Сальвадор постоянно твердил ей и остальному миру, что она Муза, она главное в жизни, что сначала Гала, потом сюрреализм, то есть сам Дали, и только потом все остальное.
К чему все это?
Элюар стал не просто известен, случилось то, что я когда-то предсказывала, Поль признан великим французским поэтом. Его стихи изучают в школах, а на улицах в последние годы жизни не давали прохода. Не журналисты, не любопытные зеваки, не любители скандалов, как нам с Дали, а простые французы, которые любят его стихи и знают их наизусть.
Он не бедствовал, но не был богат, жил скромно.
Может, так и нужно, может, не стоило и нам гнаться за успехом в Америке? Не стоило становиться Avido dollars?
Но оглядываясь назад, я понимаю, что все сделала правильно. Не вытащи я тогда Сальвадора в Америку, не заставь его работать ради денег, из него ничего бы не получилось, как не получилось из очень многих.
На Земле безумно много талантов и даже гениев, но не каждому везет встретить свою Галу – об этом я могу говорить совершенно уверенно и без ложной скромности.
И все-таки, получив известие о смерти Поля, я испытала сильнейшую депрессию.
Это был поэт, которого я когда-то создала, заставила явиться из небытия, который стал поэтом при мне, а вот признанным по-настоящему уже без меня. Почему его заметили только в военное время? Только ли потому, что писал "в тему", созвучно общим переживаниям?
Но где же тогда правота?
Поль стал поэтом "для всех", мы с Сальвадором постарались сохранить свое "я", вернее, его "я", сохранить свою свободу, независимость.
Что важней – личная свобода или эта самая служба обществу? И в чем она заключается?
Теперь Гала могла бояться только одного – безжалостного времени.
Они с Дали чувствовали это время физически, годы успеха не молодят, можно сколько угодно бодриться, но время берет свое.
Эти глупцы считали, что она боится старости!
Нет, не старости, а того, что следует за ней – смерти. Еще никому не удавалось пережить свою старость.
В молодости человек смерти не боится, она кажется нереальной и далекой, он способен даже заигрывать со смертью, бравировать возможностью встречи с ней, а вот в старости… В старости смерть из возможной угрозы переходит в разряд приближающегося и неизбежного события.
И тогда становилось страшно.
Гала не верила тем, кто твердил, мол, готов к окончанию своей жизни. Человек не может быть к этому готов, он вообще живет, только пока есть что-то впереди, пусть даже призрачное что-то.
И пока у человека есть это что-то впереди, он должен двигаться.
Тайна молодых любовников. Преддверие девятой жизни
Эти записи не увидят свет ни при моей жизни, ни при жизни Сальвадора, а если кто-то из тех, о ком пойдет речь дальше, посмеет открыть рот и сказать хоть слово… Они все знают, чего лишатся, они будут молчать!
Если бы те, кто мечтает о миллиардах, узнали десятую часть проблем миллиардеров, возможно, их мечты изменились бы.
Или нет? Для людей блеск золота ярче солнечного света?
Открою секрет: быть миллиардером невероятно приятно, но куда больше скучно и трудно.
Когда Гала в Кадакесе познакомилась с Сальвадором, никто не мешал им купаться нагишом в укромных бухточках, лазать по горам вдвоем без тысячи и одного соглядатая и вспышек камер, есть и пить, что хотелось, предаваться любви где угодно и мечтать о будущем.
Когда будущее вступило в свои права и мечты сбылись, стало скучно.
Это очень тяжело – сбывшиеся мечты.
Самое страшное для человека, когда ему больше не о чем мечтать, это страшней любых трудностей.
Сальвадор осуществил и свою многолетнюю мечту – создал ни на что не похожий дом в Порт-Льигате.
Рыбацкая халупа размером четыре на четыре метра, когда-то превращенная в уютное жилье собственными руками, а потом безжалостно разоренная самыми разными бандами, стал прирастать все новыми и новыми пристройками.
И здесь Дали остался верен себе.
Обычно дом начинают с проекта и фундамента, а если и возводят без плана, то все равно центральное помещение, к которому пристраивают что-то поменьше. В доме в Порт-Льигате все наоборот. Крошечная хижина хоть и осталась в основании, но дом рос, словно множась во все стороны. Каждый год они прикупали все новые и новые участки, пристраивали и пристраивали, нимало не заботясь о логике. Дом рос почкованием. В результате получилось… то, что получилось!
Многие и многие визитеры – чтобы только посмотреть на обожаемого мэтра и его непостижимую супругу.
Они толпились под окнами, млели от предложения пока присесть и выпить (в доме Гения!) простенького местного вина, отведать лангустов (кухарка тоже млела, представляя, что о ее стряпне знает уже половина мира), соглашались ждать, пока мэтр работает. Терпеливо ждали на жарком солнце.
