При воспоминании о навозной вони, которую Дали принесет в таком случае в их постель, и вовсе становилось дурно.
И все же она согласилась побродить по горам с этим Дали наедине. Даже Поль удивился такой уступчивости жены, не подозревая, чем та вызвана.
Позже Гала не раз задумывалась, как поступил бы муж, зная о настоящей причине ее согласия. Думала и не знала ответ.
Дело в том, что Дали не интересовал Галу как любовник, да и как художник тоже. Его странные картины были похожи на творения Эрнста, но не это волновало Галу. Ее жизнь дошла до какой-то точки, грани, за которой гибель – это она понимала отчетливо.
И дело не в том, что оставленное Гренделем наследство слишком быстро истощилось, не в том, что ни Элюар, ни она сама не умели зарабатывать, а значит, довольно скоро они будут вынуждены идти на поклон к мадам Грендель и жить у нее на содержании. Жить жизнью мадам Грендель для Галы равносильно гибели, но сейчас она думала не об этом.
Галу никогда не заботили деньги, ее беспокоило только количество – для комфортной жизни денег должно быть много, неважно, откуда они возьмутся и как будут заработаны.
Но пока о грядущей бедности можно не думать, средств еще хватало. А потом, как уже не раз бывало в ее жизни, все как-то само собой устроится.
Галу мучило другое – с ранней юности она мечтала стать единственной женщиной для своего единственного мужчины. Гала стала такой для Жежена Гренделя, но когда Поль подружился с дадаистами, проявилось то, в чем он так горячо каялся в начале их любви.
Прошлое властно вторглось в их жизнь изуродованной психикой ее любимого человека. Гала давно жалела о том, что потакала сексуальным фантазиям Поля, что старалась раскрепостить его. Все это она делала для самой себя, а оказалось – для многих.
Об этом уже думано-передумано, Гала даже пыталась забыться в объятьях других, вызвать ревность у мужа. Но забыться не удавалось, любовники проходили чередой теней, не задевая душу, а муж вместо ревности радовался ее любвеобильности и… страдал от ее измен. Странное мазохистское удовольствие, которого Гала понять так и не смогла.
Это все уже не было новостью, после разрыва с Максом мало что изменилось по сути, разве что в постели не было третьего (хотя вот теперь такая угроза появилась). И Гала вдруг осознала, что больше так жить не может.
Если нет прежней любви, казавшейся совсем недавно вечной, если нет прежнего Поля, да и ее самой прежней тоже нет, к чему тогда и жизнь?
Будь она хорошей матерью для Сесиль, возможно, поступила бы как жена Эрнста, сосредоточившись на дочери, но Гала еще до рождения ребенка сделала выбор между ней и Полем, обратного пути не было.
Теперь не было и самого Поля. Он находился рядом, делал ей подарки, был щедр, иногда без надобности, поощрял ее романы, был терпелив, но не желал ограничивать ни свою, ни ее свободу. Как объяснить, что такая свобода ей не нужна?! Гала не сумела, да и не пыталась объяснить это мужу. Если не понял тогда, когда письма из Москвы или из Парижа на фронт были полны клятв в верности, то какие слова помогут теперь?
Поль словно и впрямь исполнял собственное пророчество потерять свою любовь. Он находил удовольствие в осознании предстоящей потери, играл словами и чувствами, упивался своей настоящей и будущей болью.
Это он…
А она?
Поль так и не понял, что для Галы такая потеря равносильна потери самой жизни, что она не желает жить с болью потери, лучше не жить вообще.
Страшный грех – думать о нежелании жить, но эта мысль все чаще посещала ее голову.
И вдруг Каталония, горы и море те же, но другие, нет радостной картины Лазурного Берега, все строго, даже сурово, все словно взывало к принятию рокового решения.
Кадакес подталкивал ее к гибели так же, как Поль подталкивал к изменам.
