– Если только до обеда успеем, – отозвался Лёха. – Минут двадцать всего осталось.
– Откуда ты знаешь? – удивился Серёга. – У тебя же часов нет.
– Так просто. Чувствую.
– Ну, ты даёшь! А говорил – ничего интересного не умею…
Посмеялись.
Всё вроде было нормально, но почему-то настроение у Серёги вдруг испортилось. На мгновение ему почудилось, будто снова подступает к горлу серая, мутная гадость. Нет, конечно же, померещилось. И всё же что-то не так. Висит в душном воздухе тревога, проникает в глаза, давит грудь. И кажется, будто грызёт его изнутри маленький червячок, а что за червячок, откуда он тут взялся – не понять. Всё вроде бы хорошо. С Ведьминым Домом дело, можно сказать, почти улажено. С Лёхой подружились. Поход завтра будет. Так отчего же?
Может, всё-таки дело в Саньке? Но теперь-то чего? Раньше ведь, когда договор заключали, не было этого червячка. Страшновато было, и противно, и досада жгла из-за дебильного этого пари, но червячка не было.
Трудно в таких делах разбираться. А надо. Серёга знал, что надо. Значит, что получается? До разговора с Лёхой был страх. Мелкий такой страх, сопливый. Можно сказать, страшок. Но червяка не было. А сейчас всё оказалось наоборот – страшок улетучился, зато на его вместо вполз червяк. Не оттого ли он завёлся, что страха не стало? Ведь получается, всё в порядке, он не пойдёт в Ведьмин Дом, а пари, между прочим, выиграет, поставить Саньку на место. Нормальный человек сейчас бы радовался. А тут почему-то волком выть хочется. Может, у него с мозгами не в порядке?
И вдруг Серёга понял, сразу понял, мгновенно, будто ему кто-то в голове фонариком посветил. Червячок – он из-за того, что враньё получается. Ну, не пойдёт он в Ведьмин Дом, отсидится в сарае – так что же выходит, он сдрейфил? Пускай никто, кроме Лёхи, об этом не узнает, а всё равно – сдрейфил. И пускай Санька проиграет, а всё равно окажется прав. И не сможет тогда Серёга с ним ничего сделать. Потому что веры в себя больше не будет. Вообще не будет, никогда. Станет он взрослым, отрастит усы, на работу устроится, семью заведёт – а внутри останется этот ехидный рыжий червячок. Неужели такая жизнь лучше Ведьминого Дома? Лучше всех этих скелетов, ведьм и привидений?
Но с другой стороны… Разве он, Серёга, так уж уверен в себе? На сто процентов знает, что не испугается? Нет, наверное, если что – он всё-таки сдрейфит. Может, и радостей будет полные штаны… Но всё равно это лучше, чем враньё. "А то будто ты ни разу не врал? – спросил он сам себя. – Каждый день ведь врёшь." И правда, каждый день. Но не в серьёзных же делах. Так, по мелочи… Например, вчера с уборки территории смылся. Свете лапшу на уши навесил, будто живот разболелся, а Света – девушка добрая, доверчивая. Сразу послала в изолятор. Да ещё поохала, спросила: "Может, один не дойдёшь? Может, послать с тобой кого-нибудь?" А он грустно так, жалобно ответил: "Не надо, Света… Я сам дойду… Наверное…"
И пошёл. Только не в изолятор, конечно, а на Земляничную Поляну. В лесу-то земляника давно уже сошла, а здесь, у бетонного лагерного забора, ещё держится. И ягоды огромные, сладкие. Странно, что никто до сих пор про эту поляну не разнюхал. Вот уже который год приезжает Серёга в этот лагерь, и до сих пор поляной единолично пользуется. Ну, конечно, место дикое, глухое, лопухи растут, а главное – крапива. Высокая, старая, ужасно кусачая. Такая крапива что сквозь брюки, что сквозь рубашку – всё равно жалить будет. Вот люди и не рискуют. А Серёга не боится в одних шортах туда лазить, потому что знает тайные тропинки в крапивных зарослях. Каждый раз, понятное дело, не убережёшься, бывает, что и обжалит. Но настоящий мужчина должен такое терпеть.
