* * *
Генеральным секретарем FIAC тогда был тоже итальянец Джульяно Почарелли. Сам он когда-то был прыгуном в воду, работал в Национальном олимпийском комитете Италии, и Родони, не знаю уж, почему, двинул его в велоспорт. На заседании все прошло нормально, меня избрали вице-президентом, а на следующий день начинался конгресс UCI.
Поздно вечером Почарелли пришел ко мне на переговоры.
Смысл его слов был прост: я - молодой, но несмотря на это сразу был избран на руководящую должность, Это, безусловно, замечательно, просто дело в том, что в UCI на должность вице-президента давно уже претендует испанец Луис Пуич. Поэтому мне следует снять свою кандидатуру.
С одной стороны, я прекрасно понимал позицию итальянца. В конце концов Пуич вошел в руководящий комитет намного раньше меня и имел все основания рассчитывать на то, что президент его поддержит. С другой - как я мог снять кандидатуру, не поставив в известность того же Великанова? Потом, кстати, мы как-то обсуждали с ним ту ситуацию, и Алексей Николаевич признался, что вообще не рассчитывал, что меня изберут на оба поста - это было бы совсем уж нереально. Но в Женеве я, разумеется, об этом не знал. И тем не менее дал Почарелли согласие.
На следующий день, когда конгресс уже начался, и все мы сидели в зале, я подозвал переводчика нашей делегации Валерия Билибина и тихо сказал ему:
- Подойди к Почарелли и скажи, что твой шеф отказывается снять свою кандидатуру.
Надо было видеть лицо Почарелли. Он явно не понимал, что делать дальше: краснел, бледнел, в общем - пауза образовалась конкретная - видимо, президент успел обговорить желаемый сценарий не только со мной. Но деваться было некуда - пришлось начать голосование.
Голоса между мной и Пуичем разделились поровну. Я понимал, что это, конечно же, крах. Потому что после того, как меня "прокатят", что казалось мне совершенно очевидным, и я - в лице Почарелли, Пуича и всех, кого попытался "прокатить" сам - получу недоброжелателей на всю оставшуюся жизнь.
В этот момент слово взял Родони. Он подозвал к себе Билибина и тихонько спросил, указывая на меня:
- Как его фамилия?
Секундой позже он объявил, что свой, а в этой ситуации - решающий голос, отдает мне.
* * *
Понятно, что по тем временам мое положение вызывало бесконечные пересуды. За границу в СССР почти никто не ездил, у меня же набиралось по три - четыре поездки в год на всевозможные конгрессы и соревнования.
Когда меня избрали на те посты, которые до меня занимал Куприянов, я как-то шел на работу в "Динамо" и под трибунами стадиона заметил двух своих сотрудниц, которые, не видя меня, обсуждали ситуацию. Слышу, как одна из них говорит другой:
- Наверное, Куприянов ему вообще все передал…
Это так сильно меня рассмешило, что я не удержался: выглянул из-за угла и говорю:
- Конечно, передал. Видели бы вы, какие у меня теперь три секретарши! Одна - итальянка!
Завидовать по большому счету было нечему. По нормам, установленным в нашем государстве, тем, кто выезжал за границу, было положено по 35 швейцарских франков в сутки. Международные федерации платили 170 - с тем, чтобы человек мог нормально питаться. В частности эти деньги позволяли после заседаний пойти вместе с коллегами в ресторан, пообедать с ними, поужинать, продолжить какие-то обсуждения в неформальной обстановке. Вместо этого я возвращался в гостиничный номер, резал привезенный с собой хлеб, колбасу, открывал селедку, а когда кто-то из коллег спрашивал, почему советские представители никогда не принимают участия ни в каких совместных посиделках, приходилось врать, ссылаться на больной желудок, необходимость соблюдать диету и, соответственно, невозможность есть нормальную пищу.
Разницу в суточных я после каждой поездки привозил в Москву и официально сдавал в кассу. На оставшиеся копейки нужно было привезти подарки домой и сувениры - на работу. Помню, в одной из командировок я спросил коллегу - достаточно высокопоставленного политического деятеля - как он вообще выкручивается с подарками. Он засмеялся:
- Очень просто. Покупаю комплект женского белья, бюстгальтер отдаю жене, а трусики - любовнице. И все довольны.
