* * *
Мужскую наготу изображали под видом всевозможных купаний.
"После боя" 1942 года Александра Дейнеки. Сидящий спиной к зрителю голый мужик откровенно рассматривает других веселых голых мужиков помоложе, моющихся под душем. Данное картине название соответствует историческому моменту (идет война) и оправдывает гомосексуальный сюжет.
Полотно почти копирует прекрасную фотографию Бориса Игнатовича "Баня", сделанную в 1935 году. Дагеротип Игнатовича, на наш взгляд, во всех смыслах намного превосходит картину Дейнеки "После боя".
А вот редкий случай, когда обнаженный мужчина изображен под видом аллегории мирного времени: "Золотой век" Петра Кончаловского.
* * *
Помню курьез, случившийся с картиной художника Николая Соломина. На одной из ежегодных весенних или осенних выставок, проводившихся в то время в Доме художника на Кузнецком Мосту, Соломин выставил натюрморт под названием "Искусство".
Композиционным центром работы художник сделал репродукцию картины Александра Иванова "Явление Христа народу".
Мастер увлекся ивановским выходящим из воды голым мальчиком. И выписал его настолько совершенно и с такой искренней любовью, что обнаженный отрок вышел из плоскости репродукции. И стоял на столе раздетым крошечным лилипутом среди гигантского художественного реквизита великанов.
* * *
Итак, несмотря на все вышеизложенное, ситуация с обнаженкой в стране оставалась двусмысленной, ханжеской и небезопасной. Одним было можно, другим нельзя.
Против художника Вячеслава Сысоева в 1979 году было возбуждено уголовное дело по статье "Изготовление и сбыт порнографических предметов". Сысоев пустился в бега. В 1983-м его нашли, арестовали и приговорили к двум годам за порнуху. Художник отмотал срок.
Тем не менее, не имея возможности свободно публично показывать эротические произведения, художники ни в чем себе не отказывали в тиши мастерских.
Ярким примером может служить знаменитый советский скульптор-монументалист Сергей Дмитриевич Меркулов. Народный художник СССР, член Коммунистической партии, автор многочисленных монументов Сталину и Ленину, неоднократный лауреат Сталинской премии, директор ГМИИ имени Пушкина.
В 1931 году пятидесятилетний Меркулов нарисовал альбом откровенных порнографических рисунков, который назвал "Русская азбука из 36 букв от А до ижицы". В произведении сцены групповух вписаны в формы букв русского алфавита. Будущий директор крупнейшего советского музея оторвался, как говорится, по полной, дав абсолютную свободу своей неудержимой сексуальной фантазии.
В изображенных оргиях принимают участие и мифологические персонажи, среди которых неоднократно фигурирует наш старый знакомый – крылатый фирс из древних Помпей.
Сергею Дмитриевичу нечего было опасаться: в отличие от автора этих строк, у него не было старшей сестры Люси.
Жан Огюст Доминик Энгр и Александр Герасимов
Жажда жизни
Хочется вспомнить восхитительное творение Жана Огюста Доминика Энгра "Турецкая баня" (1862).
Ухоженные, умащенные обнаженные юные красавицы возлежат на коврах и подушках.
Изысканные бусы, серьги, кольца, браслеты.
Рабыни причесывают и овевают волосы совершенных созданий душистыми ароматами. Угощают чаем и вином.
В руках служанки, пришедшей в "Турецкую баню" из написанной юношей Энгром картины "La Grande baigneuse" (1808), зурна.
Зурне вторит бубен.
Танец.
Роскошь, лень, нега, желание.
Томление плоти разлито в воздухе, переливаясь за пределы полотна.
В ожидании будущих блаженств девушки предаются сапфическим забавам. Трудно (и легко) представить, что произойдет в мгновение, когда счастливчик окажется в "Турецкой бане".
В волшебной сказке.
Название этой сказки "Тысяча и одна ночь".
* * *
"Турецкая баня" – результат увлечения художника экзотикой Востока.
В вышеописанном пристрастии маэстро был не одинок. Таков был вкус времени. Мода.
На артистический бомонд эпохи произвело впечатление предисловие Виктора Гюго к сборнику стихов "Ориенталии" (1829), в котором поэт сформулировал новую философию Востока.
Иоганн Вольфганг фон Гете в "Западно-восточном диване" (1815) призывал: "Север, Запад, Юг в развале, / Пали троны, царства пали. / На Восток отправься дальний / Воздух пить патриархальный, / В край вина, любви и песни, – / К новой жизни там вокресни".
Для обновления культуры европейцу, как вампиру, необходимо время от времени вливание свежей крови. "Ренессансу Востока", западному ориентализму мы обязаны рождением иных волшебных сказок: "Маленького Мука" Вильгельма Гауфа. "Золотого Петушка" и поэмы "Бахчисарайский фонтан" Александра Сергеевича Пушкина.