А Света и проверять не стала насчёт изолятора. У неё столько дел, что голова пухнет. Причём половину их них она сама себе выдумывает… А если бы и проверила? Всегда можно соврать, что изолятор был закрыт – такое часто случается. А потом, когда изолятор открылся, живот уже перестал. Света что, её обдурить легко.
"Значит, всё-таки врёшь? – поинтересовался тот же самый ехидный голосок. – А враньё – оно всегда враньё. Что про Ведьмин Дом, что про больной живот. Особой разницы нет. Так что действуй, парень!"
Но Серёга понимал, что есть. Есть разница. Хотя… Слишком уж всё это запутано. Одно только ясно – Лёхиным пакетом пользоваться нельзя. Хочешь – не хочешь, а придётся в Ведьмин Дом идти. Вот так.
Но как об этом сказать Лёхе? Старался же человек, спасти хотел… Может, и не надо ему ничего говорить? Нет, нельзя. Нельзя другу врать. А Лёха – друг. Хотя, раз он друг, то почему молчит про свои дела с Санькой?
А может, у него и впрямь причина очень серьёзная! Такая, что никому-никому не скажешь. А у Серёги что? Про червяка говорить неловко? Да разве это причина?
– Слушай, Лёха, – сказал он наконец, решившись. – Ты уж извини, и спасибо тебе, конечно, только я всё-таки туда пойду. Понимаешь… Стыдно как-то враньём побеждать. Что получится – Санька по-честному спорил, а мы с тобой химичим?
Лёха даже глаза на него вытаращил.
– Серый, но это же не игра! А вдруг там и вправду нечистая сила живёт, и убьёт она тебя, как того пацана? Подумай лучше, что с мамой твоей будет. И со всеми! Нет, нельзя тебе идти.
Да, это, конечно, серьёзно, насчёт мамы. Риск есть риск. Но ведь не такой уж и большой риск. Сказать точнее – малюсенький. Ведь ясно же, никаких привидений не бывает. А даже если и бывает – не обязательно же к нему прикасаться будут. Но что, если прикоснётся, и получится синее пятно? А тогда можно в церковь сходить и смыть! В Захаровке церковь до сих пор действует. Он же не тот глупый деревенский пацан, ему порки бояться нечего.
Все эти мысли пронеслись в голове всего лишь за секунду, не больше. Потому что сразу же он ответил:
– Нет, Лёха. Не идти тоже нельзя. Да и не так уж всё и опасно. В крайнем случае, если будет пятно, сбегаем в церковь и отмоем.
Лёха помолчал, потом угрюмо пробурчал:
– Ну ладно, как знаешь. Только я с тобой пойду. Я молитву знаю от нечисти, меня бабушка научила.
– Как это ты пойдёшь? Все ребята заметят. И будет считаться, что пари проиграно.
– Ну, тогда давай я тебе эту молитву на бумажке напишу. Вдруг поможет?
– Ну ладно, пиши…
За пять минут до обеда явилась Дуся в длинном белом платье. Если бы не красный галстучек – вылитая невеста. Весёлая, нарядная пришла, а глазами всё равно повсюду шарит. Слава Богу, ничего не нашарила.
– Ну вот, я же всегда говорила – трудом их надо воспитывать, трудом. Все эти походы ваши, костры – развлечение. А труд – всему голова.
– А что всему ноги? – ласково спросил Миша. Очень ласково спросил, точно побрызгал малиновым сиропом.
– То есть при чём тут ноги? – удивилась Дуся.
– А при том. Труд – всему голова, что-то – всему ноги, а ещё что-то, наверное, всему желудок. Это я, Дуся, извиняюсь, товарищ командир, Евдокия Сергеевна, на обед намекаю.
– Глупые какие-то у тебя шутки, Михаил, – ответила Дуся, придирчивая оглядывая территорию. – Сам умный, а шутки глупые. Удивляюсь я, как это тебя в педагогический приняли? В школе тоже вместо работы хохмить будешь?
– Нет, моя дорогая леди. Школа – место суровое, там не до баек. Я там хамить буду. Начну с директора – и по нисходящей.
– Ладно, хорош языком трепать. В общем, так. Территорию вы убрали. Не очень, конечно, но всё-таки. На троечку. Значит, можете, если захочете. То есть захотите, – быстро поправилась она. – Можешь вести детей в столовую. Да, кстати, после отбоя зайти в пионерскую. Насчёт этих ваших походов разговор есть.
