Увлекаясь историей, он не мог оставаться равнодушным к иконописи, и в 1901 году добился создания Комитета попечительства о русской иконописи, став его первым председателем. За год до этого граф совершил путешествие по селам Владимирской губернии – Мстере, Палеху и Холуеву, впечатления от которого он опубликовал в книге "Проселки". Эти села издавна славились своими иконописными традициями, но сейчас традиционная иконопись находилась в катастрофическом положении – мастера не могли конкурировать с фабриками, которые массово печатали иконы на бумаге. И граф решил принять меры для спасения традиционного иконописного промысла. Было составлено прошение на имя государя, а кроме того, он сумел увлечь своей идеей ученых историков и искусствоведов. Помимо создания иконописных школ, артелей иконописцев, магазинов и складов, где хранились написанные вручную иконы, комитет издавал "Лицевой иконописный сборник", задачей которого было ознакомление русского общества с памятниками византийской и древнерусской иконописи, а кроме того, чтобы популяризировать деятельность Комитета, печатались "Известия" и выпуски "Иконописного сборника".
Шереметев был человеком вспыльчивым, нервным и при этом очень замкнутым. В обществе его считали чудаком, "человеком с зайчиком" – он почти ни с кем не общался, жил своей особой жизнью, был полностью погружен в науку и не обращал внимания на такие мелочи, как, к примеру, внешний вид или состояние своего платья.
Однажды вдова его приятеля Варвара Мятлева, отчаявшись обратить внимание графа на состояние его одежды, приколола записку к его вытертой каракулевой шапке, умоляя наконец сменить ее.
Что делается в его доме, он тоже не замечал. Как-то, встретив на улице давнего знакомого, граф страшно обрадовался.
Сколько лет! – воскликнул он. – Давно ли вы приехали?
Да уже третьего дня.
Вот как?! А где же вы остановились?
Да у вас в доме!
При этом даже его недоброжелатели признавали, что это человек крайне умный и образованный – он прекрасно писал, говорил на нескольких языках, был очень увлечен историей, много читал, общался с учеными.
В своем доме он оборудовал библиотеку, архив, где собрал все документы, касающиеся его рода, – он осознавал то влияние, которое род Шереметевых оказал на русскую историю, и понимал важность этих документов, выставил коллекции картин и монет.
Во многом это было заслугой и его жены Екатерины – незаурядной женщины, которая также увлекалась наукой, открыла два музея, делала переводы, занималась издательской деятельностью. Она же опекала и Странноприимный дом – покупала туда книги, платила чтецам, которые читали эти книги вслух старым и немощным людям, жертвовала деньги, для развлечения находившихся там людей купила "волшебный фонарь" – эпидоскоп, улучшила работу лазарета.
И именно во многом благодаря своей жене граф Сергей Дмитриевич вошел в число членов Общества любителей древней письменности.
Глава 20
Общество любителей древней письменности
Инициатором создания этого общества стал отец Екатерины Шереметевой, князь Павел Петрович Вяземский, которого Шереметев охотно и с радостью поддержал. Кроме того, поддержку оказали и многие другие виднейшие государственные деятели, ученые и предприниматели – фельдмаршал князь А. И. Барятинский, граф А. В. Бобринский, директор московских Музеев В. А. Дашков, ректор Московского университета академик Н. С. Тихонравов, историки П. И. Бартенев и В. О. Ключевский, филолог и хранитель Румянцевского музея Е. В. Барсов, старший хранитель Императорской Публичной библиотеки Р. И. Минцлов, московский предприниматель и владелец художественной галереи К. Т. Солдатенков и другие.
Общество разместилось в одном из залов Фонтанного дома, там же находилось и так называемое "Древлехранилище" – музей Общества.
По своим целям и задачам оно было сходно с Археографической комиссией. ОЛДП своей деятельностью дополняло и расширяло тот круг памятников древнерусской письменности и культуры, которые вводились в научный и культурный оборот.
Первый основополагающий пункт Устава гласил: "Общество Любителей Древней Письменности имеет целью издавать славяно-русские рукописи, замечательные в литературном, научном, художественном или бытовом отношении, и перепечатывать книги, сделавшиеся библиографической редкостью, без исправлений". Среди изданий Общества были рукописи Писания, книги религиозного содержания, старинные учебники, географические и исторические рукописи, летописи, сборники песен, легенд, народного творчества. Отдельное внимание уделялось рукописям с иллюстрациями, которые планировалось переиздавать.
Часть денег вкладывалась в научные проекты – общество занималось самостоятельными исследованиями, поскольку среди его членов были десятки археографов, историков, искусствоведов. Организовывались археографические экспедиции. В Обществе любителей древней письменности состояло восемь почетных членов, тридцать действительных и сто шесть членов-корреспондентов. За время пребывания Общества в стенах Фонтанного дома на его собраниях прочитаны сотни докладов и сообщений, посвященных памятникам древнерусской письменности, архитектуры и культуры.
