Фэнни. 6
Надев ботинки после долгого хождения босиком и пройдя большой кусок пути по камням, я натерла себе огромные волдыри на ногах и совсем захромала. Но я продолжала бы путь, даже если бы пришлось идти на голове.
На улицах Апии наводил на размышления вид белых купцов и лавочников, которые еще так недавно называли самоанцев черномазыми и заставляли их, как собак, плестись позади, а теперь выступали бок о бок с натертыми маслом воинами. Недалеко от Мулинуу нам встретилась Фатулиа , которая, узнав, куда мы идем, выказала сильную тревогу. Она немного поколебалась и сказала, что пошла бы проводить нас, но не может из-за важного дела. Мы заверили ее, что не боимся, и двинулись дальше в том же направлении. Оглянувшись, мы увидели, что эта добрая душа, так же как и Мэйбен, следует за нами на небольшом расстоянии.
Нам попадалось множество вооруженных людей, одни из них говорили "Талофа", другие нет. Молодой воин присоединился к нам и стал расспрашивать Бэллу, куда мы идем и почему, наоборот, не идем в Малие. Когда Бэлла притворилась непонимающей, он снова спросил, почему мы не идем к Матаафе. А потом стал требовать сведений, сколько огнестрельного оружия в Ваилиме. В этот момент Мэйбен, который, должно быть, шел очень быстро, поравнялся со мной, и молодой человек скромно ретировался. Мэйбен проводил нас до дома президента, а дальше мы пошли одни.
Найдя подходящее место для зарисовки улицы, мы уселись на землю. Женщина из соседнего дома пригласила нас войти, что мы и сделали. Это был просторный, богатый на вид самоанский дом. Внутри на стенах висели винтовки. Две пожилые женщины очень любезно приняли нас и угостили таро и кавой. Они знали нас и заговорили о рисунках, которые Бэлла делала во время последней меланги, а потом между собой о Иопо и каких-то касающихся него тонгафити . Бэлла спросила: "Что за тонгафити?" Но, заметив, что она их понимает, женщины прекратили разговор.
Явились две очень хорошенькие девушки и позировали для рисунка и еще красивый юноша, который все время, что мы там пробыли, упорно хранил молчание и сардонически усмехался. Он соскабливал ножом ржавчину с патронов, бросая на нас искоса острые взгляды.
Тем временем пошел дождь, и я озябла. Женщина дала мне тапу, чтобы укутаться, назвав ее самоанской шалью. Сделав наброски, мы пошли дальше к дому главного судьи. Пока Бэлла рисовала дом, из того, что напротив, вышли трое мужчин - сильных, опасных на вид парней - и стали глядеть через плечо Бэллы на ее работу. Но они держались вежливо и дружелюбно и, когда Бэлла кончила рисовать дом, по очереди позировали ей. Мы расстались со словами "Любовь" и "Будьте живы" и повернули восвояси. На обратном пути мы не встретили ни одного человека, который не был бы или не казался бы приветливым. Одна женщина выбежала из дома с извинениями, что ей нечем угостить нас, а дети следовали за нами, выкрикивая приветствия.
У меня немного болело горло, поэтому мы зашли в аптеку к Суэнну за полосканием; оттуда в гостиницу "Интернейшнл", где выпили ячменного пива с пирогом и наконец вернулись к себе в гостиницу. Здесь мы застали Льюиса все еще в мрачном настроении. Он пробыл недолго и отправился домой, сказав, что пришлет наших лошадей. Всю вторую половину дня от нас не отставал мистер Хаггард, выпивший больше, чем следовало, но и без того взбудораженный и переполненный романтическими чувствами. У него есть несколько ружей, пистолет и масса патронов. Он объявил, что и сам, и все прочие, связанные с земельной комиссией, в случае "налета" на город намерены удержать в своих руках здание, в котором помещается их контора. (Оно похоже на спичечную коробку.) Для полноты романтического эффекта ему страшно недоставало женщин, нуждающихся в защите, и он умолял меня и Баллу остаться в городе и быть готовыми к бегству в домик комиссии. По его плану мы должны залечь под столом (на втором этаже) и оттуда подавать ему патроны.
- Ну нет, - сказала я, - не хочу, чтобы меня нашли мертвой под столом с простреленным животом.