Все довольно просто осуществить, вокруг много скал, падение с которых отправит на тот свет. Но Гала верила в Бога по-настоящему, понимала, что это смертный грех, и решиться шагнуть с обрыва не могла. Нет, ей не жаль оставлять Сесиль, о девочке будет кому позаботиться, не жалко даже Поля, внутри что-то умерло, но преступить этот порог, отделяющий от небытия, самостоятельно Гала не могла.
Однажды мелькнула мысль: вот если бы кто-то другой…
Такая мысль уже появлялась, что греха таить, она даже мечтала, чтобы муж убил ее из ревности. Но Поль не ревновал! Лучше бы ревновал.
Есть женщины, твердящие, что жить с ревнивым мужем очень трудно, даже невозможно. Они либо не любили сами, либо не жили с неревнующим супругом. Когда муж для тебя единственный, но он готов делить тебя с другим, это может значить только одно – твой любимый человек тебя не любит.
Можно не ревновать, считаться со свободой любимого человека, позволять ему поступать по-своему, поддерживая или не поддерживая при этом, но сознательно делиться с кем-то другим – настоящее предательство.
Если тебя предают один раз – это может оказаться случайным, но если раз за разом, о любви можно забыть, что бы он ни твердил.
Поль до самой своей смерти твердил, что любит Галу, но НИКОГДА не говорил, что она единственная. Ей бы понять это в самом начале отношений. Но если бы и осознала, уверенность в победе ее собственной любви была так велика, что вряд ли что-то сложилось бы иначе.
Поль ничего с ней не сделает, даже если получит доказательства измены, он готов быть "одним из…", в то время как Гала вовсе не желала больше делить мужа с другими и принадлежать сразу двоим.
Это очень трудно – признать, что стать единственной так и не удалось. Жить, как и Поль – меняя любовников, было уже невыносимо. Лучше вниз со скалы. Но и броситься сама не могла. Оставалась надежда на вот этого Сальвадора, смешного парня, выглядевшего как плохой танцор и вонявшего, как старый козел.
Впрочем, Дали немного изменил свою внешность и перестал интересоваться козлиными экскрементами, от него уже не пахло навозом.
Но он был влюблен, смотрел то глазами побитой собаки, то горячим взглядом мачо, способного украсть свою пассию.
Беда была в том, что Гале вовсе не хотелось принимать его влюбленность, принимать ответственность еще и за эту жизнь, ей не нужен сумасшедший фигляр. Вернее, нужен, но совсем для другого – Дали должен совершить то, что вера не позволяет совершить самой, он должен помочь уйти из жизни!
Это будет похоже на несчастный случай, сумасшедшему художнику простят такую оплошность, тем более он сын местного нотариуса, а она совсем нежеланная гостья в Кадакесе. Куси Дали-старший обязательно найдет хорошего адвоката или даже подкупит полицейского, чтобы все было представлено как несчастный случай с участием Сальвадора, и для молодого человека все обойдется.
Может потребовать серьезного расследования только Поль, но станет ли это делать? Что, если и для Поля ее падение со скалы станет подарком, освобождающим от неволи?
Чем больше Гала думала над своим "проектом", тем тверже верила в то, что никто не пострадает и все будут даже рады такому повороту событий.
Чтобы действительно никто не пострадал, требовалось подготовить ее гибель тщательно.
Пытаясь оправдать мысли о самоубийстве, Гала убеждала себя в том, что это жертва. Да, когда-то она принесла себя в жертву желаниям мужа и стала делить постель сразу с двумя мужчинами или заниматься любовью с Максом на глазах у Поля, теперь настало время для другой жертвы, освобождающей всех.
– Даже мадам Грендель! – усмехнулась она своим мыслям.
Оставался вопрос: достаточно ли безумен этот Сальвадор, чтобы сделать то, что ей нужно? Судя по его поведению, да.
– Господи, я не хочу умирать, но и быть "одной из…" тоже не могу. Прости, я просто не вижу другого выхода.