Мэтр появлялся, словно божество, он даже не кивал, стараясь делать вид, что не слышит восторженного шепота:
– Дали… Сам Дали…
Сальвадор проходил к креслу, больше похожему на трон, поставленному, конечно, в тени, садился, глядя задумчивым взглядом вдаль, и, опираясь на трость с большим фальшивым бриллиантом, сидел. Толпа замирала, лицезрея божество.
Это был ежедневный спектакль, столь любимый посетителями, в котором Гала не принимала участия, она была завершением. Супруга Гения появлялась, когда он давал легкий знак, что сидеть надоело, хмуро оглядывала собравшихся, равнодушная, даже если бы среди гостей был сам король Испании, иногда кивала, иногда и вовсе разворачивалась и уходила.
Это был знак окончания спектакля. Гости понимали, что хозяйка не желает их видеть, и откланивались.
Никто не мог объяснить, зачем эти толпы тащились через полмира, чтобы посмотреть, как Дали лицезреет закат.
Дали разыгрывал спектакль восхищения его персоной, зрители активно играли роль статистов, а Гала – фурии. Всех устраивало, главное – позволяло сохранять интерес к Дали, а значит, приносило деньги.
Никому не приходило в голову, что игра давно стала нелепой, что актеры вовсе не таковы в действительности, какими кажутся. Близкие прекрасно знали, что Сальвадор надевает маску Дали, стоит появиться чужим. Но эти близкие тоже были частью игры и молчали.
Те, кто не играл, не понимали, иногда искренне, почему Гала безразлична ко всему, кроме денег.
И это тоже роль – меркантильной до жадности жены, которая не упустит ни доллара из своих цепких пальцев.
Может ли Гений быть меркантильным? Конечно, нет, он же Гений!
А вот жена может. О… этой Гале палец в рот не клади – откусит руку вместе с кошельком.
Гала смеялась, исправно изображала меркантильную злюку, всего лишь озвучивая требования самого Дали:
– Десять тысяч.
Это за участие в небольшом рекламном ролике.
И пусть теряют дар речи, все равно же заплатят, потому что если не они, то конкуренты…
– Пятьдесят тысяч.
За картину, которую Сальвадор написал за неделю между делом. Но платили, ведь завтра она будет стоить в два раза больше, а потомкам достанется целое состояние.
Говорят, Дали наживаются на его славе. Да, но разве только Дали? Разве те, кто покупает его картины, не наживаются? Ведь они создают наследство, которое озолотит их потомство и даже их самих через десяток лет.
Сальвадор однажды сказал, что самой дорогой будет последняя картина – когда все поймут, что больше он ничего не напишет. Они даже подумали сыграть на этом – объявить о завершении карьеры живописца и продать картину за сумасшедшие деньги. Сначала идея показалась блестящей, но потом Дали сообразил:
– Денег у нас и без того много, а что я буду делать потом? Создавать картины тайно? Меня же забудут через два года, а зачем жить, если тебя не помнят?
Однажды, наткнувшись на повторение своего шедевра, причем копию неудачную, но выдаваемую за настоящую, Дали рассвирепел, обещая за каждую подделку лично сворачивать шею.
– Гала, они же будут продавать меня за меня! Нужно добиться, чтобы фальсификаторов жестоко наказывали, иначе деньги потекут мимо нашего кошелька!
Гала нашла другой выход:
– Нет, нужно сделать так, чтобы картины и все прочее можно было покупать только у самого Дали.
– Я об этом и твержу. Пусть полиция работает получше!
– Мы обойдемся без полиции, еще и заработаем…
– Как?!
Пришлось всего лишь ставить свою подпись на чистых листах. Рынок наводнили подделки. Сначала качество было хорошим, потом стало похуже, а потом и вовсе безобразным. Дали так не писал, коллекционеры поняли, что платят деньги за подделки, и принялись жаловаться. Дали пожимал плечами:
– Я имею права ставить подпись на чем угодно, покупайте картины только у меня, тогда будете уверены, что это не копия.
Сработало, серьезные покупатели стали платить еще большие деньги и выстраиваться в очередь за шедеврами, созданными лично мастером.
А за подписанные листы дивиденды тоже были недурными.
И после этого кто-то смеет сказать, что Гала присосалась к славе Дали, как пиявка!
Славы Дали не было бы без Галы!
Эпатаж во всем, если он работает на известность.
Усы? Конечно, необычные.
Сальвадор экспериментировал с самыми разными, но остановился на длинных стрелках, к тому же загнутых вверх. Таких не было ни у кого, значит, запомнят.
Вытаращенные глаза? Тоже примечательная деталь.
Хмурая, словно фурия, жена рядом? Образ прекрасно работает, распугивая кого надо и заставляя опасаться обманщиков.