– А конкретнее? – встрепенулся Миша.
– Конкретнее будет вечером, после отбоя.
– Ладно, загляну, коли не забуду.
– Да уж постарайся как-нибудь. Что-то ты больно забывчивым стал. Утром на оперативке чего тебя не было? Между прочим, являться на оперативки – твой долг.
– У меня уже на тысячу рублей долг, а ты мне ещё оперативки вешаешь. Хотя, если там выдают аперитив…
– Это ещё что такое? – не поняла Дуся.
– Вино такое. Французское. Книжки иногда читать надо, Евдокия Сергеевна. Книжки о роскошной парижской жизни.
– Да ну тебя совсем – не нашлась что сказать Дуся. – Юморист нашёлся. Веди лучше отряд в столовую, – и Дуся удалилась, шурша своим почти что свадебным платьем.
А отряд побросал на складе лопаты и носилки. Кое-кто собрался сразу бежать в столовую, но Миша со Светой сначала погнали народ в корпус – отмываться. По дороге Серёга услыхал, как Света шепнула Мише:
– Ну зачем ты её злил? Накрылся теперь наш поход!
– Не накрылся, Светик, не боись. Это я тебе твёрдо говорю, без шуток.
– Да что ты против неё можешь сделать?
– Да уж найду что. В конце концов сколько можно? Обещаем-обещаем, а дети, между прочим, нам ни хрена уже не верят. Мне это надоело.
– Ну и что, надеешься убедить Дуску Сергеевну?
– Зачем убеждать? Есть и иные методы…
– Да разве на неё вообще существуют методы?
– Существуют. И ещё какие!
– Да неужели?
– Дорогая Света, я под чутким руководством этой мадамы работаю четвёртый год. И знаю её как облупленную. Сейчас она что-то совсем скурвилась. Значит, придётся укоротить.
– Гляди, как бы она тебя самого не укоротила.
– А что она может? Я вольнонаёмный. Волонтёр, можно сказать.
– Зато мне характеристику для института подгадит.
– Пущай только попробует! Я ей тоже кое-что могу напомнить…
6. Дипломатия
Почему-то вышло так, что из столовой Серёга пошёл вместе с Санькой. Тот незаметно пристроился рядом. Некоторое время они шагали молча.
– Слышь, Серый, разговор у меня к тебе есть, – сказал, наконец, Санька и быстро огляделся.
– Ну, чего надо? – буркнул Серёга.
– Да вон чего. Я тут думал-думал – а на фига нам с тобой это пари? Глупость одна, игра для малышни. А мы с тобой что-то слишком уж втянулись. Да ещё на рабство… Может, ну его к чертям? Скажем ребятам, что пошутили, никто возникать не станет.
– Что, сдрейфил? Дошло до тебя, что нечистой силы не бывает? Что-то больно долго доходило. Как до жирафа.
– Бывает, не бывает… Да кто ж его знает, что бывает… Мне же батя всё по правде рассказывал. Вдруг на самом деле в доме какая-нибудь нечисть водится? Может, и не студент, и не ведьма, а что-то другое, ещё страшнее?
– Я-то думал, ты умный, а ты дура-а-ак, – Серёга нарочно протянул последнее слово, чтобы позлить Саньку. Теперь-то он догадывался, куда тот клонит.
– Зато ты больно умный… Думаешь, не страшно тебе ночью будет? Хоть ты и не веришь в привидений, а всё равно в штаны наложишь. Мало ли что там случится…. Дверь скрипнет от чего-нибудь, а ты подумаешь, что ведьма, и сердце у тебя разорвётся. Или птица какая-нибудь закричит, ночью знаешь как страшно птицы кричат! И понимаешь, что птица, а всё равно кажется, что душа чья-то. И выйдет у тебя разрыв сердца. Инфаркт по-научному. Хоронить как, с оркестром будем? Или утром вернёшься, а ты весь седой. Такое часто бывает, люди седеют со страху, и не только взрослые, маленькие тоже. Помнишь, был в прошлом году, в третьей смене пацан такой, Генка Лагутин, из первого отряда? Высокий такой, тощий…
– Ну, помню. А дальше-то что?
– А помнишь, прядь у него была седая? Сам он чёрный, а прядь седая.
