Из-за дурацкого зубчика пришлось бежать, оставляя то немногое, что было у Митьки с Линой. Будь канистра закрыта как следует, Блинков-младший не побоялся бы выхватить ее из огня. Но пролезть в щель под пробкой огонь мог за мгновение.
Митька бежал, считая про себя: ОДИН, ДВА, ТРИ… Если бы не струсил, то сейчас уже был бы в сенях. ЧЕТЫРЕ, ПЯТЬ… Протянул бы руку и схватил канистру. ШЕСТЬ, СЕМЬ, ВОСЕМЬ… Отскочил бы от горящих вени…
Канистра взорвалась. Оглянувшись, Митька увидел ярко освещенный изнутри дом. Горело все: пол, стены, потолок; полыхал стол за распахнутой взрывом внутренней дверью.
Он кинулся к разбитому окну, через которое убежала лисица. Выброшенный взрывом керосин долетел до дальней стены комнаты. На полу получилась горящая дорога, а углы еще не занялись. Папина пуховка и парашют мирно лежали на топчане. Митьке показалось, что он спит и, если сейчас открыть глаза, пламя исчезнет, он войдет в дом и приляжет на минутку перед тем, как идти за Линой.
До топчана было метра полтора; Митька не мог ни дотянуться до парашюта и пуховки, ни пролезть в узкое окошко. Отскочив к ограде, он стал отламывать колючую проволоку. Огонь в сенях гудел, а снаружи дом выглядел мирно: толстые бревна, гостеприимно светящиеся окошки… Щелк! - проволока переломилась. Митька отмерил кусок подлиннее, с запасом, и стал отламывать второй конец. Успеть бы! Лямок на парашютном мешке туча, цепляй за любую.
Проволока отломилась, он сделал на конце крюк и сунулся к окошку. Оттуда клубами валил светящийся в темноте дым. Глаза сразу же заволокло слезами. Митька разглядел, что парашют еще цел, сунул проволоку в окошко и зацепил что-то наугад. Дернул - тяжело. Поймал!
Отвернувшись от дыма, он тянул, накалывался руками на колючки, шипел от боли и тянул!
Балбес! Дебил! Кретин! А еще на Лину злился!.. Мешок зацепился за подоконник. Митька схватил его, выдернул и покатился по траве, совершенно счастливый. Ну, хоть парашют спас!
Из окна, у которого Митька только что стоял, высунулся длинный язык пламени и лизнул крышу. Одно, за другим лопнули стекла в остальных окнах, и огонь заревел. Крыша вспыхнула сразу в нескольких местах. Она была крыта широкими плоскими щепками - кажется, это называется дранкой - и продержалась не больше минуты. Пламя вырвалось и поднялось столбом. Затрещала и вспыхнула крона стоявшей рядом сосны.
Блинков-младший еще не успел подумать, что будет дальше. Горел дом, они с Линой теряли еду и ночлег, и это само по себе было кисло. А сейчас Митька вдруг понял, что горящий дом - чепуха, детская страшилка про козу рогатую. Настоящий-то ужас в том, что он поджег тайгу!
Глава XXI
САМЫЙ БОЛЬШОЙ КОСТЕР В ЖИЗНИ
С горяча он побежал к Лине, но колючая проволока хваталась за кусты и тормозила. Стоп! Откуда у него колючая проволока? За мешок зацеплена колючая проволока. Он сам же и цеплял. Блинков-младший снял ее и понял, что проволока очень ценная. Нельзя ее выбрасывать, и вообще надо прибарахлиться, пока еще можно.
С треском вспыхнула крона второй сосны. Искры летели вверх фонтаном, как из китайского фейерверка.
Так, Лина у нас на просеке, медведь у нас чешет от огня во все лопатки, значит, зеленоглазая пока в безопасности. Нервничает, конечно: пожар уже виден издалека. Прости, друг "Васька у папы", извиняйте, мамзель "Лина у бабушки с дедушкой", но придется вам еще понервничать. Отсидеться на даче не получилось, путешествие продолжается, и опять нам нужно все: и еда, и какая-нибудь посудина, и огонь… Огня было даже слишком, но в карман его не упрячешь. А заправить зажигалку из канистры Митька не успел.