Но приходилось постоянно придумывать что-то новенькое. По усам и вытаращенным глазам узнавали, однако можно и примелькаться.
Гале уже надоело играть буку рядом с мужем, хотелось хоть небольшой свободы. Но рядом должен быть кто-то. Еще одна хваткая женщина? Опасно… Даже мадам Калашникофф со временем стала опасной, хотя на роль самой Галы не претендовала.
Тогда появились толпы молодых симпатичных девочек и мальчиков.
Дали, как всегда, рассчитал верно – публика визжала от восторга. Но главное – он заполучил известность у молодежи, очень многие поверили в возможность стать частью свиты Великого. Гала, посмеиваясь, наблюдала новый спектакль, который муж талантливо играл под ее руководством. Ее устраивала возможность иногда отсутствовать, пока Сальвадор таскал по кабакам красоток вроде Аманды Лир.
Неужели кто-то подумал, что спектакль разыгрывается без ведома режиссера?
У Сальвадора юные спутницы вроде Аманды?
Ерунда, те, кто верят в их связь, не знают Дали.
Да, он соорудил бассейн, чтобы Аманда могла демонстрировать свое обнаженное тело, купаясь там. Но сколько художники видят обнаженных натур за свой век! Если всех подозревать в связи, то лучше об этом вообще не думать.
К тому же обнаженная Аманда доказывала вранье, которое сам Дали и придумал – что это бывший парень. Дали нравилось показывать на Аманду, мол, смотрите, у нее нет яичек, следовательно, это не парень!
Дураки заглядывали в бассейн, убеждались и радостно кивали.
Когда он впервые сказал журналистам, что Аманда – бывший парень, она сама страшно обиделась. Сальвадор легонько похлопал по коленке:
– Девочка, зато какой теперь к тебе интерес! Учись извлекать из всего пользу. Это называется пиар.
Аманда, карлики, разные уроды вперемешку с красивыми молодыми людьми – король окружал себя шутами. И шуты были довольны.
Разница между ними и истинными шутами только в том, что у настоящих королей их настоящие шуты говорили правду – имели на это право. А у Сальвадора только попискивают и поддакивают. Объяви он их всех дураками – согласятся. Скажет, что гомосексуалисты – тоже. Объявит, как Аманду, "переделанными", молча снесут обиду.
Гала не была против этой девушки, что бы там ни говорили, но была против ее послушания. С Дали нельзя быть послушной, надо оставаться самой собой. И не фиглярствовать рядом только потому, что он сам это делает. У Сальвадора Дали такой образ, ни повторять, ни потакать нельзя – не заметишь, как станешь никем.
Гала устала играть, но не потому, что стара или ленива, просто это уже не ее игра, а быть пешкой или запасной на скамье неинтересно.
Но как сказать об этом Сальвадору? Как объяснить, чего же ей не хватает?
Теперь, когда средств было более чем достаточно, когда, даже выстилая улицу перед домом купюрами или золотыми листами, их не потратить, почему-то все чаще вспоминалось то время, когда приходилось бегать по Парижу, убеждая знакомых приобрести картины Дали в надежде на будущую славу и спрос на них.
Дали давно играл мэтра, которому достаточно просто поставить кляксу на холст или бумагу, чтобы их стоимость взлетела до небес. Он творил лениво и больше занимался эпатажем, чем самим творчеством. Устал, сказывался возраст, даже не физиологический, а творческий.
Дали творил все меньше и медленней, а слава росла стремительно, хотя, казалось, больше невозможно. Рос и спрос на картины. Сальвадор стал повторяться.
В этом ему Муза уже не помощница, хотя он сам твердил, что без Галы даже проснуться утром нормально не в состоянии.
Наступил момент, когда Гала заскучала.
– Сальвадор, у тебя есть дело, а я просто существую. Путешествовать тяжело, сидеть на месте надоело. У меня тоже должно быть дело.
Он понял, он все сразу понял, ведь они давно были единым целым.
– Ты хочешь создать нового Сальвадора Дали?
Гала чуть помолчала под внимательным взглядом мужа, потом спокойно кивнула:
– Да, но это необязательно будет художник или поэт.
– Все равно, дорогая, я не потерплю соперника в своем доме, даже если тот шпагоглотатель или скрипач. Особенно скрипач. Да и он будет чувствовать себя неуютно. И отпустить тебя тоже не могу.
– Мы давно говорили о моем отдельном доме, куда не будет доступа толпам твоих поклонников. Купи.
Он резко поднялся, вздохнул:
– Я подумаю…
Глядя вслед мужу, Гала поймала себя на том, что впервые не знает, о чем тот думает.
О чем бы ни думал Сальвадор, он быстро нашел подходящий дом. Небольшой старинный замок называется Пуболь.
Туда не будет доступа любопытным, журналистам и даже просто гостям.
