Пушкин занял весь дом с прилегающими строениями, за исключением нижнего этажа, где находились комнаты для экономки и покои для хозяев на случай их приезда, а также мезонина над людской, где помещалась хозяйская прислуга. Он принял дом по описи, обязуясь "содержать во всей чистоте и целости как мебель, так равно и службы". В случае пожара по вине Пушкина или его слуг, "чего Боже сохрани", он должен был уплатить хозяину 50 тысяч рублей; если же "пожар последует от молнии, соседей, или от людей Г-на Хитрово", то "ему не отвечать".
В первой половине февраля Пушкин переезжает в дом на Арбате. Это было его первое в жизни собственное жилье. Если до того Пушкин мог обходиться услугами одного своего давнего и верного слуги Никиты Козлова, то теперь он нанимает целый штат: экономку Марию Ивановну, дворецкого Александра Григорьева, повара и др. Сама квартира Пушкиных состояла из просторного углового зала, кабинета Пушкина, будуара Натальи Николаевны и спальни.
В этот дом на Арбате Наталья Николаевна вошла уже Пушкиной. У входа молодых встретили П. В. Нащокин и П. А. Вяземский, благословили образом и поднесли два бокала с шампанским. По легенде, один из них упал с подноса и разбился, став для суеверного Пушкина еще одним дурным знаком.
Праздничным ужином распоряжался Лев Сергеевич Пушкин:
Наш Лева Пушкин очень рад.
Что своему он брату брат.
За столом собрались посаженые родители жениха и невесты - Е. П. Потемкина, А. П. Малиновская, П. А. Вяземский и И. А. Нарышкин, а также родители невесты, ее брат Дмитрий, сестры Александрина и Екатерина, Нащокин, поручители Передельский и Азанчевский. Десятилетнему Павлу Вяземскому хорошо запомнились и тот день, и обстановка квартиры на Арбате: "В щегольской, уютной гостиной Пушкиных, оклеенной диковинными для меня обоями под лиловый бархат с рельефными набивными цветочками, я нашел на одной из полочек, устроенных по обеим сторонам дивана, никогда мною не виданное и не слыханное собрание стихотворений Кирши Данилова. Былины эти, напечатанные в кожаном переплете и переданные на дивном языке, приковали мое внимание на весь вечер". Мальчику надолго запомнились слова Пушкина о "прелести и значении богатырских сказок". Все остальные гости любовались "изумительной красотой Наталии Николаевны и веселым, радостным Пушкиным".
На следующее утро, когда Пушкины были в постели, явились друзья. Новобрачный так с ними заговорился, что вернулся к молодой супруге лишь перед обедом. Она в спальне заливалась слезами, о чем сама рассказывала княгине Вяземской. Так началась ее семейная жизнь в новом доме, без матери, братьев и сестер.
Череда последовавших вскоре балов, на которые Пушкин вывозил юную жену, надолго запомнилась москвичам. 20 февраля молодожены были на балу у Анастасии Михайловны Щербининой, дочери княгини Е. Р. Дашковой, в ее двухэтажном доме на углу Знаменки и Крестовоздвиженского переулка. Поэт разговорился со своим петербургским знакомым А. И. Кошелевым, который, кажется, более внимательно, чем слушал поэта, следил глазами за его женой. "Он познакомил меня с своею женою, и я от нее без ума. Прелесть как хороша", - сообщил он на другой день князю Одоевскому в Петербург.
В воскресенье, 22 февраля, в Большом театре устроен был маскарад в пользу бедных, пострадавших от холеры. Пушкины сидели за одним столом с семейством почт-директора А. Я. Булгакова. Тот отметил, что Пушкин "очень ухаживает" за молодой женой, но напоминает при ней Вулкана рядом с Венерой. Младшая дочь Булгакова Ольга Александровна незадолго до Натальи Николаевны, 28 января, обвенчалась с князем А. С. Долгоруковым. Эти свадьбы были самыми громкими в сезоне, и все невольно сравнивали молодых жен. Любящий отец Булгаков, естественно, отдавал предпочтение новоиспеченной княгине Долгоруковой перед Пушкиной: "К столу беспрестанно подходили любопытные - смотреть на двух прекрасных молодых. Хороша Гончарова бывшая, но Ольге все дают преимущества".
