Я же накануне этих ужасных событий поехал через Джанатай, на Тернаир и далее, на Долгоруковскую яйлу. Смотрю, за мной тянутся и другие односельчане. С Тернаира начинались горы. Ехали долго. К середине ночи уже внутри леса достигли деревни Бура. Пройдя метров пятьсот, остановил подводу на открытом месте в урочище Учалан. Расположился. Подъехали односельчане: Рамазан Шабан, Чибин с семьями. На другой день пришли семьи из Розенталя, Новой Бурульчи. Нас стало много. К нам пришел командир Северного соединения партизан Ямпольский. Провел собрание. Молодежь взяли во вновь созданный 21-й отряд, а меня назначили командиром гражданского лагеря, где собралось 335 человек. Это были отцы, матери, жены, дети бойцов 21-го отряда. Отряд базировался в 4–5 километрах от нашего семейного лагеря напротив Яманташа, на левом берегу реки Бурульча.
Охрану лагеря по очереди несли шесть человек. Из бесхозных лошадей я организовал две подводы. На опушке леса, возле Долгоруковской яйлы, поймали отару барашек, около сорока штук. Сам пригнал их к лагерю. Раздал каждой семье по одному на мясо. Вскоре в разных местах леса мои ребятишки стали находить оружие: винтовки, полуавтоматы Симонова. Оружие осталось после голодной смерти партизан в 1941–1942 годах. Всего у меня набралось 21 винтовка и патроны к ним. Мои бойцы попросились съездить ночью в село и из своих домов забрать одежду и еду. Я тоже решил поехать с ними. Запряг две подводы. Взяли 12 вооруженных винтовками людей, а всего поехали 30 человек. Восемь человек с оружием оставили на охрану лагеря. В час ночи мы были в Розентале. Через час все вернулись к подводам, а к утру мы были уже в лагере. Обошлось без ЧП. Потом мы проделали это еще дважды. В последний раз, обезоружив охрану – румын, захватили восемь мешков белой муки из розенталевской мельницы. С нами в лес ушла жена командира румынского батальона – Зоя. Она была беременна. Через несколько дней за ней пришел и сам майор. Их обоих отправили на Большую землю самолетом, и судьба их мне неизвестна.
Командир нашего отряда Сырьев и комиссар Грабовецкий отругали меня за самовольные действия: "Ты рискуешь жизнью людей!"
Через пару дней ко мне пригнали стадо коров и бычков. Наш отряд отбил их у фашистов, которые хотели угнать их в Германию. Я их принял, сделал загон и назначил пастухов. Теперь у нас было мясо и молоко для детей. Так, относительно спокойно мы жили до конца декабря 1943 года, если не считать прочес нашего леса фашистами 17 ноября и в начале декабря. Тогда их атаки отбили отряды нашей бригады. У нас тогда была одна пушка и три-четыре переносные ручные "катюши".
Жители Суюн-Аджи – муж моей тети Сеит-Мемет и шестнадцатилетний Дилявер – во время трагедии в нашем селе оказались в гостях в Тав-Даире. Узнав о том, что случилось, они задержались еще на несколько дней. Возвращаться решили не по дороге, а лесными тропами. Уже на подходе к селу их схватили. Они рассказали, что являются жителями села Суюн-Аджи, были в гостях в Тав-Даире и теперь возвращаются домой. Им не поверили, тогда Сеит-Мемет предложил отвести их в сельсовет, где любой это подтвердит. Немцы вызвали секретаря сельсовета Голубева и спросили его, знает ли он этих людей. Голубев твердо сказал, что видит первый раз.
Дилявер сказал: "Дядя Сафрон, мы же у вас в сельсовете записаны, а немцы думают, что мы партизаны. Умоляю вас, скажите им правду, а то они нас расстреляют, скажите им правду". Сафрон Голубев почему-то ответил, что он их не знает. Недолго думая фашисты их расстреляли, а трупы бросили в яму силосной башни.
Всю эту картину наблюдала счетовод общины Мерьем Тунакаева, которая потом все и рассказала нам. Когда об этом стало известно в лесу, то я взял с собой четырех партизан и пришел в Суюн-Аджи. Мы спустились на дно силосной ямы, но ничего там не нашли. Вероятно, трупы уже кто-то забрал и перезахоронил. Пусть земля им будет пухом, а небо одеялом. Алланы рахметинде олсунлар.
