Через год русские столицы вновь встречали Виардо. Она блистала и в знакомом репертуаре и завоевала новые триумфы в "Золушке" Россини, "Доне Паскуале" Доницетти и "Норме" Беллини. В одном из писем к своей подруге и наставнице Жорж Санд Виардо писала: "Видите, с какой превосходной публикой я соприкасаюсь. Именно она и заставляет меня делать огромные успехи".
Уже в то время певица проявляла интерес к русской музыке. К алябьевскому "Соловью" прибавился фрагмент из "Ивана Сусанина", который Виардо исполняла совместно с Петровым и Рубини.
"Расцвет ее вокального мастерства приходился на сезоны 1843–1845 годов, - пишет А. С. Розанов. - В этот период партии лирико-драматические и лирико-комические занимали доминирующее положение в репертуаре артистки. Из него выделялась партия Нормы, трагичностью исполнения намечавшая новый период в оперном творчестве певицы. "Злополучный коклюш" оставил неизгладимый след на ее голосе, вызвав преждевременное его увядание. Тем не менее, кульминационными пунктами в оперной деятельности Виардо, прежде всего, надо считать ее выступления в роли Фидес в "Пророке", где ей, уже зрелой певице, удалось достичь замечательной гармонии между совершенством вокального исполнения и мудростью драматического воплощения сценического образа, "второй кульминацией" явилась партия Орфея, сыгранная Виардо с гениальной убедительностью, но менее совершенно в вокальном отношении. Менее крупными вехами, но тоже большими художественными удачами были для Виардо партии Валентины, Сафо и Альцесты. Именно подобные, полные трагического психологизма, роли, при всем многообразии ее театрального дарования, более всего соответствовали эмоциональному складу Виардо и характеру ее яркого темпераментного таланта. Именно благодаря им Виардо - певица-актриса - заняла совершенно особое положение в оперном искусстве и артистическом мире XIX века".
В мае 1845 года супруги Виардо покинули Россию, направляясь в Париж. С ними в Париж едет и Тургенев. А осенью вновь начался для певицы петербургский сезон. К ее излюбленным партиям добавились новые роли - в операх Доницетти и Николаи. И в этот приезд Виардо оставалась любимицей русской публики. К сожалению, северный климат подорвал здоровье артистки, и с той поры она вынуждена была отказаться от регулярных гастролей в России. Но это не могло прервать ее связей со "вторым отечеством". В одном из ее писем к Матвею Виельгорскому есть такие строки: "Каждый раз, когда я сажусь в карету и еду в Итальянский театр, я воображаю себя на дороге в Большой театр. И если на улицах немного туманно - иллюзия бывает полной. Но едва лишь карета останавливается, как она исчезает, и я глубоко вздыхаю".
В 1853 году Виардо - Розина еще раз покоряет петербургскую публику. И. И. Панаев сообщает Тургеневу, сосланному тогда в свое имение Спасское-Лутовино, что Виардо "производит фурор в Петербурге, когда она поет - нет мест". В "Пророке" Мейербера она исполняет одну из лучших своих ролей - Фидес. Один за другим следуют ее концерты, в которых она часто поет романсы Даргомыжского и Михаила Виельгорского. Это было последнее выступление певицы в России.
"С большой художественной убедительностью певица дважды воплотила образы библейских женщин, - пишет А. С. Розанов. - В середине 1850-х годов она выступила в партии Мэхалы, матери Самсона, в опере "Самсон" Ж. Дюпре (на сцене небольшого театра в помещении "Школы пения" знаменитого тенора) и, по словам автора, была "грандиозна и восхитительна". В 1874 году она стала первой исполнительницей партии Далилы в опере "Самсон и Далила" Сен-Санса. Исполнение партии леди Макбет в одноименной опере Дж. Верди относится к числу творческих достижений Полины Виардо".