Смех - смехом, но когда мой помощник-переводчик купил себе на распродаже какой-то копеечный, но модный пиджак в клетку, я настоятельно просил его не приходить в этом пиджаке на работу. Мы не могли себе позволить провоцировать разговоры о том, что те, кто выезжает за границу, купается там в шоколаде. Хотя такие разговоры все равно были.
Как решить вопрос с выплатой суточных я все-таки придумал. Предложил Дмитрию Ионовичу Прохорову такой вариант: написать в Международную федерацию письмо, чтобы вместо выплаты части положенных денег, мне оплачивали обед и ужин в месте проживания.
Таким образом, я получил возможность гораздо более плотно общаться с людьми, мог пригласить кого-то на чашку кофе, то есть решать какие-то вопросы в менее формальной обстановке, нежели на официальных совещаниях.
* * *
Еще в бытность одним из руководителей "Динамо", у меня сложился очень хороший контакт со служителями культа. В одно время во внутренних динамовских войсках служил молодой парень, который, будучи в армии, играл в футбол, а впоследствии стал архимандритом Тихоном, настоятелем новосибирской и алтайской православных церквей.
В то время все предметы церковного культа изготовлялись под Москвой в Софрино, где располагался свечной завод, мастерские иконописи и несколько других производств. Архимандрит Тихон, с которым по "Динамо" мы были неплохо знакомы, обратился ко мне с просьбой помочь церковнослужителям приобрести теплое белье. Многие из служителей культа работали в тяжелых условиях, в холоде, по многу часов на ногах, а нормального трикотажного нижнего белья в стране тогда не было в принципе.
Динамовские же фабрики его выпускали - для "своих". Вот Тихон и испросил разрешения заказать сто комплектов белья больших размеров - с тем, чтобы сделать жизнь своих служителей хоть немного комфортнее.
Я тогда его еще поддел. Сказал, что все, мол, сделаю, но на майках напишу "Динамо". Мы вместе посмеялись, но пару комплектов с динамовской эмблемой я все-таки ему в эту партию положил.
Потом мы часто пересекались уже по моей международной работе. Когда по линии велосипедных или динамовских международных связей к нам приезжали какие-то делегации, им всегда устраивали выезды по Золотому кольцу. Возили на службы в Загорск, в Свято-Даниловский монастырь. Однажды к нам приехали руководители итальянской федерации велоспорта, мы составили для них предельно насыщенную программу, но попало это на дни предпасхального поста. Разумеется, я предупредил гостей, что никаких особенных разносолов в силу ситуации в монастыре не будет.
Все предыдущие дни гостей всячески развлекали и ублажали, потчевали всем, чем только можно, и они решили на прием в монастырь не ездить, тем более что вечером в плане стоял еще и Большой театр. Я позвонил Тихону - предупредить, что не привезу гостей. А он мне и говорит:
- Мы всем миром к этому приему готовились, у людей - единственная возможность в пост нормально поесть и выпить, а ты везти не хочешь? С ума сошел?
Делать было нечего - поехали. Обед в монастыре послушники приготовили такой, что итальянцы потом еще долго его вспоминали, закатывая глаза. Блины, икра, заливная рыба, грибы, селедка под шубой, мед… Генсек итальянской федерации долго тогда у меня допытывался:
- Господин вице-президент, если здесь в Пост такие столы накрывают, как же они живут, когда не пост?
В Загорске был другой интересный случай. Екель, о котором я уже рассказывал, приехал к нам по каким-то велосипедным делам, и его визит пришелся на самый разгар антиалкогольной компании. Делегацию мы традиционно повезли в Загорск, кинув на всякий случай в багажник бутылку коньяка и бутылку водки. Показали гостям семинарию, постояли на службе, сели за стол. Я батюшку осторожно спрашиваю: "А как бы нам, это, для гостей угощение организовать?"
Он понял меня с полуслова:
- Выпить, что ли?
- Ну да. У нас в машине все есть, можно послать человека.
Реакция батюшки была потрясающей. Он выдохнул и говорит с облегчением:
- Слава-те, Господи. Я-то постеснялся предложить, подумал: из Москвы люди приехали, там все строго…
И кнопочку под столом нажимает.
Дверь тут же распахнулась, заходит послушница в платочке - с подносом. Там и водка, и коньяк, и какое-то вино… Сам батюшка выбрал коньяк - со словами: "Пожалуй, он послабее водки будет".