На четвертый день моего пребывания в лесу нас сильно бомбили шесть фашистских стервятников. Они бросали бомбы нам на головы. Я приказал всем своим подопечным спрятаться в пещерах, и потому ни один человек не пострадал. Сам же стоял и стрелял по самолетам трассирующими и зажигательными пулями. Попадать попадал, так как они летели очень низко, метров пятьдесят над землей, но никого не сбил. Особенно запомнился венгерский кукурузник. Было отчетливо видно, как сидящий сзади пилот рукой кидал вниз бомбы.
Особенно опасны были кассетные бомбы. Было видно, как с самолета падала бомба, похожая на большую трубу, в воздухе она открывалась, и из нее сыпались мелкие бомбы.
Как я уже писал, для отряда нужно было оружие. Основой арсенала послужили привезенные мною винтовки. Людей-бойцов набрали быстро. Люди шли в лес каждый день. Молодых зачисляли в боевой отряд, а стариков, бабушек и детей – в гражданский лагерь.
Командовал 21-м отрядом лейтенант Иван Сырьев, комиссаром был Эммануил Грабовецкий, а начальником штаба – Панин. Они решили обменять мои шесть винтовок на два автомата ППД с диском на 72 патрона. Таким образом, в отряде было два автомата и две винтовки, гранаты и много патронов.
Решили напасть на румынский батальон, расквартированный в деревне Розенталь (Шабан-оба). Более половины бойцов из нашего отряда были из Розенталя или из соседней деревни Новая Бурульча. Они хорошо знали местность, а также все скрытые подходы, расположение войск, их вооружение.
План нападения был такой. Из гражданского лагеря отобрали 60 подростков постарше, их разбили на две группы по 30 человек, а с ними по 20 партизан. В каждой группе – по одному автомату и одной винтовке, а также гранаты и личное охотничье оружие. Главная цель – захват оружия, лошадей, продуктов питания, муки из мельницы. С нами потянулись и женщины, старики, чтобы забрать из деревни свои вещи.
Когда-то Розенталь была татарской деревней, но после ухода ее жителей в Турцию ее заселили немецкими колонистами. Старое название заменили на Розенталь. По обеим сторонам дороги колонисты построили прекрасные дома, развели очень хорошие сады, поставили большую мельницу. Деревня начиналась от центральной магистрали Симферополь – Феодосия и тянулась до самого леса, а мельница находилась почти в лесу.
Когда стемнело и румыны, закончив свои дела, легли спать, мы вошли в деревню. Ровно в 2 часа ночи командир пустил зеленую ракету. Все стали кричать: "Ура! Ура!" Открыли огонь наши автоматчики. Перепуганные румыны выбегали в одних кальсонах, в трусах, босиком и бросались бежать в сторону Симферополя. На заснеженном поле все это было хорошо видно.
Специально выделенная группа быстро запрягла лошадей на уже погруженные румынами подводы. На них уже было оружие, продукты, одеяла. Другие захватывали оружие в домах. Также успешно все прошло на мельнице, где мы захватили 20 мешков белой муки. В небе появилась красная ракета, которая означала конец операции, которая длилась всего 20 минут. Все быстро собрались в заранее условленном месте. Потерь не было.
Утром следующего дня все собрались в расположении 21-го отряда. Нас поздравляли, хвалили. По приказу командира бригады лошадей раздали по другим отрядам на мясо. Лишнее оружие тоже. Прибывшие в отряд семьи приводили и свой скот – коров-кормилиц. Таких в нашем отряде было 12 голов. Потом добавились коровы, которых угнали у немцев, когда те гнали скот на мясокомбинат. Это было еще голов тридцать. Кроме того, были еще шесть лошадей, три подводы и одна верховая лошадь Орлик, которую отняли у румын. Чтобы содержать такое количество скота, его нужно было кормить, поить, охранять. Мы сделали специальный загон, выделили охрану, назначили пастухов.