Двадцать четвертого февраля Пушкин снова вывозит Наталью Николаевну на маскарад в зал Благородного собрания. Здесь была уже вся Москва, старые и новые московские друзья и приятели. Пушкин и Натали представились писателю и археологу А. Ф. Вельтману соединением умственной и физической красоты. Сказанные им слова были тотчас подхвачены присутствующими: "Пушкин, ты - поэт, а жена твоя - воплощенная поэзия".
В этот день в альманахе "Сиротка", изданном в пользу бедных, впервые был напечатан пушкинский сонет "Мадона", посвященный Наталье Николаевне. Тогда же по Москве стали ходить по рукам стихи, якобы написанные Пушкиным в качестве отклика на собственную свадьбу. А. Я. Булгаков приводит их в письме брату, хотя и сомневается в авторстве Пушкина:
Кто хочет быть учен - учись,
Кто хочет быть спасен - молись.
Кто хочет быть в аду - женись.
На все эти разговоры Пушкин собирался дать отклик в повести "Египетские ночи", оставшийся в черновиках: "Но главной неприятностью платится мой приятель: приписывание множества чужих сочинений, как-то… о женитьбе, в котором так остроумно сказано, что, коли хочешь быть умен, - учись, коли хочешь быть в аду - женись".
Наконец, как водится, Пушкин устраивает бал у себя на арбатской квартире. Наталья Николаевна впервые выступает в качестве хозяйки дома, принимающей гостей. Приглашены были семейства Гончаровых и Булгаковых, ближайшие друзья и знакомые Пушкина. В качестве почетного гостя присутствовал князь Николай Борисович Юсупов - тот самый вельможа, что ценил "и блеск Алябьевой, и прелесть Гончаровой".
Булгаков-московский, как и рассчитывал Пушкин, описал всё происходившее на другой же день Булгакову-петербургскому: "Пушкин славный задал вчера бал. И он, и она прекрасно угощали гостей своих. Она прелестна, и они как два голубка. Дай бог, чтобы всегда так продолжалось. Много все танцовали, и так как общество было небольшое, то я также потанцовал по просьбе прекрасной хозяйки, которая сама меня ангажировала, и по приказанию старика Юсупова: et moi j’aurais dansé, si j’en avais la force, говорил он. Ужин был славный; всем казалось странным, что у Пушкина, который жил всё по трактирам, такое вдруг завелось хозяйство. Мы уехали почти в три часа".
Поглядеть на юную жену поэта специально приехала из Захарова дочь Арины Родионовны, Марья Федоровна. Узнав ее, Пушкин воскликнул, выведя Наталью Николаевну:
- Посмотри, Марья, вот моя жена!
Довольству Пушкина, казалось, не было конца; он велел принести и женино рукоделие. "Вынесли мне это показать ее работу, шелком, надо быть, мелко-мелко, четвероугольчатое, вот как то окно", - рассказывала спустя годы Марья Федоровна.
В последний день Масленицы, когда заканчивались все балы и празднества, Пашковы пригласили Пушкиных на санное катание. Почти 40 участников разместились в трех больших санях. В сани с самим Сергеем Пашковым и его женой уселись Пушкины, Елизавета Нарышкина, Н. Г. Ломоносов, князь Платон Мещерский, Сергей Норов, П. П. Свиньин, девица Долгорукова, поэтесса Елизавета Сушкова (будущая графиня Ростопчина) и ее гувернантка мадам Дювернуа. После катания потчевались блинами у Пашковых.
Одним из первых с "окончанием кочевой жизни" поздравит Пушкина Плетнев: "Ты перешел в наше состояние истинно гражданское. Полно в пустыне бродить без цели. Всё, что на земле суждено человеку прекрасного, оно уже для тебя утвердилось. Передай искренне поздравление мое и Наталье Николаевне: цалую ручку ее".
