Долгая дорога домой. Воспоминания крымского татарина об участии в Великой Отечественной войне. 1941 1944 - Нури Халилов 18 стр.


В начале декабря в село Баксан немцы на четырех автомашинах приехали за дровами. Зима стояла холодная, и дрова были нужны и для обогрева, и для готовки пищи. Через все село течет речка Бурульча. С левой стороны ее в лес ведет хорошая дорога, по которой можно свободно ехать на машине или подводе до самой Васильковской балки или Яманташа.

В Баксане фашисты разделились на две группы и пошли в лес по обе стороны реки. Идут, постреливают. Приступили к рубке леса. Наши дозорные на Кайнаутской скале их заметили, прибежали в отряд и сообщили об этом. Командир бригады по тревоге поднял отряды и поставил боевую задачу. Лесными тропами мы обошли лесорубов и вышли им в тыл к самому Баксану. Неожиданно открыли огонь. Две машины успели уехать, а две остались с простреленными колесами. Бой длился почти час. Фашисты оставили шесть человек убитыми. Партизаны потерь не имели, но раненые были.

В 21-м отряде было два матроса Черноморского флота – Саша Балацкий и Алексей Калашников. Оба очень высокие, красивые ребята. Их все уважали. При сдаче Севастополя они попали в плен, убежали из лагеря и добрались до Зуйских лесов, где стали партизанами. Саша был командиром группы, а Алексей – командиром заставы.

Однажды в середине декабря 1943 года по заданию штаба группа Саши Балацкого шла в деревню Баксан. Туда же за дровами приехала машина, на которой было человек двенадцать солдат с пилами и топорами, ну и, конечно, с оружием.

Товарищи уговаривали Сашу не вступать в бой, а идти на выполнение задания, но он приказал своей группе, а их было всего четверо, напасть на немцев. Они сразу же уничтожили шесть человек и троих ранили, но остальные начали отстреливаться. Двоих наших тяжело ранили, а Балацкий погиб сразу. Только четвертый разведчик, раненный в руку, истекая кровью, пришел на заставу и рассказал о случившемся. Отряд по тревоге подняли и побежали на помощь. Нашли трупы трех партизан, забрали их оружие. Ребят похоронили.

На следующий день построили весь отряд – 130 человек. Командир разобрал этот бой и сказал, что не следовало вступать в бой, а надо было выполнять поставленную задачу. Потом политрук Петренко сказал, что автомат Балацкого по решению командования отряда передается лучшему бойцу Нури Халилову. Приказал мне выйти из строя и вручил его. Сказал, что уверен, что я буду таким же храбрым бойцом, как и предыдущий владелец. Мой немецкий карабин у меня тут же кто-то забрал. Я взял автомат в руки, поцеловал приклад и сказал: "Служу Советскому Союзу! Буду воевать с врагами так же, как сражался Саша Балацкий, и не опозорю его память".

27 декабря 1943 года мы с тремя подводами поехали в Баксан за продовольствием. Нашли продовольственную яму, стали грузить картошку, когда появился комиссар 6-го баксанского отряда Амет Бекиров. Он был здоровый, красивый, на шее его тоже висел автомат. Он подошел ко мне и громко сказал: "Уходите отсюда! Ничего не берите! Это наш партизанский район!"

Я сказал, что Баксан – тоже наш район и мы не уйдем, пока все не погрузим. Он рассердился и позвал своих подчиненных, которых было человек шесть. Я тоже позвал своих, которых со мной было восемь, и все вооружены. Попробуй вытурить нас отсюда! Он помолчал, а потом приказал своим людям идти на погрузку продуктов из других ям. Люди молча ушли.

Я сказал примирительно: "Деревня большая. Ям много. Копай, бери, сколько хочешь. Не я – другой возьмет. Или добро просто сгниет, пропадет".