В общем, застолье идет вовсю, а Миша Екель меж тем все вопросами батюшку донимает всевозможными. В какой-то момент тот огляделся, и говорит:
- Подожди, сын мой. Я тут, как погляжу, подотстал от всех маленько. - Наливает себе одну рюмку, за ней - другую, чем-то закусил и кивает Екелю: Вот теперь продолжай.
* * *
К концу 70-х моя международная деятельность становилась все более и более широкой. Однажды меня даже выдвинули в МОК - в комиссию филателистов. Каким образом я туда попал - не знаю до сих пор. Трижды меня включали в комиссии по обследованию городов-кандидатов на право проведения Олимпийских игр. Мне достались Манчестер и Париж, которые в итоге проиграли Барселоне за право провести Игры-1992, и Мельбурн, боровшийся за Игры-1996 г.
Те поездки дали возможность познакомиться с политиками этих двух стран, поближе узнать их спортивную историю. В Париже нас принимал Жак Ширак. Очень интересная личность, глыба, читал в подлиннике Пушкина и довольно сносно говорил по-русски. Мы вместе с ним летали на вертолете, смотрели велосипедную трассу, и меня, на всем протяжении нашего общения, поражало его отношение к нашей стране. С политической точки зрения Ширак был абсолютно незаангажирован и действительно любил Россию.
Встречались мы и с Франсуа Миттераном. В дни нашего пребывания в Париже он как раз награждал Орденом Почетного легиона одного из ветеранов французского велоспорта, и мы были приглашены на это мероприятие.
На столетии итальянской федерации велоспорта в 1985-м уже будучи президентом Международной федерации я встречался с Папой Римским - для руководства UCI была организована отдельная встреча с ним.
По тем временам разрешение на подобную встречу в силу своего служебного положения и генеральских погон я был обязан испрашивать в ЦК партии. Во-первых, Ватикан - это отдельное государство, а визит в каждую отдельную страну нужно было обязательно согласовывать с международным отделом. Во-вторых, из советских руководителей государственного ранга я на тот момент был третьим, кто официально был удостоен приглашения появиться у Папы Римского на приеме. Поэтому первым делом я позвонил в советское посольство. И первый секретарь посольства мне сказал:
- Вы же идете на прием не как представитель страны, а как глава международной спортивной федерации? Мы считаем, что в этом случае нет никаких проблем.
Иоанн Павел Второй оказался отличным и довольно спортивным человеком - с прекрасным чувством юмора, к тому же. С его появлением в Ватикане была связана любопытная история: вскоре после своего избрания Папа распорядился построить плавательный бассейн и пустить вокруг опилочную дорожку для бега.
Когда строительство было закончено, на одной из пресс-конференций Папу спросили, не слишком ли дорогое удовольствие для католической церкви строить в Ватикане подобные сооружения? Папа ничуть не смутившись ответил: "Я тут как раз все подсчитал и пришел к заключению, что похороны Папы Римского обходятся намного дороже".
Итальянские фотографы отсняли ту нашу встречу от начала и до конца и вывесили в официальном отеле всю съемку, по которой очень детально, словно в замедленном видеопоказе было видно, как все происходило. На тех кадрах, где рядом с Папой стоял я, у него был какой-то странный, словно слегка испуганный вид. Меня тут же начали терзать вопросами: что между нами произошло?
Понтифик тогда почему-то решил, что я русский, но из Канады. Об этом он меня и спросил, причем по-русски. А я ляпнул:
- Нет, не из Канады. Я коммунист из Москвы.
Если бы не журналисты, я бы вообще не обратил внимания на ту нашу беседу. Но раз спросили, надо же что-то отвечать? Вот я им и ответил, что, мол, спросил Папу: "Вас тут никто в вашем Ватикане не обижает? А то скажите - мы приедем, поможем…"
* * *
За четыре года до этого у нас состоялся очередной конгресс UCI и FIAC в Манчестере, на котором Родони объявил о том, что уходит.
Штаб-квартира у двух велосипедных федераций была единой и располагалась в Женеве. К этому периоду времени я уже был знаком с Хуаном-Антонио Самаранчем - нас свел мой бывший заместитель по производственной части Борис Куракин, который одно время был генеральным директором Лицензинторга, а потом заместителем у Аркадия Вольского в Российском союзе промышленников. Умнейший человек, знал пять языков, много с кем общался и в 1978 году как раз он познакомил меня с главой фирмы "Адидас" Хорстом Дасслером. Тот по каким-то делам приезжал в Москву и первые контракты с нашей страной о поставке всевозможной продукции шли как раз через куракинский Лицензинторг.