Казалось, годы не властны над певицей: "В один из музыкальных "четвергов" в доме Виардо в 1879 году певица, которой было тогда уже под 60 лет, "сдалась" на просьбы петь и выбрала сцену лунатизма из "Макбета" Верди. Сен-Санс сел за рояль. Г-жа Виардо выступила на середину залы. Первые звуки ее голоса поражали странным гортанным тоном; звуки эти точно с трудом исторгались из какого-то заржавленного инструмента; но уже после нескольких тактов голос согрелся и все больше и больше овладевал слушателями… Все прониклись ни с чем не сравнимым исполнением, в котором гениальная певица так всецело сливалась с гениальной трагической актрисой. Ни один оттенок страшным злодеянием взволнованной женской души не пропал бесследно, а когда, понижая голос до нежного ласкательного пианиссимо, в котором слышались жалоба, и страх, и муки, певица пропела, потирая белые прекрасные руки, свою знаменитую фразу. "Никакие ароматы Аравии не сотрут запаха крови с этих маленьких ручек…" - дрожь восторга пробежала по всем слушателям. При этом - ни одного театрального жеста; мера во всем; изумительная дикция: каждое слово выговаривалось ясно; вдохновенное, пламенное исполнение в связи с творческой концепцией исполняемого довершали совершенство пения".
Значительную часть своей жизни она посвятила педагогике. Среди учениц и учеников Полины Виардо - знаменитая Дезирэ Арто-Падилья, Байлодз, Хассельман, Хольмсен, Шлиман, Шмейсер, Бильбо-Башлэ, Мейер, Роллант и другие. У нее прошли отличную вокальную школу многие русские певицы, в том числе Ф. Литвин, Е. Лавровская-Цертелева, Н. Ирецкая, Н. Штемберг.
Глава 4
Такой останься в памяти моей
В "Воспоминаниях" Авдотьи Панаевой говорится о внешности двадцатидвухлетней Полины Виардо: "Виардо отлично пела и играла, но была очень некрасива, особенно неприятен был ее огромный рот…". Через несколько лет, когда Виардо снова гастролировала в Санкт-Петербурге (1853 год), Авдотья Яковлевна отнеслась к ней все так же сурово: "А о наружности нечего и говорить: с летами ее лицо сделалось еще некрасивее".
Во все времена публика любила красивых певиц. Наше время, кстати, - не исключение. Привлекательная внешность и сейчас служит хорошей "упаковкой" для таланта. Стоит напомнить, что все наши известные оперные певицы - Нежданова, Обухова, Вишневская, Архипова, Синявская, Нетребко, - как правило, красивы или даже очень красивы.
Первоначально в семье Гарсиа не думали, что скромная и трудолюбивая Полина станет певицей, с ранних лет она обучалась игре на фортепьяно. Отец использовал ее в качестве аккомпаниатора на своих уроках пения, когда в пятьдесят шесть лет простился со сценой. Девочке не было в ту пору и десяти лет. Как раз к ее десятилетию отца не стало, нужно было думать о будущем, о том, чтобы помочь матери. Мечтам стать пианисткой сбыться не довелось. Именно Хоакина первая увидела в Полине певицу и начала с нею заниматься. Но и уроки отца пригодились - недаром однажды после его занятий с учениками дочь-подросток, сидящая за фортепьяно, сказала: "Я усвоила больше, чем твои ученики".
Примечательное описание "Рашели" оставил наш соотечественник Александр Иванович Герцен: "Она нехороша собой, невысока ростом, худа, истомлена; но куда ей рост, на что ей красота, с этими чертами резкими, выразительными, проникнутыми страстью? Игра ее удивительна; пока она на сцене, что бы ни делалось, вы не сможете оторваться от нее; это слабое, хрупкое существо подавляет вас; я не мог бы уважать человека, который не находился бы под ее влиянием во время представления… А голос - удивительный голос! - он умеет приголубить ребенка, шептать слова любви и душить врага; голос, который походит на воркование горлицы и на крик уязвленной львицы".