Кроны сосен вспыхивали как свечки. Вниз огонь сползал неохотно, и Митька решил, что пять минут у него есть. Он вбежал в барак и опять передернулся, увидев загаженный стол. Ну и гады, ведь жили здесь… Хотя жили в неволе, вот и мстят всем: и этим стенам, и незнакомым людям, которые не валили лес на морозе, а в тепле чистыми руками собирали Ученую Бандуру…
В бараке было светло. Не как днем, но светло, и света прибавлялось. Под ногой что-то звякнуло и откатилось по полу. В мечущемся свете пожара Митька быстро нашел темно-зеленую лакированную гильзу. Автоматная. Понюхал, и даже в его забитом от дыма носу засвербило от вони сгоревшего пороха.
Стреляли не зимой и Даже не на прошлой неделе. Так остро, до слез, пахнет только недавно сожженный порох. Вы уж поверьте Дмитрию Олеговичу Блинкову-младшему. Что он, пороху не нюхал? И нюхал, и стрелял из такого же автомата Калашникова. Уничтожил целый взвод банок из-под пива. Только случилось это давно и далеко, по ту сторону земного шара, и рядом были в основном друзья, если не считать крокодилов, змей и пары жалких личностей. А здесь… Что здесь? Он с хромой девчонкой, они с топорами и, как теперь оказалось, с автоматом. Двое на двое. Расклад невеселый, но и не самый поганый в жизни лучшего сыщика из всех девятиклассников.
За открытой дверью гудел и стрелял набирающий силы пожар. Блинков-младший побежал по бараку. Слева и справа сколоченные из неструганых досок топчаны, посредине длиннющий стол - ничего интересного. Ага, под потолком электрические лампочки, значит, должен быть генератор.
В дальней стене была дверь и закрытое фанеркой окошко. Митька сунулся туда и попал на кухню с большой, сложенной из диких камней плитой. Поднял с пола смятую алюминиевую миску - пригодится. С плиты взял тяжелый от накипи ведерный чайник - целое богатство. Ого, а это вообще сокровище: сточенный в гвоздик длинный хлебный нож! Митька сунул нож за пояс, миску - в парашютный мешок, а чайник пристегнул к мешку снаружи. Он уже не жалел о том, что рискнул заскочить в барак.
За следующей дверью оказалась пропахшая горючим генераторная, она же мастерская. На стене электрический щит, к нему со всех сторон тянутся провода, а под щитом пусто - генератор, который давал ток, увезли. Напротив длинный верстак, запорошенный каменной пылью, на нем разбитый круг от электрического точила. Точило тоже увезли. Так-так! Полсотни лесорубов, у каждого топор, а здесь их, стало быть, точили. Не может быть, чтобы не осталось какого-нибудь сломанного.
Митька пошарил в темноте под верстаком, наткнулся на гладкую деревяшку - нет, пустое топорище. И еще одно. Бросив мешок, он залез под верстак и выгреб все, что там было. Топоров оказались целые залежи, острейших! Только они сточились до половины, поэтому их бросили. Блинков-младший заткнул один за пояс, два в мешок, четвертый из жадности взял в руки. Теперь бы капельку горючего, на котором работал генератор. Хорошо бы бензина, но и против коптящей вонючей солярки он бы не возражал…
На полке Митька нашел жестянку с тавотом, похожим на грязный вазелин, и взял с собой. Та вот горит, но зажигалку им не заправишь. Можно будет поэкспериментировать на жаре, когда тавот станет пожиже, - вдруг он зажжется от искры?
А горючего не нашлось. Конечно, для генератора нужна была целая цистерна, ее как привезли, так и увезли.
Из мастерской наружу вела отдельная дверь. Блинков-младший выбежал на крыльцо и зажмурился. С полыхающих сосен падали обгоревшие ветки. Пожар охватил зимовье полукругом. Путь к просеке был еще свободен, и Блинков-младший побежал. Огонь сжирал кислород; через несколько шагов он стал задыхаться в горячем и душном воздухе. В самом центре пожара, на поляне, дыма почему-то не было, а здесь он полз по кустам и ел глаза. Кашляя и отплевываясь, Митька брел почти на ощупь… Свернутая в бублик проволока цеплялась за ветки. Сослепу он свалился в помойную яму, обрадовался, наугад зацепил несколько банок и, громыхая, как трамвай, вывалился на просеку.