- Хорошо, - уступил Хаггард, - тогда я буду лежать под столом и подавать патроны, а вы можете стрелять.
Но и этот план мало привлекал меня, и я упорно отказывалась. Последние слова его были: "Вы собираетесь отдать жизнь за десяток банановых деревьев".
За это время я несколько раз беседовала с Мэйбеном. Я сказала ему: "По словам ваших людей, они собираются отрезать у раненых головы и нести их в Мулинуу. Кому же нужны эти головы? Вам иди консулам? И на что вы собираетесь употребить их? Неужели правительство будет спокойно смотреть на корзину с отрезанными головами, доставленную к его ногам?"
Мэйбен пытался объяснить мне, что для самоанца снять голову с врага - то же, что для английского солдата заслужить крест Виктории, и требуется немалая храбрость, чтобы ворваться в ряды неприятеля, отрезать голову раненого и унести ее с собой. Но боюсь, что победители уже после боя ходят по полю с ножами и топорами, собирая свои жуткие трофеи.
Один человек, приходивший прощаться с братом перед боем, рассказал, как отец брал его мальчиком на войну, чтобы научить сражаться. "Замечательно, - рассказывал он брату, - быть рядом с могучим воином, как наш отец. Но когда он отрезал голову, о, это было ужасно! Я старался убежать, закрывал глаза руками, кричал, плакал, но теперь, когда наш отец мертв (он сошел с ума и умер в буйном состоянии), я должен занять его место и делать то, что он. Теперь я тоже должен резать головы, но это ужасно".
Я также сказала Мэйбену, что слыхала о многих угрозах по нашему адресу со стороны солдат правительства и что, если кому-нибудь из нашего семейства будет причинен вред, за это поплатятся жизнью не самоанцы, а белые.
- Самоанцы совсем не хотят драться, но идут на бой по приказанию белых. Я хочу знать, чья же это война, кто будет в ответе, если, например, нанесут ущерб моей семье? Это ваша война?
- Нет, - ответил Мэйбен, - не моя.
- Тогда, может быть, трех консулов?
Тут Мэйбен попытался переменить разговор. Правда в том, что войну действительно ведут три консула, и боюсь, что они заварили кашу, которую нелегко будет расхлебать.
Прибыли лошади, и мы отправились домой. Льюис все так же мрачен. Ллойд рассказал нам, что он уплатил за военное снаряжение старины Фоно. Оно состоит из маленького дешевого топорика, четвертушки табаку и четырех коробок спичек. Все это так ужасно и трогательно.
Фэнни. 7
Правительственным войскам разрешено выступить и занять свои позиции, но консулы предупредили их не начинать боев до прихода почтового парохода. Нас уверили, что сражений не будет до следующего понедельника - таков строгий приказ правительства. Пароход вошел в порт сегодня утром. Бэлла, Ллойд и Льюис отправились встречать его. Они упустили капитана, который уехал завтракать на чью-то плантацию. Пароход доставил в Гонолулу американских матросов для "Адамса", который должен потом прибыть прямо сюда. Но в назначенный срок "Адамса" в Гонолулу не было, и, когда его теперь ждать, неизвестно. Миссис Стивенсон пишет, что мебель нам должны были отправить в июне. Может случиться, что, пока мебель дойдет до нас, уже не будет дома, для которого она предназначена. Войска стоят на дороге в Ваиусу, другая часть послана в обход горы, чтобы отрезать Матаафе путь к отступлению. Забавно, что солдаты, посланные в оцепление, приходят ночевать домой. Говорят, что им там "неудобно"; бедняги. Вечером мы были немного встревожены фейерверком с борта немецкого военного корабля. В порту сейчас два военных судна: "Баззард" и "Шпербер".
Фэнни. 8
Все работники просились сегодня на скачки. Большинство мы отпустили. Они вернулись вовремя и доложили, что начались бои и на скачках почти не было самоанцев. Вот уже два дня, как мы ждем Гэрров, но они не появляются. Фануа была больна, и мы решили, что ей полезно переменить обстановку и отдохнуть. Ллойд и Пелема устроили все для лаун-тенниса, хотя сама площадка еще не готова. Мне нравится план дать работникам какое-то развлечение. Я привезла из города нашей маленькой кокетке Сине полотна и прошивок для детского приданого. Часов около семи, когда мы сидели за столом после обеда, пришла записка от мистера Гэрра, что под Ваителе был отчаянный бой, одиннадцать голов доставлено в Мулинуу, большое количество раненых находится в миссии, много убитых. Льюис вскочил и заявил, что сейчас же едет в миссию.