Даже сам великий Сальвадор Дали будет приезжать по приглашению.
О, как возмутил Сальвадора этот пункт договора, но Гала была непоколебима:
– Я хочу точно знать, что ты не попадешь в дурацкую ситуацию.
– Ты будешь приводить туда любовников? Молодых любовников?!
Как она хохотала!
Сбросила с себя пеньюар, показала стремительно стареющее, несмотря на все ухищрения, тело:
– Сальвадор, посмотри на меня. Когда мы встретились, мне было тридцать пять, с тех пор я ни на год не помолодела. Впрочем, как и ты, дорогой. Таким телом можно соблазниться только за деньги, а я слишком уважаю себя, чтобы покупать любовные ласки не ответной страстью, а золотом.
Он насупился, засопел и все же не сдержался:
– Обязательно скажут, что ты именно это и делаешь.
– Когда это тебя интересовало чужое мнение? Пусть говорят.
– Но тогда почему ты запрещаешь мне появляться в твоем гнездышке в любое время?
Старый упрямец не желал сдаваться. Гала рассмеялась:
– Если я позволю, ты переедешь насовсем, а следом за тобой появится толпа любопытных посетителей, гостей и прочей шелупони. Избавь меня от этого, пожалуйста. Я слишком устала, чтобы быть на виду.
– Но я буду ревновать тебя к новому Сальвадору, – настаивал Дали.
Он не желал признаваться, что очень боится остаться в своем чудаковатом доме один против своры любопытных. Но Гала была непреклонна.
И все же она дала одно обещание: новый Дали не будет художником, чтобы не составлять конкуренцию Сальвадору.
Гала обещала, что это будет… музыкант.
Дали хохотал, как сумасшедший, так, как он смеялся в Кадакесе в день их встречи:
– Ты ничего не смыслишь в музыке, как ты можешь воспитать музыканта?!
– Зато я смыслю в человеческой глупости и хорошо умею использовать ее.
Смех мгновенно прекратился, Сальвадор упрямо возразил:
– Этому ты научилась у меня.
– Да, умению создавать скандалы я научилась у тебя, но ведь многому научила и тебя в ответ.
Он не сдавался.
– Гала, Градива моя, как я переживу, если ты станешь появляться на публике с другим, более молодым и красивым? Я не вынесу этого.
– Не стану. Если будет новый Дали, то он станет все делать сам, я лишь научу его тому, что мы умеем.
Долгие разговоры помогли – Сальвадор сдался, замок Пуболь был приобретен и отремонтирован.
Оставалось только переехать туда и искать нового Дали или Элюара, которого нужно научить всем премудростям.
Начиналась девятая, последняя жизнь кошки по имени Гала.
Эта жизнь могла оказаться самой короткой, а потому должна стать самой значительной.
От Поля Гала полностью зависела, прежде всего от его любви, полностью подчинила себя его видению жизни. И поплатилась за это.
Сальвадору тоже подчинилась, но подчинила его себе. Создавать Дали не пришлось, он уже был таковым.
Теперь предстояло найти и создать нового Гения, не влюбляясь в него и не рассчитывая на долгий успех и даже ответную благодарность. Найти такого, кому была бы нужна ее поддержка, а не просто деньги, кто пожелал бы пройти путь Дали в несколько раз быстрее.
Гала понимала, что это очень трудно, рядом с ними только те, кого интересует слава и деньги Дали, что ею постараются воспользоваться, но была уверена, что все получится.
Теперь она знала, как делать гениев, и больше не жаждала ответной любви.
Предстояло, как Марине Цветаевой, придумать своего гения, а потом довести его до нужного состояния и вознести на мировой пьедестал. Достойная работа для той, чья жизнь уже подходила к концу и на счету которой уже были два Гения.
Осознав, что Гала отдаляется, ее мысли уже заняты кем-то другим, возможно, еще не существующим, но уже придуманным и ожидаемым, Дали в противовес пустился во все тяжкие – вокруг него собралось такое количество уродов разных мастей, от настоящих монстров, карликов и прочих, до действительно красивых молодых девушек с модельной внешностью, что оставалось диву даваться.
Публика решила, что это из-за нашего с ним расставания.
Мы не расстались, мы просто стали жить на разных гранях многогранной жизни.
Сама жизнь пока продолжается, хотя я больше не участвую в спектакле, который играет великий Сальвадор Дали, а он приезжает в Пуболь только по приглашению.
Я попыталась понять, что в жизни делала не так, в чем ошибалась, а в чем была права.
Это единственный случай, ведь я никогда не жалела о прошлом (и сейчас не жалею), никогда не анализировала свои и чужие ошибки, поступая по наитию, прислушиваясь к интуиции. Анализ – это не мое.
А теперь вдруг попыталась.