Как можно просить прощения за ТАКОЕ? Уже сама мысль о смерти греховна, а ведь своей задумкой она толкала на совершение страшного греха и другого человека.
Если бы в тот день Поль поинтересовался ее состоянием, предложил уехать в Париж вместе, наверное, ничего не было бы. Они бы вернулись к странному сосуществованию то ли вдвоем, то ли втроем с очередным Максом, но у Поля были свои планы. Гала прекрасно понимала, какие именно – кто-то из любовниц звал его в Париж. Делить мужа с очередной красоткой она не желала. Нет, лучше не думать об этом…
Дали не подозревал о роли, которую ему уготовила та, кем он восхищался.
Он и впрямь перестал изобретать собственный запах, смешивая клей, рыбьи остатки и козий навоз, снял с шеи часть украшений и перестал хохотать, как сумасшедший, без повода. Как он говорил позже, увидел "свою Галючку" – девочку из старой игрушки, которую ему показывал еще школьный учитель.
Там какая-то странная история, о которой Дали твердил всем и написал в своей книге. Мол, школьный учитель, который приходил в класс, только чтобы спать на уроках, приглашал его к себе домой и показывал всякие чудеса вроде подзорной трубы и вот этой игрушки. Внутри прозрачной сферы была тройка лошадей, в санях сидела девочка, на которую я оказалась похожа, все засыпал снег.
Кто сказал, что девочку зовут Гала, Галючка – неизвестно. Скорее всего, игрушка досталась учителю уже подписанной, именно там и было имя.
Сальвадор якобы воспринял это существо из игрушки как свое будущее. Русская девочка Галючка сидела в его пророческой игрушке, потому, узнав, что Гала русская, а потом и услышав ее имя, Сальвадор просто по-своему помешался. В кризисный момент, когда родным надоело его увлечение сюрреализмом, и они были готовы отказаться от поддержки строптивого гения, появилась Гала-Галючка. Это ли не знак?
Гала выслушала этот сбивчивый рассказ об игрушке, подтвердила, что в России есть такие игрушки, чтобы снег сыпался снова и снова, шарик нужно переве-рнуть.
Дали, почувствовав, что его слушают, принялся открывать душу. Видно, наболело, он мог долгими часами разглагольствовать о сюрреализме, о параноидальных видениях, о значении сновидений.
А потом еще и показал свои записи на эту тему.
Гала взяла листки, скорее, чтобы не оттолкнуть будущего исполнителя ее казни, но когда вчиталась, поняла, что всему, что она слышала у дадаистов, далеко до философского уровня этого мальчишки-клоуна.
Полю и Гоэмансу Гала сказала, что Сальвадор вовсе не копрофаг, но что именно не так, она еще не поняла и попытается понять.
Поль не возражал. Пусть разбирается. Листочки с философскими размышлениями непризнанного гения он даже в руки брать не стал, поморщившись:
– С меня хватит Тцара и его друзей. Если хочешь, читай сама.
Гала привычно промолчала и действительно принялась читать.
Дали увлекался работами Фрейда, это звучало в каждой строчке. Если бы Гала сама не читала Фрейда, едва ли поняла бы некоторые сентенции, но скучающая Гала, вопреки мнению многих, не была пустышкой и Фрейда читала.
Первое впечатление: записи безумца. Но если вдуматься, кто из живущих на Земле не безумен? Каждый безумен, только по-своему, вернее, большинство желает быть безумными по образу толпы, принимает ее правила, ее законы безумия. Если толпа многочисленна, она становится обществом и диктует правила уже жестче.
Тех, кто пытается этим правилам не подчиняться, называют в лучшем случае странными, в худшем – сумасшедшими с отправкой на лечение.
Сальвадору пока везло, его неравенство толпе воспринималось как чудачество, но пройдет время, и отношение будет совсем иное. Если, конечно, этот безумец не навяжет свое видение мира остальным.