Он ничего не ответил и пошел к своим бойцам. После того как мои брички были загружены, мы двинулись в обратный путь. Остановились у Чуюнчинской заставы, где с Калашниковым были Джемиль и еще семь бойцов. Джемиль предложил заночевать у них на заставе. Мы зарезали корову и стали жарить на ужин мясо. Долго беседовал с Джемилем, словно чувствовал, что это была последняя встреча. Сердце чувствовало. Ведь он просил остаться, чтобы поговорить о семье, о делах, о сестрах, о брате Шевкете. Утром 28 декабря мы позавтракали, попрощались и поехали в свой гражданский лагерь. Это была моя последняя встреча с любимым братом.

В лесу регулярно проводились партийные собрания. Были они и в нашей 5-й бригаде. На них приглашали и меня, так как я был кандидатом в члены партии. Я присутствовал на двух таких собраниях и даже писал их протоколы. Обсуждались проведенные отрядами и бригадой боевые операции. Принимали в партию новых членов.

В Зуйских лесах были 1-я и 5-я бригады, в которые входили 2, 3, 17, 18, 19, 20, 21, 24-й партизанские отряды.

Фашисты ни одного дня нам покоя не давали. Ежедневно над нашим маленьким Зуйским лесом (12 на 12 километров) летали три-четыре самолета. Либо "мессершмитты", либо "юнкерсы".

Один "юнкерс" с двумя высшими офицерами был сбит нашей заставой в середине декабря 1943 года. Джемиль говорил мне, что сбил именно он. Пуля его шкодовского пулемета попала в бензобак двухмоторного самолета, когда тот разворачивался. Самолет загорелся и упал, экипаж погиб. 28 декабря Джемиль показал мне укрепленный на дереве пулемет, огнем которого был сбит этот самолет.

История со сбитым самолетом этим не кончилась. Рассказывали, что в наш 21-й отряд пришел бывший заядлый полицай Скрынский с сыном. Он клялся, что будет верно служить советской власти. Его приняли в отряд. После того как сбили самолет, они внезапно исчезли. Первоначально на это не обратили внимания, но вдруг послышалась сильная стрельба, немцы неожиданно напали на отряд. Как потом выяснилось, Скрынский по одному подходил к нашим часовым, просил закурить и неожиданно бил ножом. Таким образом, он снял четырех дозорных. Одна группа немцев атаковала партизан, а другая вышла к самолету, извлекла тела офицеров и увезла их.

Дело предателя Скрынского на этом не закончилось. Как начальник полиции Зуйского района, он сделал много преступлений против партизан и простых граждан. Людей арестовывал, избивал, расстреливал. Потом он бежал вместе с немцами, но был пойман на территории Румынии в мае 1944 года. Об этом я успел прочитать в газете незадолго до депортации.

После того как я попрощался с Джемилем на Чуюнчинской заставе, 28 декабря 1943 года мы вернулись в расположение своего отряда. На одной подводе была бочка меда. Я решил раздать его детям, чтобы они отпраздновали Новый год. 29 декабря поступил приказ всем моим людям быть в отряде. Разбил их на группы, назначил старших. Насколько возможно, вооружил. Продукты сказал брать, кто сколько может унести.

По совету старейшин зарезали пять коров. Я распустил им животы, и мы укрыли их ветками, листвой. Разбив людей на группы по 10 семей, мы вышли из лагеря. Когда мы выполняли эту работу, в лес уже летели снаряды. Были слышны автоматные очереди, а в небе кружили самолеты. Надо было быстро уводить людей под защиту боевых отрядов. Все 30 групп я привел на Яманташ, где сосредоточилось командование и все три бригады – 1, 5 и 6-я. Командир сказал, что свое дело я сделал, а теперь буду командиром разведгруппы.

Каратели начали окружать наш небольшой по территории Зуйский партизанский лес. По краям леса были две яйлы: Караби и Долгоруковская, а в центре – открытое поле, куда боевая техника заходила свободно. У нас было три аэродрома, на которые садились советские самолеты из Краснодара. Поэтому Зуйские леса были особенно опасны для оккупантов.

По сравнению с Зуйским, который был 12 на 12 километров, Ялтинский партизанский лес составлял 50 на 50 километров. Он тянулся от Алуштинской дороги до Севастополя. Окружить такую большую территорию было практически невозможно. Партизанам было где маневрировать в случае прочеса.