- Я тоже поеду, - отозвалась я, на что Льюис, который накануне вечером дал согласие "похоронить топор", сказал, что тогда он лучше останется. Однако, немного поразмыслив, решил все-таки ехать. Тогда и Ллойд объявил, что тоже поедет. Оседлали лошадей: Джека - для Льюиса, Соифу - для Ллойда и старого Упсалу - для меня. Оказалось, что на Упсалу ехать легко и приятно. Конь всем хорош, но немного задыхается на бегу. Он шел рысью, достаточно быстро, длинным ровным шагом.
Забыла сказать, что Талоло, вернувшись со скачек, передал талу насчет какой-то стычки между Хаггардом и владельцем "Тиволи"; будто бы Абдул кинулся спасать своего хозяина и до некоторой степени пострадал: ему подбили скулу. Талоло видел Абдула и пробовал расспросить его, но тот ответил, что не желает обсуждать дела своего хозяина, только мне при встрече он расскажет, а больше никому.
Ночь была звездная, но темная, и мы захватили фонарь. В деревне, откуда начинается хорошая дорога, мы его оставили. Поездка была бы очень приятной, если бы не вызвавшие ее обстоятельства. Мы сперва остановились у "Тиволи", и Льюис зашел поглядеть, нет ли там Мэйбена. Мэйбена не было. На софе, на веранде, спал бедняга Хаггард. У входа в гостиницу стоял немецкий матрос, а рядом, пошатываясь, - совершенно пьяный старый Джо, бывший лодочник, потерявший руку, как это водится на островах, во время динамитного взрыва. Джо тут же поведал матросу, что Льюис - отличный человек, а всей вселенной - что звезда мчится по небу в Малие охранять Матаафу.
- Вон она, гляди! - кричал он. - И к черту Лаупепу!
Качнувшись вперед, он впервые обнаружил мое присутствие и прибавил: "Ей-бо! Ей-бо, мисс!"
Оттуда поскакали в миссию. Возле дома суетились люди, все окна были освещены. Мистер Кларк вышел встретить нас и подтвердил, что все правда: у него лежат раненые, что принесли трех убитых и что одиннадцать голов доставлены правительству в трех корзинах, которые висят теперь на дереве близ королевской хижины в Мулинуу. Среди них голова "девы деревни" - вещь, неслыханная на Самоа.
Гэрр и Фануа были в миссии, помогая совершенно простуженной миссис Кларк. Миссис Кларк, которая вообще слабого здоровья и к тому же глухая, жаловалась на трудности при устройстве сегодняшнего обеда. Когда все это случилось, пришлось кормить людей как попало, по двое и по трое.
По своей глухоте она не слышала, что в то же время Фануа рассказывала нам, как ее приемная мать Фатулиа, взглянув на принесенные головы, узнала среди них трех последних кровных родственников, какие оставались у нее на свете.
Бедная Фануа не находит себе места от волнения и тревоги. Муж ее сказал, что она не ест и не спит и минуты не может посидеть спокойно.
Завтра утром отрядят людей похоронить мертвых, оставшихся на поле боя. Говорят, что Матаафа не добыл ни одной головы - так быстро его разбили. Но я не верю этому. То, что хоронить убитых собираются завтра, по-моему, доказывает, что там лежат уже изуродованные тела. Ни один самоанец не оставит убитого соратника на целую ночь в таком месте, где враги могут захватить его голову.
Мистер Краузе сказал Льюису, что видел, как в Апию несли несколько трупов, он думает, не менее десяти, хотя смог насчитать лишь пять. Один был без головы. Говорят, что все головы, и даже голова несчастной девушки, с Савайи. Обычай требует, чтобы Фануа пошла утром посмотреть на головы.