Дасслер очень заинтересовался моей работой в международной федерации, а он, надо сказать, проводил в те времена очень активную работу в этом направлении. Более того, от его компании за каждой из федераций были закреплены люди, которые ездили на все конгрессы, регулировали вопросы голосов и порой даже влияли на выдвижения тех или иных президентов, поскольку все это было очень плотно завязано с бизнесом самого Дасслера.
Неудивительно, что в эту обойму интересных для Дасслера фигур попал и я.
На "Адидас" тогда работал бывший легкоатлет Джон Бультер - как раз курировал все вопросы, связанные с федерациями. Он, собственно, и сообщил мне в Манчестере накануне выборов, что я наверняка стану президентом.
Так и получилось. Я выиграл выборы, за меня, помимо представителей соцстран и скандинавов, проголосовал весь арабский блок. Это было крайне удивительно: люди всю жизнь на верблюдах ездят, какой там велосипед? Но четырнадцать "арабских" голосов я тем не менее на том Конгрессе получил.
Глава 7. Высшее футбольное общество
Однажды когда по линии своей международной деятельности я был в Манчестере, нас пригласили посмотреть одну из игр английского футбольного чемпионата. До начала матча я подошел к кромке поля и сильно, помню, удивился, что оно не ровное. Вроде бы поверхность плоская, но если посмотреть от уровня земли, противоположную кромку поля ты не увидишь. То есть сама поверхность площадки была немного сферической - так того требовала дренажная система.
Очень хорошо помню свои ощущения в тот момент: при том, что я никогда не был футболистом, мне сильно захотелось выйти на то поле с мячом.
Еще запомнилась атмосфера того матча. Именно такой я представлял себе атмосферу послевоенных футбольных поединков у нас в стране, когда футбол был праздником, а люди собирались на стадионе не к началу матча, а намного раньше, обменивались новостями и прогнозами, пили пиво, потом смотрели игру и шли обсуждать уже ее - в ближайшую пивную или ресторан.
Уже будучи на пенсии, я как-то включил телевизор и на одном из каналов увидел анонс передачи памяти ушедшей из жизни актрисы Натальи Гундаревой. В анонсе было сказано, что она двенадцать лет была гражданской женой известного футболиста Александра Минаева, который много лет играл за "Динамо". Естественно я заинтересовался и даже порядком удивился, поскольку в моем представлении Саша и театр не сочетались вообще. Это, собственно, к вопросу о том, как мало мы знаем тех, рядом с кем работаем.
В ходе передачи ведущий вдруг сказал, рассказывая о союзе Минаева и Гундаревой, что подобных прецедентов история не знала. Вот тут я внутренне возмутился: то есть как это не было?
Помню, в одной из бесед с Николаем Николаевичем Озеровым мы стали обсуждать футбол с точки зрения его спектакулярности, так сказать. И Озеров посетовал, что игра стала заметно эту спектакулярность утрачивать. Я тогда выдвинул свою гипотезу. Дело в том, что все футболисты того периода мало того что были безумно популярны в обществе, и эта популярность многократно возросла после того, как команда съездила в Англию, но кроме этого они много и охотно ходили в театры. Артисты в свою очередь постоянно ходили на футбол. То есть между людьми был совершенно потрясающий уровень общения, который невольно вынуждал игроков постоянно подтягивать собственный интеллект. Когда женой Константина Бескова стала Валерия Николаевна, которая была актрисой, ей точно не было стыдно вводить мужа в круг своих коллег.
Совершенно уникальной парой были братья Старостины. Сам я больше общался с Андреем Петровичем, и каждый раз восхищался, глядя со стороны, с каким потрясающим внутренним достоинством и поистине царской осанкой он шел на трибуну, как строил свою речь, как блестяще умел доносить до собеседника свои мысли! Так, наверное, мог бы выходить на сцену Художественного театра легендарный Василий Качалов.
Общаясь с такими личностями, свою профессиональную работу на поле футболисты невольно старались преподносить таким образом, чтобы им было за нее не стыдно. Перед театральной публикой - в том числе. Каждый матч превращался в грандиозный спектакль, где каждый совершенно блистательно играл свою роль. Поэтому и люди шли на футбол "адресно": на Бескова, на Симоняна.
Те времена я застал в "Динамо" лишь краешком, но помню, был потрясен количеством выдающихся личностей, с которыми можно было с удовольствием общаться на протяжении всей жизни.