Восточными мотивами пронизано и творчество Михаила Юрьевича Лермонтова: "Не боюся я Востока, / Отвечал Казбек, / Род людской там спит глубоко / Уж девятый век. / Посмотри: в тени чинары / Пену сладких вин / На узорные шальвары / Сонный льет грузин; / И, склонясь в дыму кальяна / На цветной диван, / У жемчужного фонтана / Дремлет Тегеран. / Вот у ног Ерусалима, / Богом сожжена, / Безглагольна, недвижима / Мертвая страна; / Дальше, вечно чуждый тени, / Моет желтый Нил / Раскаленные ступени / Царственных могил; / Бедуин забыл наезды / Для цветных шатров / И поет, считая звезды, / Про дела отцов. / Все, что здесь доступно оку, / Спит, покой ценя… / Нет, не дряхлому Востоку / Покорить меня!"
"Дряхлому Востоку" покорились лорд Байрон, написав "Еврейские мелодии", и Ян Потоцкий – "Рукопись, найденную в Сарагосе". Не будь сей европейской одержимости, мы бы не ведали картин Василия Верещагина и Поля Гогена. Не говоря уже о дивных киргизских полотнах Павла Кузнецова. Да всего и не перечислишь.
Список бесконечен…
* * *
Любимый художник Сталина Александр Андреевич Герасимов в свободное от живописания вождей время предавался изображению ядреных баб, моющихся в банях.
Тетеньки написаны столь живо, с огоньком, что создается впечатление, будто Александр Андреевич лично служил банщиком в вышеупомянутых термах. На четырехкратного лауреата Сталинской премии негласные запреты на изображение ню в советском искусстве не распространялись.
В "Турецкой бане" Энгра томные, душистые, гладкие, изысканные девушки не моются, а пребывают в ожидании блаженства. В картине французского классика звучат негромкие пьянящие напевы.
Напротив, в "Русской бане" сталинского любимца слышатся ядреный матерок и бабское ржанье.
В отличие от энгровских волшебниц, в укромных местах герасимовских теток темнеет естественная поросль. Теткам настала пора помыться, что они и делают, с энтузиазмом обдавая себя из ковшей и шаек.
Волшебные создания из "Турецких бань" обещают мужскому зрителю утонченные неземные услады.
В то время как при созерцании "Русской бани" Александра Герасимова в памяти всплывает диалог между лирическим героем и персонажем по имени Михал Иваныч из повести Сергея Довлатова "Заповедник".
Лирический герой:
– Миша, ты любил свою жену?
– Кого?! Жену-то? Бабу в смысле? Лизку, значит? – всполошился Михал Иваныч.
– Лизу. Елизавету Прохоровну.
– А чего ее любить? Хвать за это дело и поехал…
* * *
Жан Огюст Доминик Энгр написал "Турецкую баню" в возрасте восьмидесяти двух лет. Художник нисколько не потерял ни высочайшего мастерства, ни творческой энергии. Ни пронзительного желания, ни свежести чувств.
Как будто это юношеские грезы. И юношеская страсть.
Именно в феноменальной жажде жизни заключается секрет шедевра. Произведение внушает оптимизм мужской половине человечества: мол, старость и знает, и может.
Справедливости ради, напомним, что и "Баня" пятидесятисемилетнего Александра Андреевича Герасимова написана не только для того, чтобы напомнить согражданам, что им следует соблюдать правила гигиены и мыться раз в неделю…
Александр Лактионов
Исследователь света
Первый мой преподаватель в художественной школе старичок Владимир Иванович был поклонником голландской живописи семнадцатого века. Он ставил нам задачу – передать акварелью поверхность шелковой драпировки в складках, блики на стеклянных бокалах, наполненных подкрашенной водой, служившей вином, свежесть сбрызнутого водой искусственного винограда в фарфоровой вазе.
Гриша Брускин. "Прошедшее время несовершенного вида"
В 1957 году я впервые попал на огромную выставку в московском Манеже. И пришел в восторг от всего, что там увидел. Особенно сильное впечатление на начинающего художника произвели натюрморт и автопортрет Александра Ивановича Лактионова, выполненные пастелью. Казалось, что Лактионов внял всем советам моего преподавателя. В голову закралась крамольная мысль, что, может быть, даже сам Владимир Иванович не смог бы написать с таким мастерством муаровые переливы на кожуре персика. Не верилось, что человек способен обладать такой чудесной силой.
Я полагал, что картины написаны волшебником.