Льюис проведал раненых. Врач с немецкого военного корабля, хотя и порядком пьяный (он обедал с мистером Бекманом), как будто удовлетворительно справляется с делом, а на молодых краснощеких немецких матросов, помогающих доктору и мистеру Кларку, по словам Льюиса, приятно поглядеть. Двое умирающих; у одного прострелены легкие. Это очень симпатичный, красивый старик с необычно темной для самоанца кожей. Я однажды видела похожего человека с веранды гостиницы и обратила на него внимание. Совсем молоденькому юноше перевязывали неглубокую рану в руке. Два человека держали его при этом за ноги, на случай если он начнет вырываться, но он терпел и не жаловался. Миссис Ладж, проходя мимо них, заметила: "Вы, должно быть, не видите, что у него и в ноге рана". И правда, как показал осмотр, у него прострелены оба бедра!
Фэнни. Воскресенье, 9
Семьи воинов отправляют на фронт продукты. Ллойд послал корзину для Фоно. Надеюсь, что он жив и получит ее. Там корешки кавы - на две большие чаши, три коробки мясных консервов и сколько-то сухарей. Думаю, что он едва ли сам использует каву, скорее подарит ее какому-нибудь большому вождю; но то, что он ее получит и сможет преподнести своему начальнику, должно поставить его в выгодное положение. Вероятно, в Англии этому соответствовала бы пара ящиков шампанского. Мы слыхали, что некоторые головы были возвращены в Малие, причем голова девушки, согласно обычаю, завернута в шелковые платки. Прошлой ночью прибавились еще три головы и много раненых. Йендэл пришел от Хаггарда с флагом, но у нас уже развевается над домом старый флаг с "Каско" и наготове американский флаг, чтобы в любой момент водрузить над коттеджем Ллойда, если потребуется.
Льюис. Воскресенье, 9
Итак, война действительно началась. Вот уже четыре или пять дней, как в Апии полно этих бедных ребят с выкрашенными черной краской лицами и в повязанных по самые брови красных платках, что составляет военную форму Малиетоа; а лодки все подходят и подходят с наветренной стороны, в некоторых до пятидесяти человек - с барабанами и рожками (рожок всегда в неумелых руках). На носу каждой лодки прыгает и кривляется некто вроде шута, а весь экипаж время от времени угрожающе завывает. В пятницу отряды маршем выступили в лес, а вчера утром мы слыхали, что кое-кто из солдат вернулся ночевать домой, потому что в лесу им показалось слишком "неудобно". После обеда ко мне пришел посыльный с запиской о том, что в дом миссии стали прибывать раненые. Фэнни, Ллойд и я оседлали лошадей и с фонарем выехали в путь. Ночь была отличная, звездная, хотя порядком прохладная. Мы оставили фонарь в Танунгаманоно и дальше ехали при свете звезд. В Апии все, как и я, находились в состоянии странного возбуждения. Я был настроен мрачно и, можно сказать, даже свирепо, другие, казалось мне, выглядели глупо, некоторые - уныло. Лучшее место в городе сейчас госпиталь. Это продолговатый каркасный дом с большим операционным столом посредине. Вдоль стен размещен десяток раненых самоанцев в окружении сочувствующих, в среднем по четыре на каждого. Кларк был там - твердый, как скала; мисс Ладж - маленький очкастый ангел - вела себя молодцом; симпатичные, опрятные немецкие санитары в белой форме олицетворяли саму деловитость. (Славную историю я слышал про мисс Ладж. Эта железная трезвенница ходила в пивную за бутылкой бренди.)
Когда я приехал, все врачи отсутствовали. Вдруг один из раненых начал коченеть. Это был могучий самоанец с очень темной кожей, с благородным орлиным профилем, похожий, как мне кажется, на араба. Вокруг него стояли семь человек и растирали ему руки и ноги. У него прострелены оба легких. Только тогда одного из санитаров послали в город за немецкими военными врачами, которые ушли обедать.
…Опять зашел в госпиталь около половины двенадцатого, застал там немецких докторов. Прибавился второй умирающий. Этот, раненный в живот, умирал трудно, в мрачном оцепенении от боли и опиума, молча, с искаженным лицом. Вождь с простреленными легкими лежал на боку, ожидая ангела смерти. Родственники старались согреть его теплом своих рук; все молчали; только одна женщина внезапно схватила его колено, запричитала, но через несколько секунд снова утихла…