Первое задание я получил 29 декабря 1943 года. Нужно было найти штаб бригады, передать донесение и получить ответ. Штаб я нашел на крутой горе на правом берегу Бурульчи, неподалеку от Яманташа. "Яман" в переводе "плохой", "злой". Подниматься на него со стороны Бурульчи очень трудно, подъем крутой, градусов сорок пять, человек еще пройдет, а лошади нет.

С самого утра и дотемна нас бомбили фашистские самолеты, сменяя друг друга. Проклятые "мессершмитты", "юнкерсы" и даже венгерские кукурузники. Они бросали кассетные, осколочные, зажигательные бомбы, мины. Летали группами по шесть штук непрерывно. Артиллерия и танки обстреливали лес со всех сторон. Действия артиллерии с воздуха координировала "рама", снабженная оптическими приборами.

Спасаясь от осколков, я зашел в одну из пещер. Туда же вошел человек в армейской форме. В руке его был наган. Он наставил его на меня и закричал: "Уходи отсюда – это моя пещера!" Я вышел и нашел себе другое убежище. Слышу, кто-то из бойцов кричит: "Казенбаш, ты не ранен?" Тот отвечает, что все нормально.

Дождавшись затишья, я пошел по косогору и нашел штаб бригады. Отдал письмо, получил ответ. 30 декабря мне дали группу в составе: Марцовенко Катя и Николай, Павлик Семедляев, Эбзаде и Сабрие Халиловы, Рустем Тонкаев, Мустафа Чебышев, Дробязов и еще несколько человек.

Как стало потом известно, против партизан были брошены 1-я и 2-я румынские горнострелковые дивизии, обученные воевать в горных условиях, а также немецкие и полицейские части. Крупнокалиберные пулеметы косили деревья. Всё гремело, всё горело. Было страшно.

Если раньше мы держали оборону отрядами, взводами, группами, то на этот раз командование приняло решение вести настоящую партизанскую войну. Все должны были разбиться на мелкие группы. Назначили старших групп. Снабдили боеприпасами, по возможности продуктами питания. Всем сказали: "Найдите врага, разбейте его и убегайте. Ищите другого, дайте бой и снова убегайте". Общий сбор был назначен 12 января на Яманташе. 31 декабря 1943 года приступили к выполнению приказа.

Я, Сабрие и Эбзаде пошли на север от Васильковской балки. По левой стороне Бурульчи вдоль реки тянулась главная дорога от Баксана к Яманташу. Прислушивались, где галоголят каратели, где взрываются снаряды и бомбы. Когда стемнело, мы подошли к небольшой балке. Смотрим, внизу румыны сидят возле большого костра, пьют чай или кофе, кушают, винтовки сложили в козлы. Двое на вертеле жарят утку для встречи Нового, 1944 года. Некоторые с оружием ходят по балке, видимо, дежурят. Уловив удобный момент, мы бросили три гранаты в сторону костра. Они открыли пулеметный огонь. Поднялся переполох. Были убитые и раненые. Мы начали отходить. Сквозь летящие со свистом вражеские пули мы смогли убежать в спокойное место. Было морозно, холодно. Снега не было. Когда ходишь по замерзшей листве, она шуршит, все слышно, особенно ночью, но ночью фашисты, к счастью, не воевали.

Выбрав удобное местечко, я, Сабрие и Эбзаде прижались друг к другу, чтобы не замерзнуть. Небо ясное. Смотрели на звезды. У меня в кармане был топленый говяжий жир. Я дал каждому по кусочку, размером с бараний сажик. Мимо нас пробежал дикий кабан. Он сильно испугал нас. На небе появился советский самолет. По гулу узнали. Он сбросил гондолу. Парашют повис на дереве. Гондола большая, тяжелая. Надо было подняться на дерево и срезать канаты. Мы решили дождаться утра.

На рассвете показались восемь румын. Они тоже увидели парашют. На наших глазах сняли его и разрезали гондолу. Когда все они скучились, разбирая содержимое небесного подарка, я ползком подобрался поближе и в подходящий момент бросил несколько гранат. Открыл автоматный огонь. Все восемь карателей остались лежать мертвыми. Они тоже получили новогодний подарок от партизан 1 января 1944 года.