Чтобы кормить 335 человек боевого отряда и гражданского лагеря, надо было ежедневно резать одну скотину. Моими резчиками были Шабан Чибин, Рамазан Асан, Александров, Никулин. Они сами выбирали из стада очередную скотину на убой. Мясо потом разделывали и по списку раздавали по группам. Из кожи зарезанной коровы или быка делали постолы или покрывали ими верха шалашей.
Постоянно нужно было искать средства к существованию. Я направил все три подводы по сожженным деревням. В Баксане мы открыли придворовые ямы, откуда достали картофель и фасоль. Из другой деревни привезли целый ящик фарфоровой посуды: тарелки, блюда, подносы, ложки, вилки. Появились терки для помола зерна на муку и крупы. Посоветовавшись со стариками, решили построить один большой навес, в котором хранить продукты и некоторое имущество. Все это быстро построили из нарубленных деревьев, накрыли шкурами.
Из моего лагеря получился настоящий колхоз. Сейчас много говорят о голоде среди партизан, это – правда, но так было не всегда. В конце 1943 года, вероятно, был самый лучший период. Ко мне в хозяйственный лагерь часто приходили гости. Первым был лесничий из Тав-Даира Сугей, сын Къали. Знали мы друг друга еще до войны. Он пришел ко мне в шалаш. Мы поговорили о семье, о знакомых. Эльза приготовила чебуреки, поставила чай. Поблагодарив за гостеприимство, он ушел.
Потом меня проведал мой братишка Джемиль. Он тоже был в 21-м отряде, но его группа располагалась на Чуянской заставе. Она находилась на перекрестке лесных дорог Тав-Кипчак – Баксан. Эта была наша последняя встреча. Его также угостили чебуреками. Переночевав в нашем шалаше, он ушел на заставу, где командиром группы был матрос Алексей Калашников.
Сильный прочес был 17 ноября 1943 года. Все началось с обстрела леса из пушек и минометов. В небе появилось с десяток самолетов, которые, израсходовав свой боезапас и топливо, улетали, а потом возвращались вновь. Особенно было страшно, когда над лесом появлялась "рама". Это специальный самолет-корректировщик. Ее летчик все видит и передает по радио, куда надо стрелять, что надо бомбить. "Рама" летает невысоко, плавно. Сбить ее невозможно, так как она бронирована. На ней установлены оптические приборы.
Обстрел леса был сильный, но в глубь леса пехота противника не шла. На одном участке леса я заметил переносные ручные "катюши". Подошел к командиру, человеку 45–50 лет. Он назвался Степановым. Они готовились выпустить очередной залп по фашистскому танку, который нас обстреливал.
"Катюша" выстрелила, и было видно, что в танк попали. Он загорелся. Другая такая же установка дала залп по другой огневой точке – 77-мм пушке. Тоже было точное попадание. Сгорела и пушка, и ее расчет. Эти и другие "катюши" были переброшены к нам в лес с Большой земли с аэродрома Пашкова под Краснодаром.
Таких прочесов было много, но в глубь леса партизаны карателей не пускали.
В начале декабря 1943 года ко мне в гражданский лагерь пришли командир 21-го отряда Иван Сырьев и комиссар Эммануил Грабовецкий. Они собрали моих людей, поговорили о делах. Посмотрели наше хозяйство. Остались очень довольны. Их покормили чебуреками.
Наряду с обычными гостями, были и необычные – представители НКВД, Смерша. Они вежливо расспрашивали меня, все подробно записывали. Искали темные пятна в моей биографии. Ничего плохого мне не сказали и не сделали. Как пришли, так и ушли. Приходили они, как правило, по два-три человека. Осматривали мое хозяйство, беседовали с людьми. Эти люди были в новенькой армейской форме с погонами от старшего лейтенанта до капитана. Было видно, что они прилетели с Большой земли.
Ту картошку и зерно, которое мы взяли в деревне Баксан, девать было некуда. Мы решили организовать еще одну базу, у самой реки Бурульчи. Заведующим этой базой я назначил сестренку Наджие.
Когда я вернулся с очередной продовольственной операции, мне сказали, что приходили из Центрального штаба, проводили собрание. Сказали, что надо избрать председателя Розентальского лесного сельского совета. Все выдвинули мою кандидатуру, а потом и проголосовали.