– Да, кажется, было.
– А знаешь почему?
– Я у него не спрашивал. Не люблю совать нос в чужие дела. А вообще, он сам выбелил, наверное. Для моды.
– Ну так вот, могу рассказать. Он, когда маленький был, в детсаду закапризничал как-то, ну, воспиталка дура была, она ему говорит: "Ты вот сейчас не слушаешься, а у тебя из-за этого дома мать умерла!" Воспиталка думала, он тихим станет, а он как заревёт! Поверил. Мать за ним вечером приходит – а у него уже прядь седая. Ну, она как узнала, что случилось, воспиталке всю морду исцарапала, даже в суд подала. Ту с работы попёрли. А толку-то? Волосы не вернёшь… Вот так. А тебе ещё страшнее будет, это же не пять минут, всю ночь надо просидеть. Или вдруг приснится тебе какой-нибудь ужас, а ты подумаешь, что по правде – и пожалуйста, разрыв сердца. Или заикой сделаешься. Заики, они же все от страха такими стали. И видишь, что получается? Что чистая сила, что нечистая – один хрен. Главное – результат. О маме своей лучше бы подумал. С тобой что случится – она же умрёт!
Серёга вспомнил, как совсем недавно те же самые слова говорил ему Лёха. Интересно получается, два совершенно разных человека, и хотят они разного, а слова одинаковые… А Санечка-то какой речистый оказался! Заботливый. Если правды заранее не знать – вполне можно ему поверить.
– Ну и чего же ты хочешь? – вежливо спросил Серёга. – Пойти к ребятам и сказать, что не будет пари? Пошли. Сейчас, наверное, все наши уже в корпусе.
Что-то изменилось в Санькином лице, то ли появилась какая-то морщинка, то ли глаза по-иному засветились.
– Ну, им-то сказать мы всегда успеем. Времени у нас вагон и маленькая тележка. Тут, Серый, вон какое дело. Утечка информации. Какой-то козёл из нашей палаты разболтал про пари. Второму отряду. То есть не всему отряду, а одному парню. Петракову. Есть там такой амбал. Хорошо, если он никому ещё не растрепал. Он вообще-то может, он дурак, я его знаю. Так что сперва надо к нему сходить. Ты сам ему скажешь, что наш с тобой договор отменяется. Что тебе неохота из-за детских глупостей заикой становиться. И что ты не нанялся инфаркты получать. И если он не совсем ещё козёл, то пусть не болтает. А потом к нашим пойдём. Им я скажу, что это я сам тебя отговорил, что ты вообще-то рвался, но мне спорить расхотелось. И никто на тебя ничего не подумает. Потому что мы же с тобой чистую правду скажем. Идёт?
Серёга молчал.
– Ну скажи, – не унимался Санька, – наврали мы где-нибудь? Сочинили?
– Слушай, Санёк, – ответил, наконец, Серёга. – Как ты думаешь, кто из наших мог растрепать?
– Если бы я точно знал, я бы тебе так и сказал. Вообще-то у меня косвенная догадка имеется. Похоже, это Маслёнок нам свинью подложил. Он же убирался сегодня в палате, а веника не было, бабка Райка кладовку свою заперла и смылась куда-то. Ну, он пошёл за веником в ихний корпус, во второй отряд, и что-то больно долго там был. А потом из корпуса этот парень вышел, Петраков. Соображаешь? Когда Маслёнок зашёл в ихний корпус, там и Петраков был. Значит, вполне могли поговорить. А о чём им говорить? Только о наши делах. Так?
– Постой-постой, что-то до меня не дошло, – Серёга старательно изображал удивление. – Петраков этот, что ли, сразу как с Маслёнком потрепался, из корпуса выскочил?
– Ну, я и говорю. Вышел из корпуса и прямо к нам пошёл, а потом уже и Маслёнок с веником заявился.
– А ты почем знаешь, что Петраков в курсе? Кто тебе сказал?