Генри Джеймс отмечал в письме к американским родственникам, что Полина Виардо некрасива, что в понимании французов означает "очень красива"…
Об особой красоте француженок писал Герцен: "Да какая же это исключительно французская красота? Она чрезвычайно легко уловима: она состоит в необыкновенно грациозном сочетании выразительности, легкости, ума, чувства, жизни, раскрытости, которое для меня увлекательнее одной пластической красоты, всепоглощающего изящества породы, античных форм итальянок и вообще красавиц".
Схожим образом пишет о своей "танцовщице" влюбленный в нее Алексей Петрович, близкий автору герой Тургенева: "В ней было много жизни, то есть много крови, той южной, славной крови, в которую тамошнее солнце, должно быть, заронило часть своих лучей".
Но в Полине было еще что-то, кроме "легкости, ума, чувства и жизни". В ней, бесспорно, жило нечто колдовское, действующее на многих мужчин из ее окружения.
- Что думаешь, об этом соловье? - интересовался у своего друга Луи Виардо, "положивший глаз" на начинающую певицу Полину Виардо.
- Ужасно некрасива. Но… если я увижу ее вновь, я в нее безумно влюблюсь, - отвечал мужчина, возраст которого позволял судить об его опыте.
Ари Шеффер был старше мужа Полины на пять с половиной лет, и с ним случилось именно то, что он предвидел: он полюбил жену своего друга; до конца жизни он был ее верным, заботливым рыцарем и конфидентом. Полина видела в нем друга, он заменял ей отца.
Однажды в своих воспоминаниях Афанасий Фет, бывший другом Тургенева, замечает, что Тургенев говорит о Полине Виардо очень резко. Разговор происходит в 1857 году во Франции, в летней усадьбе Виардо - Куртавнеле. В пересказе Фета слова Тургенева звучат так: "Боже мой! - воскликнул он, заламывая руки над головою и шагая по комнате. - Какое счастье для женщины быть безобразной!". Допустим, что Тургенев так именно и выразился. Это время, когда после долгой - шестилетней - разлуки он снова оказался в семье Виардо и только осваивался с новой реальностью. Он отдавал себе отчет, какой Полина представляется окружающим, тому же Фету, для него же самого понятия красоты-безобразия существовали в преломлении к личности артистки, к сложному комплексу связанных с нею чувств.
Тургенев прослыл эстетом, любителем красоты. Аратов, герой написанной за год до смерти писателя повести "Клара Милич" (1883), - alter ego автора, - характеризуется им так: "Сердце имел очень нежное и пленялся красотою… Он даже приобрел роскошный английский кипсэк - и (о позор!) любовался "украшавшими" его изображениями разных восхитительных Гюльнар и Медор…". И вот этот герой на протяжении повести проходит путь постижения новой красоты, красоты, прежде ему незнакомой и чуждой. Вместо "нежного профиля", "добрых светлых глаз", "шелковистых волос", "ясного выражения лица" той идеальной девушки, "которой он даже еще не осмеливался ожидать", он увидел "черномазую", "смуглую", "с грубыми волосами", "с усиками на губе", к тому же предположительно "недобрую" (без улыбки) и "взбалмошную".
Этот второй женский образ Аратов обозначил словом "цыганка", так как "не мог придумать худшего выражения". Однако лицо этой "цыганки" в какой-то момент кажется ему "прекрасным" и вызывает "нечто вроде испуга, сожаления и умиления". Затем наступает следующий этап: "Не красавица… а какое выразительное лицо! Неподвижное… а выразительное! Я такого лица еще не встречал. И талант у нее есть…".
Если Андзолето, герой "Консуэло", скоро и без особых мук признает свою подругу красивейшей женщиной, то у Тургенева показан процесс перерождения человека, кардинальной смены его эстетических вкусов под влиянием захватившего его чувства.
В ранней повести "Переписка" (1854) герой Тургенева умирает от завладевшей им любви к "танцовщице". Автор-рассказчик сам удивлен тому, что влюбился: "Это было тем более странно, что и красавицей ее нельзя было назвать".