В ответ Пушкин пишет: "Я женат - и счастлив. Одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось - лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился…"
Екатерина Андреевна Карамзина отправила 3 марта очень теплое послание: "Задолго до получения вашего письма, милый Пушкин, я поручила Вяземскому поздравить вас со счастливым днем и пожелать, чтобы ваше счастье было настолько постоянно и совершенно, насколько это возможно на земле. Спасибо за то, что вы вспомнили обо мне в первые моменты вашего счастья, - это истинное доказательство дружбы. Я повторяю мои пожелания или скорее надежду, что ваша жизнь станет тихой и спокойной настолько же, насколько она была бурной и мрачной до сих пор, что ваша кроткая и красивая избранница будет вашим ангелом-хранителем, что ваше сердце, всегда такое доброе, очистится возле вашей молодой супруги. Божественное милосердие да благословит и да сохранит вас! Я очень бы хотела быть свидетельницей вашего нежного и добродетельного счастья. Вы не усомнитесь в искренности этих пожеланий, как не сомневаетесь в дружбе, которая их внушила той, которая до конца жизни вам преданная - Е. Карамзина". Особую приписку она сделала для Натальи Николаевны, первой назвав ее Пушкиной: "Прошу вас передать Mad. Пушкиной мою благодарность за ее любезные строки и сказать ей, что я ценю ее молодую дружбу, и уверить ее, что, несмотря на мою холодную и суровую внешность, она всегда найдет во мне сердце, готовое ее любить, особенно если она упрочит счастие своего мужа. Дочери мои, как вы сами можете представить, нетерпеливо желают познакомиться с прекрасной Natalie".
Лишь в воспоминаниях, записанных много позже гибели Пушкина, оценивая происходившее задним числом, люди, иногда далекие в ту пору от Пушкина, могли подобно Н. М. Смирнову сказать, что "женитьба была его несчастие" и "все близкие друзья его сожалели, что он женился": "Семейные обязанности должны были неминуемо отвлечь его много от занятий, тем более что, не имея еще собственного имения, живя произведениями своего пера и женясь на девушке, не принесшей ему никакого состояния, он приготовлял себе в будущем грустные заботы о необходимом для существования. Так и случилось. С первого года Пушкин узнал нужду, и хотя никто из самых близких не слыхал от него ни единой жалобы, беспокойство о существовании омрачало часто его лицо".
Своеобразным подарком Пушкину к свадьбе станет его портрет, заказанный в 1827 году Оресту Кипренскому лицейским товарищем, бароном А. А. Дельвигом, и купленный у его вдовы Плетневым в январе 1831 года за тысячу рублей. Пушкин откликнулся посланием к художнику:
Себя как в зеркале я вижу,
Но это зеркало мне льстит.
Оно гласит, что не унижу
Пристрастья важных Аонид.
В конце февраля вышел третий номер рукописного журнала "Момус", выпускавшегося кружком студентов Московского университета, членами которого были поклонники Натальи Николаевны Давыдов и Сорохтин. В этом номере были помещены два произведения, в которых обыграна свадьба Пушкина и Гончаровой. Первое, "Элегия", представляло собой монолог несчастного отвергнутого влюбленного:
Мне предпочла она другого;
Другой прижмет ее к груди!..
Былое, возвратися снова
И сердцу счастье возврати!
Нет! Невозвратно… Боже! Боже!
Не мне судьба ее хранит:
Другой ей пояс в брачном ложе
От груди полной отрешит;
Она другого в час желанья
Рукой лилейной обовьет
И с стоном, пламенным лобзаньем
Души любимцем назовет!..
А я? Меня пожрет страданий пламень!..
Быть может, раннею весной
Гуляя с ним, она отыщет камень -
Друзья! Могильный камень мой…
Эраст Фаев2 генваря 1831
Гранатный переулок.
Там же была напечатана драматическая сценка "Два разговора об одном предмете", подписанная "Простодушный", в которой под говорящими именами Надежды Изразцовой и Фузеина выведены Гончарова и Пушкин:
"(Лето. Бульвар. Фарсин подбегает к Иксину.)
Фарсин. Видел ли ты ее?
Иксин. Кого?
Фарсин. Профан! Ее: Надежду Изразцову?
Иксин. Видел. Что ж дальше?
Фарсин. Не правда ли, что она более нежели божественна?
Иксин. Неправда. Она хороша и только.
Фарсин. Вандал! Готтентот! Можно ли так относиться о лучшем произведении природы! О перле всего прекрасного, существующего на этой уродливой глыбе! Самый идеал красоты не может стоять выше Надежды. Ежели этот идеал чужд твоего воображения, обратись к творениям Тициана, которыми он стяжал себе бессмертие, смотри на них… Впрочем, они так далеки от совершенства: портреты кухарок, прачек… А моя Надежда? О! какое сравнение!
Иксин. Фарсин! Фарсин! Ты ли это? Что за энтузиазм! Растолкуй ради бога!
Фарсин. Ты просишь многого, но так и быть: я люблю Надежду - и она меня любит.
Иксин. А! теперь понимаю.
(Семейство Изразцовых приближается; к ним подходит поэт Фузеин.)
