканами и мечами у пояса.
Что они сделают, если поймают? Зарубят на месте или, перекинув через круп лошади, повезут в Замок, на пытки? А потом казнят на Центральном дворе. И над столбом повесят чёрную доску с аккуратной надписью мелом: "Он искал Город Золотого Оленя".
Серёга один раз видел казнь. Видел, как смертника, мальчишку года на два его постарше, приковали к столбу длинной стальной цепью. Потом принесли дрова – несколько здоровенных берёзовых плах, а затем кучу мелкого хвороста. Плеснули из канистры бензином. Потом… В бараке Серёгу долго рвало, и целый месяц ему снились тёмные, глухие кошмары.
Вдалеке послышался невнятный звук. Серёга резко обернулся. Нет, ничего. Всё спокойно. Наверное, какая-то сухая ветка обломилась под собственной тяжестью. Или зверь какой-то пробежал. А ему со страху невесть что померещилось!
Он зашагал дальше. Через минуту звук повторился, и на этот раз Серёга замер как вкопанный. Приглядевшись, он заметил у горизонта несколько чёрных точек. Так и есть, погоня! Он лёг ничком в горячую сухую траву, приложил ухо к земле и без особого труда услышал слабый пока что стук копыт. Что ж, этого следовало ждать. Игра окончена.
Серёга метнулся влево, ворвался в лес и, не разбирая дороги, бросился вперёд. Мозги отключились, его толкали вперёд лишь страх и отчаянное, звериное желание жить. Он не чувствовал ничего, кроме бешено колотящегося сердца. И только от резкой боли в груди пришёл в себя, остановился и открыл глаза.
Между деревьями в три ряда тянулась колючая проволока. Видно, она шла через весь лес. Майка на груди оказалась разодрана в клочья, Серёга стянул её и увидел на груди несколько сочившихся густой тёмной кровью царапин. Это всё ерунда, – мелькнула тоскливая мысль. – То ли ещё будет!
Теперь оставалось лишь бежать вдоль проволоки. Вперёд ли, назад – разницы нет. Всадники, конечно, отрежут ему дорогу с обеих сторон и начнут медленно сжимать клещи. Да стоит ли бежать вообще? Очень уж это становится похожим на игру кота с мышкой.
Серёга сел на землю около проволоки, закрыл глаза и стал ждать конца. Странное дело – захотелось спать. Серёге даже смешно от этого стало – тут, может, жизни осталось на несколько минут, а его в сон клонит.
Однако же глаза слипались, по всему телу плыли жаркие волны, и очень скоро он понял, что лежит в палате, в корпусе. Пищал горн на подъём, низкое, такое нестрашное солнце острыми лучами лезло в глаза, и Серёга понял, что утро, что пора скидывать одеяло и мчаться в туалет, пока там не образовалась очередь, а потом – на зарядку.
Хватит нежиться, а то ещё опоздаешь, и физрук Жора заставит потом ходить вокруг футбольного поля гусиным шагом. Это не так уж трудно, но обидно. А после ещё велит отжаться пятьдесят раз. Жора, он такой, не упустит случая свою власть показать… Вот уже пацаны, зевая, вылезают из кроватей, кто-то выбегает из палаты, а кто-то, ещё жмурясь, натягивает на глаза одеяло. Маслёнкин прыгает на одной ноге, натягивая на другую кед, а Санька ещё только открывает глаза.
…Санька, усмехаясь, смотрел ему в глаза. Серёга дёрнулся – и налетел спиной на проволоку. От этого он проснулся окончательно.
Справа и слева его окружали всадники. Их было человек семь или восемь, все здоровые мужики, в боевых нагрудниках, с мечами у пояса и короткими десантными автоматами на груди.
А прямо перед ним стоял Санька. Его белая, со звездой во лбу, кобыла вертела мордой чуть поодаль.
Санька был в зелёной куртке с кривой серебристой звездой на левом рукаве, в легких парусиновых брючках чуть ниже колен. В руке он сжимал тонкий хлыст.
– Ну что, Серый? Далеко намылился? – Санька сплюнул, пытаясь попасть в Серёгино колено, но не попал. – Что, в марафонщики готовишься? – ещё не закончив фразы, он коротко размахнулся. Хлыст прозвенел в горячем, переливающемся от жара воздухе. Серёга дёрнулся – но поздно. Всё тело пронзила боль, резкая и злая, словно удар током. На плече вспыхнула узкая багровая полоса.