Но при этом герой не может "отвести взора от черт ее лица… наслушаться ее речей, налюбоваться каждым ее движеньем". Срабатывает "магия любви": некрасота любимой в глазах влюбленного перевоплощается в красоту. Герой "Переписки" сравнивает свое состояние с "оцепенением", в которое впадают рыцари из немецких сказок. На Востоке таких влюбленных безумцев называют "меджнунами", и их любовным страданиям посвящена целая россыпь поэм на арабском и фарси.
Сюжет превращения Золушки в принцессу, гадкого утенка в лебедя предполагает некое внешнее изменение, происшедшее с самим героем. Так, Золушка благодаря фее поменяла свой бедный наряд и отправилась во дворец в роскошной карете. Утенок повзрослел - и оказался лебедем, его не за того принимали. Есть у Куприна сказка "Синяя звезда". Там девушка считается уродливой в чужой стране, куда ее занесло случайно. В своем родном краю она - красавица, и там в нее влюбляется принц. Тургеневский сюжет - иной. У Тургенева что-то происходит с тем, кто смотрит. Его "зрение" чудесным образом меняется. Повторю, что процесс этот происходит под действием любви, замешанной на магии искусства.
В концертах Полина в силу своего редкого голоса, необычного репертуара, темперамента и певческого мастерства, как правило, имела перед ними преимущество, в оперных же спектаклях, где зритель привык к примадоннам-красавицам, она довольно часто выступала в "мужских партиях", например, как уже упоминалось ранее, Орфея в опере Глюка, принесшей ей колоссальный успех. Кстати говоря, были случаи, когда, увидев Полину Виардо в роли Орфея, зрители не верили, что эта партия исполняется женщиной. В опере "Пророк" Мейербера композитор специально писал для еще молодой Виардо партию матери героя. Роль Фидес стала коронной в карьере певицы.
Глава 5
Ранний дебют Полины Гарсиа
Первый выход на сцену в роли певицы оказался для Полины чрезвычайно удачным.
На концерте скрипача Шарля де Берио, бывшего вначале возлюбленным, а затем мужем умершей к тому времени Марии Малибран, Полина исполнила вокальный номер. Было это в Брюсселе, в зале сидела бельгийская королевская чета, присутствовал дипломатический корпус. В отличие от де Берио, признанного музыканта, 16-летняя Полина была никому не известна, единственное, что о ней знала публика: она "сестра Малибран". И случилось чудо - слушателям показалось, что Малибран воскресла.
У Полины не было победительной внешности сестры, но было меццо-сопрано похожего тембра - редкой красоты и силы голос, с диапазоном в три октавы, было очарование юности и еще был тот кураж, который овладевает артистом в минуты вдохновения. Предубежденная и едкая Панаева, о которой Фет отзывался в воспоминаниях как о "безукоризненно красивой", злорадно отмечала в Полине "не-красоту". Однако эта "некрасота" в сочетании с уникальным голосом, артистизмом и какой-то особой магией, исходящей от певицы, могла заворожить как на сцене, так и в жизни.
На первом выступлении Полины Виардо в Париже побывал Генрих Гейне. Случилось это 15 декабря 1838 года. Полине было 17 лет. Она выступала на сцене Театра де ля Ренессанс. "… Она больше напоминает нам грозное великолепие джунглей, чем цивилизованную красоту и прирученную грацию нашего европейского мира, - писал немецкий поэт. - В момент ее страстного выступления, особенно, когда она открывает свой большой рот с ослепительно белыми зубами и улыбается с жестокой сладостью и милым рычанием, никто бы не удивился, если бы вдруг жираф, леопард или даже стадо слонят появились на сцене".
Гениальное описание! Сразу становится ясно, что явление необычное, что певица принесла с собой пряный экзотический мир, далекий от пресной скуки и рутины.
Другой критик, смотревший то же самое представление, - это был молодой Альфред де Мюссе - писал: "Она поет как дышит… она слушает не свой голос, но сердце". В своем ревю Мюссе выделил и благословил двух начинающих свою карьеру актрис - Полину Виардо и Элизу Рашель. Обе были современницами и обе - с легкой руки Мюссе - вошли в историю французского театра. Любопытно, что та и другая представляли собой схожий тип актрисы. Рашель, как и Виардо, была некрасива, но силой таланта воспламеняла публику.