- Дима! - Тонкая фигурка бросилась к нему, обронила костыль и заскакала на одной ноге. - Дима!
Блинков-младший обнял ее. Топоры и банки лезли под руки, врезались в живот и здорово мешали.
- Вот такая я дрянь, - сказал Митька.
Он еще вернулся к зимовью за огнем. Нес горящие ветки, зажигая одну от другой, а головешки бросал и не затаптывал. Это было уже не важно, потому что следом по вершинам сосен бежал пожар.
Ночь провели на берегу. С топорами пошла совсем другая жизнь. За десять минут Митька нарубил на подстилку лапника, вытесал стойки, колышки и соорудил из парашюта настоящую палатку. Для Лининой ноги сделал из коры лубок. Зеленоглазая уже спала. Когда Митька перевязывал ей ногу, она только ойкала, не просыпаясь.
Тайга полыхала, но пожар шел больше в гору, чем вниз. На всякий случай Блинков-младший связал две рыхлые охапки хвороста, чтобы завернуть их в парашют и, держась, как за поплавок, переплыть реку. Дальний берег был совершенно темным, вода - ледяной, и пускаться в плавание без крайней необходимости не хотелось.
Боясь пожара, Митька назначил себя ночным дежурным, но позорно заснул, сидя у костра. Разбудил его запах печеной кроссовки. Он отодвинулся от огня и опять заснул.
К рассвету полыхала вся гора по одну сторону просеки. Подступить к реке огонь пока что не мог. Жарко станет, когда он переползет через просеку и возьмется за прибрежные заросли.
Митька залез к Лине в палатку, сонно подумав, что это самый большой костер, который он зажег в своей жизни.
Глава XXII
ЧТО НАШЛИ НА БЕРЕГУ
В третий раз Блинков-младший проснулся оттого, что рыба нахально била в двух шагах от палатки. Манера хищников: ударить хвостом, оглушить жертву и сцапать.
На часах было семь. Он вылез из палатки и охнул: рыбины величиной с хорошую селедку гуляли на мелководье, у некоторых торчали из воды спины.
Дым над рекой сгустился. В горящей тайге с треском падали деревья. Палатка была густо облеплена бабочками, мотыльками, жуками. Они ползали, не пытаясь улететь. У воды погибшие насекомые лежали каймой. Митька почувствовал себя убийцей. Эти букашки бежали от зажженного им пожара и не могли перелететь через реку, потому что крылышки у них отсырели от росы. А рыба, значит, пользуется. Нагло жрет, не задумываясь над тем, что Дмитрий Олегович охотно сожрал бы ее саму.
Блинков-младший решил принять вызов. Что он, удочки не смастерит?
Выгребая из парашютного мешка свои сокровища, он обнаружил две неожиданные вещи: обломок точильного камня и разболтанные пассатижи. Про камень Митька еще помнил: видел такие в бараке, наверное, и схватил впопыхах. А где подобрал пассатижи, совсем забыл. На пластмассовой рукоятке осталась метка прежнего хозяина - процарапанные нагретым гвоздем или шилом кривоватые цифры: 87812. Номер… Чего? У автомобилей трехзначные номера. Гусеничной машины молодого трелевщика?
Из проволоки Блинков-младший сделал крючок, заточил на камне, привязал к парашютной стропе. Снасть получилась на кита: стропа по сравнению с рыболовной леской - целый канат, крючок - с согнутый указательный палец (меньше не выходил: проволока толстая). Чтобы спрятать такой якорь, пришлось наживить на него пять бабочек. Надеясь на неопытность здешней рыбы, Митька намотал конец стропы на руку и забросил крючок.
Как только наживка коснулась воды, к ней бросились сразу две рыбы. Крючок булькнул, утонул… И все. На него перестали обращать внимание. Блинков-младший выудил своих потрепанных бабочек и забросил снова, целясь под самый нос крупной рыбе. Все повторилось: рывок, промах (крючок успел утонуть), полное равнодушие.