Собрания Общества, на которых читались доклады, проходили очень живо. К. Д. Бендер так описывал одно из заседаний: "…Помню хорошо доклад, сделанный Смоленским о поездке по монастырям дальнего севера и вывезенной оттуда им старинной церковной музыке. Параллельно с этим докладом небольшой хор исполнял те напевы, о которых велась речь. Несмотря на многие прошедшие с тех пор годы, я живо помню то большое неотразимое впечатление, которое во мне оставила эта музыка".
Смоленский был одним из самых деятельных членов Общества. Он занимался исследованием древней церковной музыки, и граф Шереметев настолько был восхищен его энтузиазмом, что пригласил жить в один из флигелей Фонтанного дома. Там же, в Фонтанном доме, рядом с Музеем Общества, жил и его зять князь Вяземский.
Музей Общества любителей древней письменности получил широкую известность в кругах специалистов в области древнерусской и славянской культуры. В нем было собрано более полутора тысяч древних рукописей, тысячи ценных икон, предметов церковного обихода и т. д.
Многие стремились посетить этот музей – ученые, деятели церкви, зарубежные гости. Здесь неоднократно бывали члены императорской фамилии – императоры Александр III и Николай II, великие князья. А когда великий князь Михаил Александрович стал почетным членом Общества, общество получило статус Императорского.
Председателем Общества любителей древней письменности долгое время был один из его создателей – князь Вяземский, и только после его смерти Общество возглавил граф Шереметев.
Общество существовало за счет процентов с неприкосновенного капитала – именно на эти деньги осуществлялись издания материалов, – а также за счет пожертвований. Так, в 1890 году А. А. Тимашев внес в ОЛДП особый капитал в размере 3 тысячи рублей в память своего деда Сергея Сергеевича Шереметева (родного дяди графа Сергея Дмитриевича). Особые капиталы внесены самим графом Шереметевым, его женой, сыном Павлом, князем П. П. Вяземским, графом А. В. Бобринским, графом В. В. Мусин-Пушкиным, князем П. П. Демидовым-Сан-Донато, А. А. Половцевым. Временами делались целевые взносы на печатание той или иной рукописи.
Всего на средства общества было переиздано несколько сотен книг, рукописей и их фрагментов.
Параллельно граф Шереметев принимал участие в деятельности другого общества – с группой энтузиастов он создал и возглавил Общество ревнителей русского исторического просвещения в память государя императора Александра III.
В Уставе общества говорилось, что его целью является "умножение и распространение знаний по отечественной истории в духе русских начал, проявленных в славное царствование. Государя". Это общество также активно занималось издательской деятельностью – его члены собирали, обрабатывали и издавали сведения о царствовании императора Александра, а также учреждали книгохранилища и читальни. Было издано восемнадцать сборников под общим названием "Старина и новизна", и первая книга, которую редактировал сам граф Шереметев, вышла в 1897 году.
Будучи ярым сторонников монархии, граф Шереметев очень негативно относился к революционным настроениям в обществе. Тем тяжелее ему было осознавать, что один из его родственников был членом революционного кружка.
Николай Васильевич Шереметев родился в семье генерал-майора Василия Сергеевича Шереметева. По отцовской линии он был потомком Василия Петровича Шереметева, брата знаменитого фельдмаршала Бориса Петровича, первого графа Шереметева.
Мать Николая была дочерью небогатого полтавского майора, этот откровенный мезальянс вызвал в свете много толков.
Н. Н. Бантыш-Каменский писал князю Куракину: "Противны вам, как вижу из письма от 23 октября, две свадьбы Шереметева и Новосильцева. Но первая извинительна. Может быть, он не хотел делать параду из своей жены: полтавка может быть ему вернее, послушнее и неразорительнее. Когда цари наши разделяли ложе свое с пленницами, велико ли, когда подданные их брачатся с мещанками, в добронравии воспитанными? Свет ныне так испорчен, что, может быть, потомки наши будут себе искать невест в Камчатке. Шереметева уже здесь: все ее хвалят, да кто же? Женщины и девы. Все отдают ей справедливость. Одно только наречие ее дико, но в прекрасных устах".
Однако брак этот оказался счастливым. Василий Сергеевич писал графу Николаю Петровичу: "Женитьба, положение переменяющая, дала и чувства иные, перетворяет мысли, словом, более побуждает рассуждать основательно, показывая и будущее, паче когда женою счастлив, а тем и родившееся от нее драгоценнее".