Встретили гряду невысоких скал, за которыми можно было укрыться от бомб и снарядов. Сверху было удобно наблюдать, как каратели гнали наш скот, лошадей, барашек по дороге вдоль Бурульчи. Было жалко. Я выстрелил по погонщику, но попасть было невозможно, слишком далеко. Хотелось что-то сделать. Вышли на дорогу. Там, хромая, шел какой-то боец. Когда его догнали, то оказалось, что это Якуб Асанов, сын Рефиде. Он был ранен в живот. С левой стороны висели его кишки, которые он поддерживал рукой. Эльза порвала свою рубашку и, как могла, сделала ему перевязку. Он сказал, что вся его группа погибла. Мы пошли вместе. Я ножиком отрезал ему кусочек жира от своего НЗ. Он взял его в рот. Жир придал ему некоторую силу, и он пошел быстрее. Смотрим, стоит еще один наш боец с автоматом на шее. Он был бледный, усталый, голодный. Это был Петя, командир группы 3-го Суатского отряда нашей бригады. Его группа тоже погибла возле Васильковской балки. Уже пятый день как он ничего не ел и не пил. Пришлось и ему отрезать жира. Сунул ему в рот, и он ожил.

Спросил его, куда он собирался идти, так как эта дорога ведет прямо к немцам, было хорошо слышно, как они там шумели.

Петя ответил, что ему уже все равно. Он слышал от кого-то, что тех, кто сдается добровольно в плен, прощают, не наказывают, а отпускают, куда кто хочет.

– Брось, Петя, свои песни. Пойдем со мной, не пропадешь. Выживем! Уже седьмой день прочеса. Стрельба и голоса слышны уже на краю леса, скот уже угнали, скоро они уйдут.

Петя согласился и пошел с нами. В стороне от дороги мы заметили брезентовую палатку и обошли ее с восточной стороны. Видимо, это была фашистская застава. В бой вступать не стали, так как были слишком слабы.

В одной лощине на голой безлесной поляне под теплыми ватными одеялами лежали старики, женщины, дети, среди них были из Суюн-Аджи. Мамут и Халил Османовы с семьями, Надя с семьей. Одна женщина сидела на камне и поила свою двухгодовалую внучку. Нам нужно было быстро бежать отсюда, так как сверху уже шли каратели. Они окружили лежащих. Кричали по-русски, матерились. Били их плетками, заставляли вставать в колонны.

Дальше идти было опасно, так как мы плохо знали лес, расположение вражеских сил, а главное – были слишком слабы. Неподалеку от Чуюнчи мы добрались до треугольника дорог, там были густые дубовые кустарники с неопавшими листьями. Здесь мы спрятались и провели две ночи. Стали наблюдать, как фашисты вдоль Бурульчи гонят скот, барашек в сторону Баксана. Потом румыны погнали захваченных в плен членов партизанских семей. Возле нас румыны сделали привал. Люди стали оправляться, писать прямо на нас. Мы лежали не дыша. Терпели эту вонь. Они стали рвать листья с дубовика. Пытались разжечь костры, но не успели. Румыны погнали их дальше. Мы по голосам даже узнавали некоторых знакомых. На перекрестке дорог румыны поставили крупнокалиберный пулемет. Он частенько строчил без адреса, в небо пускали светящиеся ракеты. На наш треугольник солдаты не обращали никакого внимания. Хорошо все разведав, я решил уничтожить эту огневую точку. 9 января, когда стемнело, мы подползли ближе к посту. Румыны отдыхали. Мы открыли по палатке автоматный огонь и бросили две гранаты. Дело сделано. Ни один каратель не встал с места. Боясь преследования, мы вышли с лесочка на большую поляну и стали идти вниз, к Бурульче в сторону Яманташа. Вдруг слышим крик: "Товарищи, спасайте. Я ранен в ногу, истекаю кровью. Спасайте!" Кто-то из моих сказал: "Надо партизана спасать!"

