Ю.Б. Харитон, академик, был краток: "Одни люди выращивают цветы, а он сажал деревья".
Пройдет совсем немного времени, и три человека - Зельдович, Харитон и Лейпунский предугадают те события, которые развернутся сначала в Америке, а потом и у нас с невиданным досель размахом. Но впереди еще были годы репрессий и годы войны. 1937-й год резко изменил судьбу ученого. Он исключен из партии - "за потерю бдительности". Вскоре его снимают из директоров института.
Перечень его "ошибок" весьма обширен. Среди них:
"помощь врагам народа",
"защита Л.Д. Ландау и Л.В. Шубникова, которые основное внимание направляли на срыв оборонной тематики",
"невыполнение требований парторганизации об очистке института от враждебных элементов", "нереагирование на препятствия научному росту коммунистов и комсомольцев" и так далее.
Этих обвинений было вполне достаточно, чтобы арестовать и самого Лейпунского. Это и происходит 14 июля 1938 года.
И.В. Сталин "простил" Лейпунского и других ученых, которые работали вместе с ним. На свободу вышел и Лев Ландау.
Принято считать, что его спас П.Л. Капица, который обратился непосредственно в Сталину. Наверное, его письмо сыграло главную роль в освобождении великого физика, но все-таки не следует забывать, что первым свой голос о несправедливости ареста Ландау поднял Лейпунский.
Сталин "простил" физиков, но они помнили о своем аресте всегда. Лейпунский, как и Ландау, никому не рассказывали о тех днях, что они провели за тюремной решеткой, но ненависть к "вождю всех времен и народов" жила в их сердцах, хотя они и старались забыть о прошлом…
В 1940 году А.И. Лейпунский публикует две статьи: "Деление ядер" и "Деление урана". Вместе со знаменитой публикацией Ю.Б. Харитона и Я.Б. Зельдовича о теории цепной реакции эти работы дали четкое представление о том, что ядерную бомбу можно создать. К сожалению, тогда руководство страны должным образом не оценило эти работы физиков.
"АИЛ" - так звали между собой физики Лейпунского - сразу же стал одной из ключевых фигур Атомного проекта СССР. Однако ранг чиновника, даже столь высокого - заместитель Курчатова - его не устраивал. Мне кажется, Александр Ильич не мог быть "вторым". И его самолюбие, и его возможности, и его прошлое давали право "АИЛу" самому выбирать путь в науке.
И он добился своего: "АИЛ" возглавил Лабораторию "В", новый научный центр, которому через несколько лет суждено войти в историю нашей цивилизации, - именно здесь была пущена Первая в мире атомная электростанция.
Однако не она стала "звездой" Лейпунского. Для него - это событие было рядовым. Напоминаю: он размышлял на десятилетия вперед и то будущее стремился приблизить всячески. А для этого нужны были нестандартные решения, дерзкие проекты.
Эта была как раз та стихия, в которой мечтал жить и творить этот ученый.
Идеи Лейпунского - это Большая Атомная Энергетика с быстрыми реакторами, с замкнутым топливным циклом. В силу различных обстоятельств мы этого сегодня не имеем, но в принципе наука и человечество идет тем путем, который он определил. Думаю, в конце нынешнего столетия Александра Ильича Лейпунского будут вспоминать как основоположника атомной энергетики, которая тогда будет существовать.
В ФЭИ занимались необычными проектами. У нас был создан пока единственный в мире реактор БН-600, который работает сегодня в коммерческом режиме. Речь сегодня идет о создании нового реактора такого типа… В соседнем отделе создавались реакторы для малой энергетики, модульные реакторные установки, нужда в которых год от года возрастает… На той же площадке шли эксперименты по преобразованию ядерной энергии в лазерное излучение. Это технология середины XXI века, и это уже очевидно сегодня… Ну а лодки "Альфа" - сами за себя говорят…
Обнинск давно уже числится среди моряков как "главная океанская база". И особого преувеличения в этих словах нет, так как здесь выучивались офицеры атомного подводного флота.