– Да сам Петраков и сказал. Я же говорю – он из корпуса вышел и прямиком к нам, в нашу палату. Я как раз в чемодане разбирался. Ну, вошёл он и говорит, правда, что ли, будто в вашем отряде какое-то пари затеяли, про чертей там чего-то? А я ему говорю – ты откуда знаешь? А Петраков этот улыбочку такую ехидную состроил и говорит: "Ништяк, мужики, моя агентура работает…" Прямо так и сказал. А я ему говорю – ну, и что тебе агентура наболтала? Кто у нас спорит? А он отвечает: – известное дело, вы с Серёжкой Полосухиным. Я говорю – не лезь не в своё дело и вообще гуляй отсюда, из нашего корпуса. А он отвечает – если этот парень, ты то есть, оттуда целым вернётся, мы тоже у себя в отряде на Ведьмин Дом спорить будем. Только пусть он, то есть ты, что-нибудь страшненькое нашим ребятам расскажет. Про то, как сидел там. А то, говорит, я ему ухи оборву. Ну, он сявка, он же не знает, что у тебя по самбо первый разряд. Он вообще, конечно, парень сильный, но тебя вряд ли уделает. А если что – мы поможем.
Да, хитёр Санечка, ничего не скажешь. Только в одном месте прокололся. Лёха уже был в палате, когда этот тип, Петраков, заявился. Уже подметал. И они его прогнали. А у Саньки получается – он уже после из второго корпуса со шваброй вышел. То есть с веником. Кстати, кто бы ему там дал веник? В лучшем случае послали бы подальше, а то и по шее могли бы. Но главное даже не это. Если бы Санька правду говорил – обязательно рассказал бы, как Лёха в палату вошёл, когда они там с Петраковым трепались. Вот и было бы железное доказательство на Маслёнкина. Но Санечка об этом молчит. Так что ошибка у него вышла.
Однако сейчас ему надо что-то отвечать. Позлить его, что ли?
– Интересно, кто это поможет? Ты, что ли, хиляк-разрядник?
– Зря ты так, – мирно ответил Санька. Я же по правде говорю. Да разве только я? Весь отряд вступится. У нас ведь не как во втором, у нас ребята дружные.
Серёга едва не фыркнул от смеха. Ну как же, дружные! Как ржать над кем-то, они всегда дружные. Или того же Саньку терпеть. Это они дружно терпят. Сплочённо, как сказала бы Дуска.
А кстати, он ведь не случайно катит баллоны на Лёху. Или заподозрил что-то, или чует, что власть у него над Лёхой не такая уж и прочная. Вот и хочет его задавить. Но у самого ни фига не получится – вместо мускулов кисель. А тут такая удача, готовый самбист имеется.
Удивительно, как здорово работала сейчас у Серёги голова. Все Санькины планы он вскрывал, точно консервные банки. С чего бы это вдруг? Неужели и впрямь оттого, что твёрдо решил в Ведьмин Дом идти?
А Санька ничего не замечал. Он уже и по сторонам не оглядывался. Возбуждённым голосом он шептал Серёге прямо в ухо:
– Ты понимаешь, Серый, какой он гад? На этих спорах собирается свой бизнес делать! Ты, может, и целым оттуда вернёшься, ты ведь смелый. Это я ночью погорячился, а так я понимаю… А если другие туда ходить начнут? Вдруг у кого сердце больное, или нервы не в порядке? Случится что-нибудь, нам с тобой знаешь как стыдно будет! Могли остановить, а не остановили, сдрейфили.
Серёга молчал, хмуро глядя себе под ноги. Солнце ли напекло ему голову, мозги ли перевернулись от усталости, но внезапно пришла на ум пакостная мыслишка. Вдруг правду говорит именно Санька, а Лёха врёт? А что, с чего это он так сразу поверил Лёхе? Может, тому на самом деле надо с Серёгой подружиться, чтобы он его от Саньки защищал. Мало ли что Лёха хороших слов наговорил! Кто знает, что у него на уме? А Санька? Санька, конечно, гад, но не дурак. Понял, что зашёл слишком далеко, что жареным запахло – вот и пытается всё назад вернуть.
Но тут же Серёга понял, что чепуха это всё. Как он мог такое вообразить? Неужели в нём самом столько грязи накопилось? Или от Саньки набрался? Лучи, что ли, какие-то от него исходят? Как можно было забыть Лёхины глаза? Словами можно врать, словами что угодно можно делать, а вот глазами не соврёшь. И вообще, разве можно Саньке хоть в чём-нибудь верить? Достаточно в его жёлтые кошачьи щёлочки заглянуть – и всё станет ясно.