Николай получил домашнее образование. С детства он отличался медлительностью, покладистым и добрым характером и большими успехами в учебе. Никто не предполагал, что этот добрый и спокойный юноша, ставший прапорщиком Лейб-гвардии Преображенского полка, может вступить в Северное общество.
В Северное общество – декабристское общество, образовавшееся в Петербурге после роспуска "Союза благоденствия" и известное благодаря восстанию 14 декабря 1825 года – Николая принял один из его основателей – А. М. Муравьев.
Родственница Шереметева – Варвара Петровна Шереметева, урожденная Алмазова, – писала: "Говорят, что молодой Шереметев – Николай – в этом адском заговоре; я этому не верю; он получил слишком возвышенное воспитание и у него слишком много чувств, чтобы якшаться с этими мерзавцами и в особенности слишком много религии, потому что все это общество совершенно неверующее, ни во что не верят.".
Однако вскоре после восстания Николай был арестован. Николай I был в некотором замешательстве – все же Николай Шереметев принадлежал к слишком хорошей семье, чтобы поступить с ним так же, как и с другими участниками восстания. Однако наказание должно было последовать.
Именно потому, что он принадлежит к такому семейству, как ваше, – передавал он его родственникам через великого князя Михаила Павловича, – не наказать его нельзя. Если простить Шереметева – нельзя наказывать и других. Он, видно, как ребенок попался в сети, позволил записать свое имя в тайное общество и поступил противозаконно, потому что он присягал не принадлежать ни к какому тайному обществу, ни к ложе. Да и я, – добавил великий князь от себя, – люблю его не меньше прежнего.
Что же, – отвечал его отец, – я намеревался отречься от него. Разве могу я называть его сыном в то время, как он злоумышляет против нашего государя, а значит, и против самой России? Если Николай в этом заговоре, я не хочу более его видеть и даже первый вас прошу его не щадить. Я бы и сам пошел смотреть, как его будут наказывать. С тех пор, что существую, я был верным подданным моему государю и всему его семейству, никогда ни в какой истории не участвовал против государя и законов. Но если государь прощает его – я не откажусь от своего сына.
Николай по решению императора был отправлен в Кронштадтскую крепость. Но, поскольку государь уверился, что молодой человек обманом был втянут в революционную деятельность, вскоре он был освобожден и отправлен на Кавказ.
Однако революционные настроения в обществе не угасали, и, наконец, случилась февральская революция.
Граф Сергей Дмитриевич критически относился к действиям царя и его правительства, но отречение Николая II от престола он воспринял как национальную катастрофу.
2 марта 1917 года, после получения известия об отречении, он писал члену Государственного совета В. Н. Коковцеву: "Дорогой граф Владимир Николаевич! Головокружительная быстрота событий после долгого истинно признательного терпения задерганной и измученной России всеми предвиделась роковым течением преступных влияний! Исчезновение центрального лица довершает успех. Но совесть у многих чиста. Все усилия, все благородные порывы, все предупреждения оказались отринутыми. Нами управляла ненормальность! До чего же мы дойдем без поддержки лучших сил страны? То, что приходит в голову, – не хочется выговорить. Готов приветствовать все, касающееся блага и обновления страны, но возрождения пугачевщины и перевес грубых вожделений приветствовать не могу".
В городе начались беспорядки, дом графа обстреливали и, наконец, к нему явились солдаты и потребовали сдать оружие.
Граф, который не мог относиться к этим людям хотя бы с уважением, надменно улыбнувшись, провел их в Оружейный кабинет и поинтересовался:
Вам какого века?
В конце концов, Шереметевы вынуждены были уехать из Петербурга, и Октябрьский переворот застал их уже в Москве. Жили Шереметевы очень замкнуто и известия о происходящих событиях получали в основном из писем.
Граф хотел уехать в свое поместье в Остафьево, но тяжело заболел, а затем начались преследования со стороны властей.
Ольга Геннадьевна Шереметева, жена Бориса Борисовича Шереметева, двоюродного брата графа, с которым тот был очень дружен, писала в своем дневнике: ".10 ноября 1918 года, вечером приехали несколько автомобилей с чекистами, Петерс во главе. Ворота заперли и произвели обыск. Увезли всю переписку Сергея, все золотые вещи, дневники. Приехали, видимо, арестовать Сергея, но он так плох, что уже несколько недель лежит в постели (у него гангрена ног). Положение Сергея настолько серьезно, что его не арестовали. Зато увезли Павла, Бориса, Сергея, Гудовича, Сабуровых. Солдаты и Петерс держали себя крайне вызывающе".
Граф скончался через три недели. Похоронен он был на Новом кладбище Новоспасского монастыря, который издавна служил усыпальницей потомков Андрея Кобылы.