Впрочем, на первом этапе это нужно было тщательно скрывать. Ходили офицеры только в гражданских костюмах, называли друг друга не по званию, а по имени и отчеству, о море и кораблях не упоминали. Все считались работниками АЭС. В свою очередь, атомщикам тоже было категорически запрещено даже намекать о том, с кем они имеют дело. Секретные службы тщательно следили за этой конспирацией. Случился страшный скандал, когда кто-то из физиков крикнул во время волейбольного матча: "Моряк, подавай скорее!" Об этом "ЧП" доложили наверх в Москву, и оттуда немедленно последовал приказ ужесточить меры безопасности.
Но однажды случилось нечто невероятное: в Обнинске появилась группа адмиралов! Они шествовали в полном обличий, не скрывая своей принадлежности к Военно-Морскому флоту. Оказывается, то была инспекционная проверка того, как готовились подводники к своим будущим походам.
Адмиралы были весьма демократичны: во время обеда они приказали, чтобы вместе с ними были и офицеры-подводники. Тут уж любой империалистический разведчик без труда выяснил бы, кто есть кто, но такового не оказалось, и западные секретные службы так и остались в неведении - еще долгие годы они не подозревали, где именно готовятся атомные экипажи.
Ныне в Обнинске адмирала встретить легко: многие моряки обосновались здесь, уйдя в отставку. А некоторые продолжают здесь служить, потому что ФЭИ остается стартовой площадкой для проникновения в океанские глубины. И один из первых "запусков" туда осуществил Александр Ильич Лейпунский - поэтому институт в Обнинске и носит его имя.
Ее Величество "Кузькина мать"
Дочь Н.С. Хрущева однажды заметила, что подходить к отцу, оценивать его поступки привычными общепринятыми мерками не следует, потому что в его противоречивости была своя логика. Потом Рада Никитична процитировала известные строки Федора Тютчева о таинственной русской душе, тем самым поставив точку в нашем разговоре.
Я работал над историей Атомного проекта СССР, а потому все, что происходило вокруг создания термоядерного оружия, меня интересовало особенно. Это были годы, когда к власти пришел Н.С. Хрущев, и от его поведения, от его характера, от его поступков зависело очень многое. Впрочем, как это всегда бывало в нашей стране, вожди определяли "лицо эпохи", а нам оставалось лишь комментировать события. Все зависимости от того, были мы мальчишками ими академиками.
Никита Хрущев, думаю, работы философа Николая Бердяева не читал. Иначе он обязательно "реабилитировал бы" его и в своих речах цитировал, потому что слова и мысли Бердяева, как мне кажется, весьма созвучны делам Хрущева. И тогда многое в происшедших событиях 1961 года нам становится понятным и объяснимым.
Итак, слово Бердяеву:
"Для нас самих Россия остается неразгаданной тайной. Россия - противоречива, антиномична: Душа России не покрывается никакими доктринами. Тютчев сказал про свою Россию:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить;
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить.
И поистине можно сказать, что Россия непостижима для ума и неизмерима никакими аршинами доктрин и учений. А верит в Россию каждый по-своему, и каждый находит в полном противоречий бытии России факты для подтверждения своей веры. Подойти к разгадке тайны, сокрытой в душе России, можно, сразу же признав антиномичность России, жуткую ее противоречивость. Тогда русское самосознание освобождается от лживых и фальшивых идеализаций, от отталкивающего бахвальства, равно как и от бесхарактерного космополитического отрицания и иноземного рабства".
Теперь дела, поступки и образ мышления руководителя страны Н.С. Хрущева в том памятном 1961 году, когда родилась "Кузькина мать", можно понять и оценить.
Прав он был или ошибался? История до нынешнего дня еще не дала точный и верный ответ…
Ядерные испытания не проводились - мораторий еще действовал. Советское руководство купалось в зареве славы, вставшей над планетой после полета Юрия Гагарина.