- Так не поймаешь! - Это из палатки показалась Лина.
Митька смутился, как будто его застали у лужи с катушкой ниток и крючком из бабушкиной заколки.
А как надо? - спросил он.
Здесь ловят на мушку. На крючок приматывают перышки, получается, как мотылек.
Митька вывернул карманы и нагреб две пригоршни пуха от папиной пуховки. При ближайшем рассмотрении оказалось, что пуха как раз немного, а больше перьев. Лина выбрала несколько пестрых и посоветовала:
- Нитку вытащи из парашюта, красную: чем ярче, тем лучше.
Митькин крючок она забраковала:
- Слишком большой, утопит мушку.
- Другого нет, - сказал Митька.
Лина отвернулась, покопалась и достала откуда-то английскую булавку.
- У меня "молния" на джинсах расстегивается. Будешь смеяться - получишь по шее.
- Починю я тебе "молнию", - пообещал Митька, с величайшим почтением принимая булавку.
Булавка! Кусок проволоки с колечком и ушком! Нужно два дня ничего не есть, кроме черники, а рядом должна плескаться рыба, которую ты уже представляешь зажаренной, чтобы понять, какая замечательная штука булавка.
- Классно! - оценил Митька. - Ты спасаешь нас от голодной смерти.
Лина сияла:
- А что еще у меня есть! Я нашла вчера, забыла тебе сказать. - Она нырнула в палатку. - Где они… Тут были щипцы. Пригодятся тебе крючок согнуть.
- Пассатижи, - подсказал Блинков-младший. - Они у меня. А где нашла?
- Здесь, на берегу.
Митька достал из кармана "щипцы". Вот, значит, откуда они взялись. Лежали у воды и не заржавели. Похоже, их потеряли только вчера, причем в сумерках, потому что рукоятки у пассатижей малиновые, заметные на серых камнях… Да, Лине вчера здорово повезло: если бы уголовники не отчалили чуть пораньше…
- Дим, у тебя лицо такое… Вдохновенное! - сбила Митьку с мысли зеленоглазая. А мысль была неплохая. Разумная мысль…
- Отчалили, - вслух сказал Блинков-младший. - Вот именно, отчалили!
- Кто? - не поняла Лина.
- Ребята с топорами. И с автоматом.
- Откуда ты знаешь?
- Про автомат? Нашел в бараке гильзу. Погоди, не сбивай. Как по-твоему, зачем они пошли к реке?
- А они пошли?
- Пошли. А отсюда поплыли. Ты вчера не слышала мотора на реке? - спросил Блинков-младший и сразу себя одернул: откуда у них мотор! Они пришли посуху, в яме ночевали, и лодки у них не было - ни с мотором, ни без мотора. Зато были два топора, был навсегда отработанный удар наискось и целая тайга вокруг. Вот почему они вышли с зимовья на ночь глядя: за день срубили плот, сели и поплыли. На плоту тебе и шалаш, и костерок на подушке из глины, чтобы не загорелись бревна.
Отдыхай, а река вынесет куда надо.
Блинков-младший вскочил и побежал по берегу. Дым стлался по реке. Это какая-то примета - когда дым не поднимается, а опускается. То ли к дождю, то ли, наоборот, к жаре. В общем, пора сматываться, а то уже глаза щиплет.
Скоро Митька нашел место, где вязали плот. Кругом валялись пахнущие смолой свежие щепки. Три борозды вели к реке - две по краям поглубже, третья, средняя, помельче. Бревен остался целый штабель. Судя по виду, они лежали здесь еще с зимы, так что валить лес уголовникам не пришлось.
Красная палатка из парашюта едва мерцала в дымном мареве. О-хо-хо, а нам-то как выбираться? Блинков-младший взялся за бревно потоньше и попробовал катить. Руками не получилось, ногами удалось сдвинуть один конец. Положим, докатить бревно до воды он сможет. И его унесет течением. А если связать плот на берегу, то его не спустишь на воду.
Так ничего и не придумав, Митька набрал охапку щепок, вернулся к Лине и бросил щепки ей под ноги.