Когда они в очередной раз гуляли вдвоем по пустынным утесам, Гала попросила объяснить кое-что из его записей. Удивленный и обрадованный вниманием и пониманием его мыслей, Сальвадор принялся возбужденно размахивать руками, объясняя суть написанного. Она слушала и поражалась: с точки зрения простого обывателя, юноша был настоящим сумасшедшим, он странно одет, странно вел себя, говорил излишне взволнованно и то, что неискушенному человеку могло показаться бредом.
Гале не казалось, она вдруг поняла, что Сальвадор гениален в своем безумстве, что само безумие для него не более чем способ существования в таком же безумном мире, способ выразить протест не как дада – отрицанием всего, а диктатом собственного видения и своей воли.
Это было настолько неожиданное понимание, что она даже забыла, зачем, собственно, ей нужен разряженный, словно петух, красавчик.
За его нелепой внешностью, дурацкими повадками и выходками скрывалось нечто, чего не было у всех дада, вместе взятых! Дали гениален, но совсем иначе, чем Поль или Макс, чем Тцара или Лорка. Он гениален не как другие, он сам по себе, и именно это особенно ценно.
Немедленно пришло еще одно сознание: его никогда не поймут, действительно будут считать сумасшедшим и не позволят выразить талант в полной мере. Никто не поймет, даже друзья-сюрреалисты. Они все словно пигмеи рядом с этим сумасшедшим мальчишкой, словно стоят у подножия Сфинкса и пытаются смотреть на него свысока.
Галу пронзила мысль, что только она может помочь этому мальчику проявить всю его гениальность, поддержать даже более умело, чем когда-то поддержала Поля, буквально заставив поверить в себя и стать тем, кем он без нее никогда не стал бы.
Неужели теперь очередь Дали?
Эта мысль была столь неожиданной, что Гала даже остановилась, буквально замерев на месте.
Сальвадор тревожно уставился на Галу:
– Что я должен сделать с вами? Что вы хотите, чтобы я с вами сделал?
Еще несколько минут назад до своего пронзительного понимания она ответила бы:
– Убить.
И можно не сомневаться, что мальчишка выполнил бы ее желание, бросившись вместе в пропасть или в морские волны.
Но теперь Гала знала, для чего будет жить дальше, почему произошла эта встреча, что ей делать. Нет, не ради убийства-самоубийства, а ради жизни, будущей блестящей жизни.
– Не бойтесь, мой мальчик, мы больше не расстанемся. Никогда!
Дали в своих мемуарах солгал о том, как состоялось это объяснение, возможно, он не лгал специально – просто не помнил, поскольку был слишком взволнован. Гала помнила.
Она все же произнесла это:
– Убить. Я хочу, чтобы вы меня убили.
А глаза говорили совсем иное: хочу жить для тебя, просто хочу жить.
Он поднял глаза, мотнул головой:
– Потом, когда-нибудь потом…
Это про убийство.
Вместо толчка в грудь, чтобы полетела вниз, на камни, кувыркаясь в воздухе, Сальвадор притянул Галу к себе и буквально впился в раскрытые навстречу ему губы.
Он категорически не умел целоваться, но вложил в поцелуй столько страсти, что вызвал желание ответить. Гала ответила. Получила его ответ и ответила снова…
Несомненно, Поль понял, что они стали любовниками, и давно привыкший не ревновать жену, промолчал и попросту уехал в Париж один.
Это было лучшим доказательством гибели их брака и любви. Не просто отдать Галу другу, наблюдая за любовными играми и хотя бы присутствуя при этом, не просто позволить развлекаться с другими где-то далеко, но, видя сумасшедшие глаза Дали и ответный огонь у Галы, удалиться, понимая, что последует – это предательство.
Если Гала и сомневалась, что больше не связана с Полем любовными узами, то теперь все сомнения рассеялись. Любви больше не было, сколько бы позже Поль Элюар о ней ни твердил. Нельзя любить и отдавать любимую другому вот так явно, отдавать не тело, а саму ее душу.