* * *
Владимир Иванович ушел на пенсию, появился новый преподаватель Гурвич Иосиф Михайлович – поклонник живописи l'Ecole de Paris и искусства раннего итальянского Возрождения. Я не просто разлюбил Лактионова: его имя превратилось для меня в синоним натурализма и дурного вкуса.
Одновременно охладел к любимым с детства передвижникам. Возненавидел искусство соцреализма. Я полагал, что советское искусство – вовсе не искусство. А ложь, инструмент пропаганды, призванный оболванивать граждан, проводить, как тогда говорили, "правильную" политику Коммунистической партии в широкие массы.
Я возмущался: по всей стране разбросаны лагеря, где томятся миллионы неповинных людей, а у "них" на экранах разъезжают кубанские казаки и свинарка влюбляется в горного пастуха на лживой Выставке достижений народного хозяйства.
Мне казалось, что лакейский соцреализм направлен против моей свободы. А сталинские высотки унижают мое достоинство.
Я не любил советскую власть, и последняя отвечала мне взаимностью.
* * *
После краха Советского Союза я иначе взглянул на искусство соцреализма.
Рассуждал приблизительно так: да, это искусство лжи. Но оно подобно кривому зеркалу, которое, искажая лицо человека, выявляет его суть. И если зритель умеет читать коды, у него в руках золотой ключик к правде.
Я полюбил сталинские высотки и нынче не могу помыслить родного города без этих замечательных творений.
Затем подумал, что соцреализм вовсе не искусство лжи. Наша жизнь протекала в идеологизированном пространстве. И эта самая кривда была частью заданного ландшафта. Как деревья в московском сквере. И, наоборот, не отразить эту "ложь" в искусстве было бы ложью.
Мы думали, что реалистическая эклектика, стиль "соцреализм" – косный выбор Сталина. На поверку оказалось, что такова была общая мировая тенденция. В период между двумя мировыми войнами искусство во всем мире отвернулось от авангарда и повернулось в сторону фигуративизма. В трех странах, а именно в Италии, в Германии и в России возникли идеологические версии реализма.
После победы над фашизмом во Второй мировой войне фигуративное искусство на Западе стало ассоциироваться с тоталитарными режимами. Западные, и прежде всего немецкие, интеллектуалы предупредили мировое сообщество, что фигуративное изображение обладает опасной аурой, которую злые силы (например, фашизм) при случае могут снова использовать против человека и человечества.
Авангард опять оказался в чести. Возникла вторая волна: абстрактное искусство, минимализм, концептуализм и прочее. В Советском Союзе из-за железного занавеса аналогичный процесс начался позже, спустя десяток лет, с появлением неофициального искусства.
Сталинский соцреализм представляет собой уникальный документ времени. И занимает особое место в истории вообще и в истории искусства в частности. Среди соцреалистов были прекрасные мастера. В том числе любимый ученик Исаака Израилевича Бродского Александр Иванович Лактионов.
* * *
Существуют художники одного творения – magnum opus. Шедевра с большой буквы. За примерами далеко ходить не надо. Вспомним Александра Иванова с его изумительной картиной "Явление Христа народу".
Бывают же художники и писатели, создавшие немалое количество произведений, но в культурной памяти оставшиеся всего лишь одним шедевром. В качестве примера можно привести весьма плодовитого французского писателя аббата Прево, написавшего множество романов, но известного лишь как автор ставшего классическим произведения "История кавалера де Грие и Манон Леско".
Нечто подобное произошло и с Лактионовым, прославившимся картиной "Письмо с фронта". Остальное наследие художника очень неровно. Оно включает и хорошие работы, например портреты его учителя Исаака Бродского, и весьма слабые, например портреты Сталина, которые выглядят вялыми раскрашенными фотографиями. Кстати, маэстро Бродский справился с этой задачей блестяще. И оставил несколько неординарных портретов вождя народов.
* * *
На творчество художника и на картину "Письмо с фронта" в частности оказала влияние работа замечательного русского пейзажиста Архипа Ивановича Куинджи "Березовая роща". Самого же Куинджи можно назвать наследником великих мастеров прошлого – волшебников света: Вермеера, Караваджо и де Ла Тура.
* * *
"Письмо с фронта" похоже на постановочные фотографии 40–50-х годов прошлого века, печатавшиеся в иллюстрированном журнале "Огонек". На картину так и просится логотип журнала. Правда, быт художник не приукрасил, как это делалось на вышеупомянутых снимках. Дом представлен на картине в обветшалом виде: штукатурка осыпалась, обнажив кирпичную кладку. Пол провалился. Доски балкона не то отвалились сами по себе, не то их украли воры. Руина в данном случае символизирует временные тяготы военного времени: победим – отремонтируем! Мир до получения "благой вести". Письмо принесло в отчий дом хорошие новости: отец семейства жив и гонит врага. Победа не за горами. И чудесный небесный солнечный свет буквально затопил место действия: поленовский "московский дворик" и разрушившееся крыльцо. Его летнее тепло согревает зрителя. Интонация картины – умиление – отразилась на лицах героев.