С 1837 года Полина начала выступать как певица сначала в гостиных, а затем и на концертах. После первого большого успеха шестнадцатилетняя певица отправилась в концертное турне по Германии. Вскоре судьба занесла ее в Париж, где ее старший брат преподавал музыку в консерватории.
В 1839 году Полина дебютировала в Лондоне в партии Дездемоны. Там ее и услышал друг старшей сестры Луи Виардо, бывший одним из директоров Итальянской оперы в Париже. Он предложил Полине петь в парижском театре, и она с радостью согласилась.
Полина Мишель Фердинанд Гарсиа всей своей жизнью будет опровергать расхожие штампы. В частности, тот, что "на детях великих родителей природа отдыхает". Как известно, она родилась в семье известнейшего в свое время певца Мануэля Гарсиа, любимого тенора великого Россини, который, впервые услышав виртуозное пение испанца, воскликнул: "Ну, наконец-то, я нашел своего певца!" - и в скором будущем именно для Мануэля писал арии "Севильского цирюльника". Мать была превосходной драматической актрисой, звездой мадридских театров, но после рождения троих детей притягательному миру сцены предпочла мир семьи. Гарсиа перебрались в Париж, где карьера главы семейства складывалась удачно, а сам он обрастал все большим количеством сиятельных поклонников и поклонниц.
Одной из таковых была русская княгиня Голицына, ставшая крестной матерью появившейся в 1821 году в семье девочки. Малышку нарекли в ее честь Полиной. Дитя с малолетства проявляло ярко выраженное музыкальное и лингвистическое дарование. Полина так усердно занималась, - что уже в четыре года исполняла сложные фортепианные пьесы и говорила на французском, испанском, итальянском и английском. Позже она легко выучит русский, немецкий, будет штудировать греческий и латынь, мечтая тем не менее стать пианисткой - как ее знаменитый учитель - Ференц Лист. Но в 1831 году на одном из семейных вечеров Полина станет петь, и ее старшая сестра, великолепная Мария Малибран, вошедшая в историю как дива оперной сцены, скажет пророческие слова: "Это дитя… затмит нас всех!".
Не испугавшись соперничества, Мария Малибран, как и ее муж - скрипач и композитор Шарль Берио (чьи произведения и сегодня не сходят с классической сцены), - всячески поддерживали талант юной певицы. В 1838 году начались первые публичные выступления, и перед Полиной открылись двери всех парижских концертных залов. Унаследовав драматический талант матери и прекрасный голос отца, девушка вызвала восторженные отклики. Писатель Теодор Готье, приветствовал в ней "звезду первой величины", а о ее голосе сказал как об "одном из самых великолепных инструментов, какие только можно услышать".
Глава 6
В "дикой стране"
Уже не не раз, с начала этой книги, "пелись" дифирамбы о великом творческом таланте Полины Гарсиа - Виардо. Казалось, эта женщина, эта "дива сцены", насквозь была проникнута искусством - искусство это опиралось, разумеется, на страстный женский темперамент. На сцене она воспламенялась. И через черты своего лица, не отличавшегося особой красотой, излучала свое обаяние.
Древняя кровь, древние страсти таились в ней. Марию Малибран считали лирической певицей, Полину же - трагической. Гейне видел в Полине Виардо некую стихию, саму природу: море, лес и пустыню. Может быть, и действительно, она сберегла она в себе первозданное. Может быть, странствия юности, океаны, леса Мексики, плоскогорья Испании навсегда оставили на ней отпечаток.
Такова была молодая звезда, облетевшая Европу, всюду побеждавшая. Россия находилась далеко, но слава ее шла и на Запад: император, двор, Петербург, фантастические снега, фантастические гонорары. Направляясь туда, вероятно, считала Виардо, что будет чуть ли не ездить на белых медведях и жить среди царей и рабов. В действительности попала в пышный императорский Петербург 1843 года, со всей тяжеловесной и великолепной придворной жизнью, с барством и блестящими театрами.