Через балку на южной стороне расположился гражданский лагерь 19-го отряда, которым командовал Сакович, а гражданским лагерем – майор Харченко. У них жизнь была намного тяжелее. Если доставали продукты, то раздавали по граммам. Скота и лошадей у них не было, подвод тоже. По деревням в поисках продуктов они не ездили. Все партизаны были в основном из деревень Суюн-Аджи, Бура, Ивановка, Мамак. Деревни эти были бедные, да и организатора хорошего не было. Все завидовали мне. Иногда просились, чтобы я взял их с собой в поход за продуктами. Дважды я брал по пять-шесть человек в походы на Баксан и Розенталь. Из Суюн-Аджи в их отряде были Аня Босова, Николай Черняк, Рустем Исмаилов, а в гражданском лагере – семья Мамута и Халиля Османовых, моего тестя Абдурефия, сапожника Сеит-Бекира, плотника Джафера Курукчи.
Для охраны лагеря у меня было две винтовки и ружья. Как-то подростки, бродя по лесу, нашли пять полуавтоматов Симонова. Рядом лежали мертвые тела партизан, погибших от голода в зиму 1941/42 года. Винтовки поржавели, но мы их почистили и проверели на годность – годные!
Пять человек я послал в Тернаир устроить там засаду. Вскоре они увидели румынскую повозку, к которой была привязана оседланная лошадь. В бидарке лежали офицер, сержант и двое повозочных. Мальчишки неожиданно их обстреляли. Всех четверых убили сразу. Повозку с пятью винтовками и патронами пригнали в лагерь. Кроме этого, они забрали себе наган командира и его личные вещи. Потом пацаны откуда-то притащили еще несколько винтовок. Количество оружия в хозлагере достигло 22 единиц. Можно было вооружить целый отряд. Теперь, отправляясь на продовольственную операцию, мы представляли внушительную силу. Вооружены были даже кучеры. Ездовую лошадь я оставил себе. Она была стриженая, серая и очень умная, обученная верховой езде.
Меня вызвал к себе в штаб командир отряда и предупредил, чтобы я при выходе на продоперации ставил в известность его или комиссара, что они могут дать мне в поддержку взвод или группу. Я с ними охотно согласился.
9 декабря 1943 года мы участвовали в Зуйской операции. Проводилась она силами 1-й и нашей 5-й бригады под общим командованием командира 1-й бригады Федора Федоренко. Были хорошо изучены подходы к селу, а уже в нем – местонахождение комендатуры, тюрьмы, размещение войск. К каждому объекту был прикреплен специальный отряд. Каждый боец знал свою задачу.
К обеду этого же дня я с двумя повозками поехал в Баксан за продуктами. На пути меня встретил командир отряда Сырьев и спросил, куда я еду. Я ответил, что в Баксан за картошкой. Он приказал остановиться и ждать. Принесли минометы, на каждую нашу бричку погрузили по два миномета и мины к ним. Подождали до темноты, а потом поехали к намеченным пунктам возле Зуи. Там ждали команды. К 2 часам ночи все отряды заняли намеченные места, откуда они должны были атаковать. Минеры заминировали дорогу Симферополь – Феодосия и телеграфные столбы. В 2 часа ночи на небе показалась зеленая ракета, и все пришло в движение. Сначала взорвали телеграфные столбы, напали на двухэтажную школу, которую немцы превратили в казарму. Напали на тюрьму, где находилось 39 граждан, приговоренных к смерти, на комендатуру. Особенно упорное сопротивление оказал карательный батальон в школе. Ее штурмовали бойцы двух отрядов. Первый этаж был освобожден, но на втором оказывали сильное сопротивление. Тех, кто выпрыгивал, убивали сразу же. Только к 3 часам ночи школу удалось захватить. Из тюрьмы были освобождены все заключенные, и их забрали с собой в лес. Была захвачена комендатура, но самому коменданту Альберту удалось бежать через окно. По дворам жителей мы раскидали наши листовки и газеты с Большой земли. Когда показалась красная ракета, все вновь собрались в намеченные для отхода пункты. Проверил наличие бойцов. У нас был один убит и один ранен. Фашисты же потеряли не менее 50 человек.