Главное достоинство произведения – убедительная передача солнечного света. Самая запоминающаяся деталь: голубой дымок, струящийся на просвет из сигареты, раскуриваемой пострадавшим на войне комиссованным солдатом. Запах этого дымка чувствуется и по сей день. "Письмо с фронта" – почтовая открытка из тех далеких лет в сегодняшнее время. И в наступающее с каждым мгновением будущее. Открытка на память. И благодарная Память хранит ее в своих анналах.
* * *
В наши дни продолжил традицию художников – "исследователей света" Олег Васильев (кстати, высоко ценивший Лактионова). И на которого также, безусловно, оказал огромное влияние все тот же поразительный Куинджи.
Достаточно сравнить некоторые произведения двух мастеров, чтобы убедиться в их подчас почти абсолютном сходстве.
"Осенняя распутица" 1872 г. Куинджи и "Утро туманное, утро седое" 1993 г. Васильева.
"Днепр утром" 1881 г. Куинджи и "Дикие цветы" 2005–2006 гг. Васильева.
"Пейзаж. Степь" 1890 г. Куинджи и "Тишина" 2002 г. Васильева.
И, наконец, два шедевра: "Лунная ночь на Днепре" 1880 г. Куинджи и "Заброшенная дорога" 2001 г. Васильева.
В своем творчестве Васильев буквально продолжил традицию русского пейзажа XIX века. При этом работы мастера не выглядят ни déjà vu, ни старомодными. И прекрасно вписываются в нынешний контекст искусства.
* * *
Много лет тому назад в Академии художеств в Петербурге я видел картину Лактионова, которая запечатлелась в памяти: в просторном дворцовом помещении против света изображены курсанты военного училища в серой военной униформе, смахивающей на фашистскую. Военные развернули огромную карту военных действий на территории врага. За окнами озаренная Нева. Льющийся снаружи божественный свет заливает комнату. Предметы отбрасывают глубокие черные тени на роскошный туркменский ковер. Солнечные лучи, пронизывая военную карту, подробно прорисовывают на просвет названия немецких городов и деревень. Бумага оживает. Освещенные солнцем и обозначенные красными стрелками наши войска ведут атаку на противника. Черные вражеские стрелки позорно отступают во мрак глубокой черной тени. Призраком пролетает самолет. И прозрачный воин колет врага. В помещении царит игра теней. Легких, тающих и глубоких, почти черных. Борьба света и тьмы. Добра и зла. Небесный свет на стороне правды. Сталин, прогуливающийся вдоль Кремлевской стены с товарищем по партии на картине, висящей в проеме между окнами дворцовой комнаты, как Бог с небес, благословляет воинов на правое дело.
Сочетание идеологических и теологических символов (скорее всего, не отрефлексированных художником), а также виртуозное мастерство в передаче световых эффектов произвели неповторимое впечатление.
* * *
Когда же спустя годы я снова взглянул на картину, то обнаружил, что память, взяв в соавторы воображение, существенно усовершенствовала произведение.
Оказалось, что карта военных действий – чистый плод моего воображения: военные держат в руках всего лишь стенгазету. Полотно так и называется: "Курсанты выпускают стенгазету".
Но игра божественного света и дьявольской тьмы тем не менее удалась Лактионову на славу.
Владимир Немухин
Египетская тайна
Бог поведал первому египетскому жрецу Гермесу Трисмегисту ИСТИНУ о мире и о Вселенной. Трисмегист передал СООБЩЕНИЕ следующим жрецам. Те передавали ЗНАНИЕ из поколения в поколение своим преемникам. Когда жрецы поняли, что наступает скорый конец Египетскому царству и египетской цивилизации, они придумали игральные карты и спрятали (зашифровали) в картах ИСТИНУ. Чтобы в нужный момент избранный человек сумел ее обрести.
* * *
Художник Владимир Немухин посвятил жизнь разгадыванию этой ТАЙНЫ.
В своем творчестве он бесконечно раскладывает карты на картинах, выстраивая разные фигуры. Разные комбинации. Пытаясь обнаружить правильную. Некоторые карты повернуты к зрителю рубашкой: художник не решается их открыть. Некоторые оставили лишь след на ломберном столе. Линии и стрелки указывают возможные траектории перемещения карт. Художник раздумывает. Ищет решение.
Собрание холстов Немухина с изображением карт являет собой учебник или скорее задачник по разгадыванию египетской тайны. Если когда-нибудь найдется читатель немухинского сборника, который решит ЗАДАЧУ, настанут те самые времена.