Поль позволил Дали завоевать душу Галы и тем самым предал ее.
Прежних Галы и Поля больше не было, зато появились Гала и Сальвадор.
Была ли это страсть? Была ли это любовь?
Если вспомнить, каким был Сальвадор Дали (нет, не внешне, это наносное, но в душе) – едва ли.
Речь не о его девственности и полном неумении обращаться с женщиной, не в отсутствии любовных фантазий при обилии сексуальных, это все поправимо.
Главное было в другом.
Сальвадор выдумал Галу так, как придумывала своих героев Марина Цветаева. Придумал и влюбился в эфемерную Галу-Градиву.
И Гале не оставалось ничего, кроме как всю оставшуюся жизнь соответствовать этому образу.
Никто не знает каково это – соответствовать идеалу ГЕНИЯ.
Считается, что Гала неузнаваемо изменила Дали, причем к лучшему или худшему – мнения противоположны.
Но насколько Дали заставил измениться Галу, не задумывался никто.
Если Поль когда-то ужаснулся ее опыту вакханки, почерпнутому из модных журналов и дамской болтовни, то ко времени встречи с Сальвадором у Галы был колоссальный практический опыт в этой сфере. Что и говорить, Поль подготовил свою супругу ко встрече с соперником!
Как и Поль когда-то, Дали оказался неумехой-девственником, о чем позже раструбил на весь мир в своей книге.
Это дело поправимое, несколько свиданий с опытной женщиной способны превратить самого закоренелого девственника и даже женоненавистника в настоящего развратника (как явно случилось с Полем, хотя он в этом никогда не признавался, и роль воспитательницы принадлежала вовсе не Гале).
Научить Сальвадора премудростям любви несложно, а вот что делать с комплексами?
Разница между ним и Полем была еще в одном: Поль в себе сомневался, Гала была ему нужна для самоутверждения сначала в стихах, потом в любви, потом вообще в жизни и сексе. Потребовалось немало сил и тщательно подобранных слов, чтобы Жежен Грендель стал Полем Элюаром, сознающим, что он талантлив более многих других.
Только упорство Галы заставило Поля не просто писать, но и публиковать свои произведения, поверить, что он настоящий поэт и достоин места в Зале Славы Ее Величества Поэзии.
К тому времени, когда прекратилось давление Клемана Гренделя на Поля, разладились и их с Галой отношения. Пожалуй, влияние отца и Галы были для Поля подобны двум костылям – с одной стороны, требования, с другой – заверения в любви и его гениальности уравновешивали друг друга, и Поль уверенно балансировал, даже не сознавая роли отца и Галы. Оказавшись сам себе хозяином, он решил, что справится, но не сумел, так и остался потерянным мальчиком.
Сальвадор в своей гениальности не сомневался, вопреки всеобщему мнению, вопреки насмешкам, исключениям отовсюду, где учился. Семья поддерживала своего мальчика, но едва ли родные понимали степень таланта и, главное – направление, в котором этот талант должен развиваться.
Дали не пришлось убеждать в его даровании, в уготовленном для него месте в истории, он мысленно возносил себя даже выше, чем Гала его. Сальвадор знал свои сильные и слабые стороны, знал свои комплексы и… не желал ничего менять!
Это означало, что если Гала желает быть рядом (сам Сальвадор этого желал страстно, убежденный, что она дарована Богом), то должна подчиниться его таланту и его видению мира и жизни.
Гала имела опыт подчинения и хорошо выучила урок, преподанный Полем.
И она решилась.
Решилась безо всяких шансов на успех, на то, что этот сумасшедший гений действительно добьется чего-то в жизни, что не разлюбит ее уже послезавтра, увлекшись новой Музой, что просто не бросится вниз со скалы просто потому, что увидел потрясающей красоты закат или задула трамонтана – проклятый ветер тех мест.