– А ты, похоже, совсем оборзел, Серый, – как ни в чём ни бывало, продолжал Санька. Он снова прицелился и плюнул. На сей раз плевок попал точно по адресу. – А я ведь предупреждал тебя. Что ж, придётся повоспитывать. А то ведь ещё неизвестно, что из тебя получилось бы… Что же с тобой делать? – Санька принял задумчивый вид. – Как же тебя спасать? Конечно, не помешает хорошая порка, но этим займёмся в Замке. Только вот вопрос – хватит ли тебе этого? Подозреваю, что всё-таки придётся нам встретиться в подвалах под Второй Башней… Эй, ребятишки, – крикнул он всадникам. – Связать его и прямиком в Замок. И сразу же в подвал. Но только без меня не начинать. А я ещё погуляю тут, землянику пособираю…
– Идиот, – буркнул Серёга, – здесь же нет никакой земляники. Одна колючка!
– Ничего, разберёмся, – весело ответил Санька. Но глаза у него были почему-то совсем не весёлые.
Всадник-старшина, с белой нашивкой на рукаве, подъехав ближе к Серёге, набросил на него аркан. Затем, спешившись, он смотал ему кисти рук и резким движением, словно мешок муки перекинул его через круп своего коня.
Серёга рванулся, но тут же получил такой страшный удар в висок, что мир мгновенно окутался чёрно-фиолетовой мглой, и мгла наплывала жаркими волнами, словно морской прилив. А потом он открыл глаза.
Низкое солнце висело в ослепительно-синем небе. Пищал, захлёбываясь, горн на подъём. Серёга рванулся, сел на кровати и помотал головой. Всё осталось. Ну, слава Богу. Значит, это был всего лишь сон. Значит, пора выскакивать из-под одеяла, влезать в кеды – и на зарядку. А то ещё заставит Жора гусиным шагом ходить… Вот уже и пацаны вылезают из постелей, Лёшка Маслёнкин, зевая, прыгает на одной ноге, напяливая на другую кед, а Санька ещё только открывает глаза. Он спокоен, ему спешить некуда. В его медицинской карте записан какой-то нефрит и ещё много чего, так что Жора отстал от него в первые же дни, проворчав себе под нос: "Сдохнешь ещё, неровен час, а мне отвечать за тебя, недоделанного…" Вот Санечка и пользуется.
4. Линейка
– Ну, как спалось? – поинтересовался Санька. – Настроение боевое? Не расхотелось ещё в Ведьмин Дом идти?
– Заткни хлебало, – ответил Серёга, прихлопнув на локте присосавшегося комара. – Договорились – значит договорились, и хватит об этом.
– Между прочим, Серый, ещё не поздно переиграть. Ты только перед всей палатой признай, что сдрейфил – и ладно. И никакого рабства.
– Ещё чего? Чтобы надо мной все ржали? А в рот тебе не плюнуть жёваной морковкой?
– Да никто ржать не будет, что ты! – Санька старательно изобразил возмущение. – Думаешь, только тебе одному страшно? Да ни один пацан в лагере, даже из первого отряда, в этот Дом бы не пошёл. Ты что, особенный?
– Всё, отзынь. Уговор дороже денег.
– Ну ладно. Тогда после завтрака туда идём. Кидаем книжку да свечку. И кстати, до ночи будешь под наблюдением.
– Это ещё с какоё радости?
– А с такой… Вдруг ты в лесу где-нибудь свечку жечь начнёшь? Как тогда проверить, что до утра в Ведьмином Доме высидел?
– А ты и так не проверишь. – заметил Серёга. – Может, я ночью туда пойду, заберу книгу и свечку, и в лесу где-нибудь свечку зажгу? Что мне мешает книжку в лесу читать? Только ты не думай, я не то что некоторые… Раз договорились – значит всё по-честному. Мне жулить не к чему. Так что следи сколько влезет. Не лопни только. От напряжения…
– Ну, это ты зря… – задумчиво протянул Санька. Похоже, он лишь сейчас сообразил, что сожжённая свечка – слабая гарантия.
– А ты всё равно в лесу ночью не высидишь! – выпалил он вдруг радостно, словно озарение на него нашло. – Комары тебя зажрут. Или кто похуже…
Он бы ещё сказал что-нибудь, но тут их прервали. Сзади, словно рассерженная кобра, зашипела вожатая Света:
– Вы где стоите? На линейке или на базаре? Немедленно прекратили болтовню! Позор, весь лагерь на вас, обормотов, смотрит. Живо подровнялись!
…Медленно-медленно стягивались на линейку отряды. Солнце уже высоко поднялось над кромкой Дальнего Леса и начинало жарить на полную мощность. Серёга знал, что оно не зайдёт ещё долго, очень долго.
В горячем воздухе крутилась всякая дрянь – комары, мошки какие-то. То и дело раздавались хлопки.
– Ну-ка, народ, прекратили бурные аплодисменты, – подал голос вожатый Миша. Он стоял, прислонясь к шершавому стволу сосны. По его помятому лицу было видно, что выспаться опять не состоялось. Миша хмуро глядел на отряд. Пускай Светка их выравнивает, если ей делать нечего. А ему не хочется. Хочется только спать и курить. И комары к тому же, сволочи, совсем зажрали.