Глава 22
Художник Шереметев
У графа было девять детей, но революцию пережили лишь шестеро из них.
Старший сын, Дмитрий, был военным, дослужившись до чина полковника. Он был близок с Николаем II, но после отречения оставил его и почти сразу уехал за границу, в Италию, где занимался литературной деятельностью – охотничьи воспоминания "Охота на Зваде" и книгу "Из воспоминаний о Государе Императоре Николае II".
Второй сын, Павел, отдав дань военной службе и поучаствовав в русско-японской войне, увлекся живописью. Он обучался живописи у К. Я. Крыжицкого и А. А. Киселева, а в 1911 году был товарищем председателя Всероссийского съезда художников и председателем Комитета выставки иконописи и художественной старины.
Во время революции, несмотря на гонения, которым подвергалась его семья, из России Павел не уехал. Он пришел на службу в Московское отделение Госархива, в хранилище частных архивов, и, возможно, благодаря его стараниям, многие из документов дошли до нашего времени. Новое правительство оценило его таланты, и до 1927 года он был заведующим Музеем-усадьбой Остафьево под Москвой, дома, прежде принадлежавшего его семье. Там он жил с женой Прасковьей Васильевной Оболенской, которая была его дальней родственницей, – жениться на родственниках вообще было в традициях семьи Шереметевых, – и сыном Василием. Павел работал над описанием коллекций живописи и скульптуры, осуществлял систематизацию коллекций оружия, гемм, литографий и книг. Но затем музейный статус Остафьево был упразднен, и Павла Сергеевича из Остафьево выселили.
Он перевез семью в разгромленный Новодевичий монастырь, где были студенты, ученики фармацевтического техникума, курсисты. Соседство с графом было неприятно этой шумной публике, и однажды Шереметев услышал разговор – нарочито-громкий, предназначенный специально для него:
Какой-то граф – да кто он вообще такой? Занял лучшие комнаты, живет в надвратной башне!
Да, а наши дети ютятся в каких-то сырых кельях!
Он тут же попросил переселить его в другую, угловую башню, чтобы ни у кого не быть бельмом в глазу.
Одна из современных исследовательниц истории графского рода, А. И. Алексеева, описывала это жилище: "Это была комната – труба, взметенная ввысь чуть не на восемь метров. Там летали птицы, вольно завывал ветер, зимой – холод, летом – жара. Вразброс лежали старинные фолианты, свитки, а на стене, закрытая шелковой кисеей, висела картина – семейная реликвия – Рембрандт".
Павлу, выросшему в роскоши, приходилось думать о том, как и чем кормить свою маленькую семью. Он стал консультантом при восстановительных работах в Останкино – еще одном родовом имении Шереметевых, делал паспарту по заказу музеев, писал картины, самая удачная из которых – портрет Сергея Львовича Толстого, с которым он был хорошо знаком.
Привыкнув к литературному творчеству, Шереметев на протяжении всей жизни вел дневники. Еще до революции, в 1911 году, он по приглашению Великой Княгини Ольги Александровны Ольденбургской посетил Воронежский край, имение Ольгино, побывав в некоторых селах, в Воронеже. Свои впечатления он изложил в "Путевых заметках": "Воронеж произвел на меня очень хорошее впечатление. С внешней стороны он красив, и много сохранилось старины, типичных особняков, как некогда в Москве. Многие дома следовало бы сфотографировать. Особенно хорош огромный дом с таким же примыкающем к нему садом, где помещается 17-й Уланский полк, середины XVIII века. Общество, судя по внешнему виду, довольно воспитанное…".
В юности, пока еще был жив его отец, он был членом Общества любителей древней письменности, Русского генеалогического общества, Историко-родословного общества, так что научная работа не была для него чем-то непривычным, а прекрасное образование и владение языком позволили писать статьи по истории и искусству.
Павел Сергеевич издал несколько книг об истории рода Шереметевых древних русских городов, дворянских усадеб, а также о проблемах русской культуры.
Его литературная деятельность была оценена по заслугам, хотя темы, которые он затрагивал, не были популярны в послереволюционной России, и в 1921 году он становится членом Всероссийского Союза писателей, с 1923 года – действительным членом Общества изучения русской усадьбы, а с 1927-го – членом Пушкинской комиссии.
Понимая, что коллекции картин не место в его жалкой комнате, он подарил немало вещей, связанных с именами Пушкина и Вяземских, музеям. Это был как раз юбилейный – 1937 – Пушкинский год.
С коллекцией он расставался без сожалений. Многих его знакомых и близких расстреливали, его сестра, графиня Мария Гудович, прошла через все ужасы тюрьмы, за несколько месяцев превратившись из молодой и здоровой женщины в изможденную старуху, – о картинах ли тут горевать?