Иксин. Фузеин знаком с Изразцовыми?
Фарсин. Да, они его принимают. И есть за что: он вчера читал новую свою поэму - чудо! Все поэты от Музея и до Мицкевича включительно ничто перед Фузеиным.
Иксин. Ежели ты решил импровизировать панегирики всем и каждому, то не забудь о добром Увыхалкине, который так много страдал от тебя!
Фарсин. Теперь не до него: спешу к ней. Прощай. (Уходя.) Ах, как она прекрасна!
(Зима. Гулянье на набережной. Фарсин и Иксин.)
Иксин. Вот и семейство Изразцовых. Фузеин рядом с Надеждой. Правда ли, что он на ней женится?
Фарсин(протяжно). Говорят… (Со смехом.) Поддели молодца!..
Иксин. Как хочешь, думай обо мне, Фарсин, а я по-старому не нахожу ничего сверхъестественного в особе Надежды Петровны.
Фарсин. Признаюсь тебе, я сам то же думаю.
Иксин. Например, что за глаза, что за колорит?
Фарсин. О! что до глаз, так они просто косые; лицо же спорит с цветом светло-оранжевой шляпки ее возлюбленной сестрицы.
Иксин. Ну, а Фузеин-то - каков?
Фарсин. Сатир! Обезьяна!
Иксин. Зато любимец Феба.
Фарсин. Прочти-ка его новую трагедию, посвященную Изразцовым, - не то заговоришь. Это - нелепость невиданная, неслыханная! Планы трагедий Сумарокова гораздо сноснее, версификация Тредьяковского благозвучнее.
(Налетевшая пара бешеных лошадей помешала разговаривать.)".
В конце апреля в журнале "Московский калейдоскоп" за 1831 год в статье "Тверской бульвар" Михаил Николаевич Макаров за подписью "Тверской отшельник" напечатал стихотворение, где перечислил гуляющих по бульвару, среди которых и Пушкин с Натальей Николаевной:
Здесь и романтик полупьяный,
И классицизма вождь седой,
С певцом ругавшийся Татьяны;
И сам певец с своей женой.
Десятого апреля с поздравительным визитом у Пушкиных был Сергей Николаевич Глинка, написавший экспромт, напечатанный 24 апреля в семнадцатом номере "Дамского журнала":
ПУШКИНОЙ И ПУШКИНУ
(Экспромт, написанный в присутствии поэта)
Того не должно отлагать,
Что сердцу сладостно сказать,
Поэт! Обнявшись с красотою,
С ней слившись навсегда душою,
Живи, твори, пари, летай!..Теперь ты вдвое вдохновлен;
В тебе и в ней все вдохновенье.
Что ж будет новое творенье?
Покажешь: ты дивить рожден!10 апреля 1831 года. В доме поэта
В Петербурге не меньше, чем в Москве, обсуждают свадьбу и ожидают молодых. 24 апреля Д. Н. Гончаров сообщает деду Афанасию Николаевичу в Полотняный Завод: "Что же касается до сердечных обстоятельств нашего дома, я с тех пор, как выехал из Москвы, ничего не знаю, ибо я получал раза три письма от маменьки, но особенного она мне ничего не пишет, и что там у них делается, ничего не знаю. Я даже не извещен и о предстоящем отъезде наших молодых из Москвы, о чем, впрочем, я уведомлен только с Воскресения через отца Александра Сергеевича, с которым я иногда видаюсь".
Я. И. Сабуров, помнивший Пушкина по его петербургской юности, пишет брату: "Здесь не опомнятся от женитьбы Пушкина: склонится ли он под супружеское ярмо, которое не что иное как poolpure и часто не слишком верная. Как справится он с тем, чтобы нарушить привычный ритм своей жизни? Впрочем, мы ничего не теряем. Во всяком случае, на худой конец, больше будет прекрасных строф… Пусть брак и семья станут лишним томом в его библиотеке материалов - я согласен: она будет лишь богаче и плодотворнее…"
Одно из немногих суждений, в которых заключено сожаление по поводу предстоящей судьбы Натальи Николаевны в браке с Пушкиным, высказано ровно через месяц после их свадьбы, 18 марта, бывшим директором Лицея Е. А. Энгельгардтом в письме Матюшкину: "Знаешь ли, что Пушкин женился? Жена его москвичка, как говорят, очень любезная, образованная и с деньгами. Жаль ее: она верно будет несчастлива".