В США ускоренными темпами наращивалось производство ядерных бомб и водородных зарядов.
В Днепропетровске началось серийное производство межконтинентальных ракет конструкции Михаила Янгеля. Вскоре Хрущев сообщит, что "мы производим теперь ракеты на конвейере, как сосиски".
В 1959 году Н.С. Хрущев выступал на Генеральной сессии ООН. Он внес предложение о всеобщем и полном разоружении.
А за несколько дней до своего выступления он встречался с президентом США Д. Эйзенхауэром. Им обоим было о чем вспомнить: оба прошли Вторую мировую войну. Алексей Аджубей, в частности, вспомнил такой эпизод этой встречи:
"Вдруг Эйзенхауэр спросил Хрущева, каким образом Советское правительство регулирует выделение средств на военные программы. "А как вы, господин президент?" - поинтересовался, в свою очередь, Никита Сергеевич. Эйзенхауэр развел руками, прихлопнул по коленке: "Прибегают ко мне наши военные, расписывают, какие у русских потрясающие достижения, и тут же требуют деньги - не можем мы отстать от Советов!" - "Вот так же иу нас, - подхватил мысль президента Хрущев, - приходят военные, расписывают, какие потрясающие достижения у американцев. И требуют денег. Мы ведь не можем отстать от Соединенных Штатов".
Гость и хозяин рассмеялись. Никита Сергеевич часто пересказывал этот эпизод".
В тот момент ни Эйзенхауэр, ни Хрущев не задумались о том, насколько они близки к Истине. Ведь именно такое соперничество было в основе "холодной войны", которая разгоралась все сильнее.
Передний край ее проходил через Арзамас-16 и Челябинск-70 - дваЯдерных центра Советского Союза. Вспоминает Главный конструктор академик Борис Литвинов:
"Исключение ядерных испытаний из процесса разработки ядерного заряда равносильно исключению из процесса создания самолета этапа начальных полетов. Ведь только сумасшедшему может прийти в голову мысль выпустить самолет для полетов с пассажирами без опробования его опытными летчиками-испытателями, хотя летным испытаниям и предшествует большая работа проектировщиков, конструкторов, технологов, в результате которой рождается крылатая машина. В отличие от примера с самолетом при создании ядерного заряда перед этапом проектно-конструкторских работ стоит очень важный этап расчетно-теоретических исследований, на котором моделируются процессы возникновения и развития ядерного взрыва. Ядерный взрыв - явление архисложное… Не существует никакого другого способа, кроме испытательного ядерного взрыва, чтобы определить реальность принятой модели. Только тщательные и тонкие физические измерения излучений и эффектов ядерного взрыва позволяют установить, насколько наши представления о работоспособности и энерговыделении данного образца ядерного заряда соответствуют его реальным возможностям. Вот почему испытательный ядерный взрыв для ядерного заряда можно считать равнозначным первому испытательному полету вновь создаваемого самолета. Конечно, можно создавать проекты самолетов и без полетов, на бумаге и даже в металле, но вот отпустить самолет в полет с пассажирами не решится никто.
Так и произошло в НИИ-1011. Новые ядерные заряды, ожидаемые характеристики которых соответствовали заказам военных, превращались в "металл", но это были "нелетавшие самолеты". Они ждали своих "полетов" - ядерных испытательных взрывов".
НИИ-1011 - это молодой Ядерный центр на Урале, который был создан в 1956 году.
Хрущев прислушивался к мнению атомщиков и военных. Особенно после того конфликта, который случился с И.В. Курчатовым и К.И. Щелкиным.