- Я был прав. Они связали плот и уплыли вниз по реке!
- Ты лучше сделай крючок. Или отдавай мою булавку, - не оценила его успеха зеленоглазая.
Заброшенный Митькой костерок давно погас.
- Пойду за огнем, - вздохнул он.
Лина еще сердилась:
- Рыбку жарить собрался? А не рано ли?
- Да не рыбку. Надо отпустить булавку на огне, а то начнешь сгибать и сломается.
- Так бы и сказал. - Зеленоглазая опять скрылась в палатке. С ногой в лубке она бойко ползала на четвереньках. - Смотри, что я еще нашла. Потерял какой-то разиня. А я как увидела, сразу подумала: ими же можно зажечь костер!
Глядя снизу вверх, Лина с улыбкой протягивала Митьке очки в простой металлической оправе.
- Смотри, что я еще нашла. Потерял какой-то разиня. А я как увидела, сразу подумала: ими же можно зажечь костер.
Из двух пластмассовых подушечек для носа одна была прозрачная, а другая черная - так уж очки починили в "Оптике".
- Ими нельзя зажечь костер, - охрипшим голосом сказал Блинков-младший. - Они "минус": рассеивают свет, а не собирают.
Очки были папины.
Глава XXIII
ОЧКИ И ПАССАТИЖИ
Ничего не сказав Лине, Блинков-младший пошел за огнем на сгоревшее зимовье. Главное стало ясно: папа жив, он здесь был. И остальные живы, потому что в самолете у всех одна судьба. Но очки на берегу вызывали больше вопросов, чем давали ответов.
Митька брел по просеке и думал, что двое суток назад здесь проходил папа. Другого пути с берега просто нет, справа и слева скалы, значит, проходил. Это замечательно, только зачем ты, папа, разбрасывался очками? Ты же без них не видишь дальше своего носа. По утрам ты тянешься за очками, не успев надеть штаны. Просто забыть их ты не мог. А раз они все же остались на берегу, то… Что помешало тебе протянуть руку и нацепить очки на нос?
Или кто?
Если это люди, тогда ясно кто. Здесь не улица Тверская, толпы не гуляют. А гуляет здесь парочка отморозков с автоматом.
До того, как зеленоглазая нашла очки, Блинков-младший считал, что знает маршрут уголовников. Яма - Бандура - зимовье, и на той же почти прямой линии - речной берег. Все ясно, даже то, почему они не побоялись раскурочить Бандуру: знали, что скоро уплывут по реке и никто их не увидит. Стреляная гильза в бараке не портила картины. Один выстрел - не перестрелка, у человека с оружием всегда чешутся руки пальнуть просто так.
Очки все перевернули. Очки в сотне шагов от места, где строили плот. Может, его и строили наши? У них ведь ни палатки, ни еды, чтобы разыскивать в тайге Митьку с Линой. Были консервы, так их положили Митьке в рюкзак и думают, что дети не голодные. А сами, наверное, уже доплыли на плоту до какого-нибудь поселка, звонят, вызывают спасателей.
Но если это так, то куда делись уголовники? Переночевали в доме и пошли на другую гору?.. Блинков-младший уже ни в чем не был уверен. А им-то с Линой что теперь делать? То есть надо убегать от пожара, только куда? Плыть по течению? Или перебраться за реку и ждать родителей? За рекой тоже горит, хотя еще не близко.
От зимовья остались одни головешки. Пожар ушел дальше, сожрав все, что мог. Раскаленная земля припекала ноги через подошвы кроссовок.
Колючая проволока вокруг дома упала со сгоревших кольев. Она отожглась в огне и стала такой мягкой, что руками завязывалась в узлы. Колючки снимались легко, как бусины с нитки. Митька очистил и скрутил в моток столько проволоки, сколько мог унести, - вязать плот. Набрал углей в найденное на пепелище ведро и вернулся к Лине.
Пока его не было, зеленоглазая натаскала из парашюта капроновых ниток на леску. Митьке от нее здорово досталось: тут рыба только что на берег не выскакивает, а он пропадал целый час и притаранил какую-то дрянь копченую. Смягчило Лину только удилище, которое он срезал на просеке.