"Нас самих спасать надо!" – подумал я. Подождем, посмотрим. Через 20–30 минут там, откуда слышались крики, возникла стрельба. Я сообразил, что это кукушка-ловушка. Мы решили уничтожить этого предателя-кукушку. Обходным маневром подошли ближе к его палатке метров на пятнадцать. Бросили две последние гранаты и открыли огонь из автоматов. Когда подошли совсем близко, то увидели двух солдат и одного полицая.

Двигаясь к реке Бурульче, дошли до второй казармы, где река Суат впадает в Бурульчу. Берег был низкий, а река широкая. Лежа стали пить воду. Напились вдоволь впервые за 10 дней. Было 9 января, холодно, а реку надо было переходить вброд. Воды было по колено. Метрах в двадцати на том берегу было видно что-то непонятное. Мы насторожились. В конце концов, я перешел реку и приблизился метров на десять. Окликнул по-русски. Молчит. По-татарски. Молчит! По-румынски. Молчит! Подхожу ближе и вижу, что это лошадь. Вызвал своих, и они перешли Бурульчу. Вышли на дорогу и пошли в сторону Яманташа. Заметили свет в каком-то окошке. В казарме горела коптилка. Одна женщина с грудным ребенком варила кукурузную баланду. Узнав, что все кругом спокойно, сели отдыхать. В комнате тепло, есть сено, на котором можно лежать. Рядом со мной мальчик лет семи, он весь в пухе, как птица. Женщина сказала, что привела его с Васильковской балки, что он 10 дней лежал возле своего раненого отца из 18-го отряда под навесом, где было пятьдесят раненых. Некоторые к тому времени уже умерли от ран и голода. Все эти дни мальчик не ел, не пил. Потом эта женщина дала нам по кружечке кукурузного супа – баланды. Мы снова ожили, окрепли, погрелись. Спасибо ей. Ведь мы с 28 декабря по 9 января почти 12 суток ничего не ели.

Утром, когда проснулись, я осмотрелся, куда мы попали. Это была небольшая ровная поляна, на которой на высоком бетонном фундаменте стоял небольшой домик 6 на 4 метра. Раньше в этом домике паром обрабатывали детали бричек, подвод и другие изделия. По сторонам лежали колеса, а в домике жили сами рабочие. Находилась казарма неподалеку от печально известной Васильковской балки.

Покормившая нас женщина сказала, чтобы мы взяли мальчика с собой и шли на Яманташ, где опять собираются наши. Я погрузил его на лошадь, и мы пошли к Яманташу. Потом этого мальчишку я отдал комиссару.

Стали оглядываться и заметили, что вокруг лежит много мертвых: бойцов, детей, женщин. Узнали некоторых наших из Суюн-Аджи: тетю Рефиде – жену сапожника Сеит-Бекира, мать Якуба Асанова – тоже Рефиде, двух детей Джемиль ага – плотника колхоза. Мы нашли разные тряпки и накрыли их тела. Потом нашли картошку, соль и сварили ее с луком. Съели и подкрепились.

На Яманташ стали подниматься и другие партизаны. Собралось человек двадцать пять. Среди них комиссар Амет с двумя своими бойцами. Он стал формировать группу для прорыва. Всех построил в шеренгу. Встали и мы. Посмотрев на меня и, видимо, вспомнив нашу стычку в Баксане, сказал: "Тебя и этих женщин я не возьму. Оставайтесь здесь".

Тогда все мои люди вышли из строя, а группа во главе с Аметом Бекировым пошла в сторону Караби.

После обеда мы услышали стрельбу в стороне Васильковской балки и спрятались в ямах косой горы. Это два больших дерева, которые, падая, корнями образовали две воронки. Минут через двадцать – тридцать стрельба прекратилась. Мы увидели, как румыны садились в свои автомобили и танкетки и поехали в сторону Баксана.

Потом мы узнали, что каратели расстреляли 50 раненых партизан, которые к этому времени еще были живы. Зашли они и в казарму, в которой мы ночевали, все обшарили и ушли. Женщину не тронули. Задержись мы там, попали бы к ним в руки. На окраине леса по-прежнему стояли немецкие и румынские войска, которые блокировали все выходы и ловили партизан, которые хотели спрятаться в деревнях.

Назад Дальше