Незадолго до своей смерти Игорь Васильевич Курчатов не поддержал идею мощных ядерных взрывов. Он считал, что тех зарядов, которые уже созданы, вполне достаточно. Ясно, что на него повлиял Главный конструктор и Научный руководитель Уральского центра Кирилл Иванович Щелкин. Авторитет этого выдающегося физика и конструктора, трижды Героя Социалистического Труда был огромен, но тем не менее Хрущев в резких тонах выразил свое недовольство. Но Щелкин настаивал на своем. Неожиданно он подает заявление, мол, "по состоянию здоровья" он не может руководить Ядерным центром. Хрущев негодует и… распоряжается отправить Щелкинана пенсию! К стыду руководства, Щелкину устанавливают обычную пенсию, звезды Героя, Ленинская и Государственные премии уже не играют никакого значения: не подчинился - наказываем!
Кирилл Иванович утверждал, что для устрашения врага достаточно тех ядерных зарядов, которые уже есть, а термоядерные монстры никому не нужны.
Ох уж эти технари! Что они понимают в политике?!
Тем более что в Арзамасе-16 появился еще один "политик"! Хрущев имел в виду Андрея Дмитриевича Сахарова.
Так получилось, но после смерти Курчатова Сахаров стал самым авторитетным специалистом, когда речь заходила о термоядерном оружии. А именно с ним Хрущев связывал перспективы той мировой политики, которую он предполагал вести.
Установить деловые контакты с президентом Д. Эйзенхауэром не удалось. 1 мая 1960 года сбит под Свердловском американский самолет-шпион. Американцы сразу же делают вид, что о полете У-2 им ничего неизвестно. Они не предполагали, что летчик Пауэре останется в живых.
Политический спектакль продолжался до весны. В Париже была назначена встреча на высшем уровне. Хрущев потребовал от Эйзенхауэра извинений за шпионский полет. Президент США ультиматума не принял.
Осенью Хрущев поехал в США на Генеральную сессию ООН. Он участвовал во многих заседаниях, иногда "бушевал" - вте минуты, когда на трибуне появлялись ярые антисоветчики. "Ботинок Хрущева", которым он стучал по столу, относится к этому времени…
"Ботинок" стал символом нового этапа отношений с Западом. В январе 1961 года президентом США стал Джон Кеннеди. Никита Сергеевич считал, что международная политика
СССР способствовала приходу к власти в США молодого президента. Он был убежден, что Кеннеди "проиграет" ему. Но для этого нужно было запастись козырными картами. "Тузов" у Хрущева было несколько. Это межконтинентальные ракеты, космос и ядерное оружие.
1961 и 1962 годы стали ядерным кошмаром. Или ядерным безумием. Любое определение в данном случае точно соответствует тому, что происходило на испытательных полигонах СССР и США.
Академик А.Д. Сахаров вспоминал, что он отдыхал в Крыму, когда ему приказали немедленно выехать в Москву. Там планировалась "Встреча руководителей партии и правительства с учеными-атомщиками" - так она официально называлась. Встреча проходила в Овальном зале.
А.Д. Сахаров писал:
"Хрущев сразу объявил нам о своем решении - в связи с изменением международной обстановки и в связи с тем, что общее число испытаний, проведенных СССР, существенно меньше, чем проведенных США (тем более вместе с Великобританией), - осенью 1961 года возобновить ядерные испытания, добиться в их ходе существенного увеличения нашей ядерной мощи и продемонстрировать империалистам, на что мы способны".
Ученым было предоставлено по 10 минут.
Ю.Б. Харитон упомянул о том, что есть возможность испытать 100-мегатонную бомбу.
А.Д. Сахаров говорил об оружии мало, но рассказал об "экзотических" проектах, которые рождались в его отделе. В частности, об использовании ядерных взрывов для полетов космических кораблей.
Ученые из обоих ядерных центров и военные единодушно поддержали идею о прекращении моратория на испытания. Они доложили руководителям страны, что создано несколько уникальных образцов оружия. Но прежде чем поставить их на вооружение, нужно провести опытную проверку их работы на полигонах.
Хрущев одобрительно отнесся ко всем предложениям, но особо выделил идею об испытании сверхбомбы. "Пусть 100-мегатонная бомба висит над капиталистами, как Дамоклов меч!" - заключил он.
Создавалось впечатление, что сверхбомба - это нечто принципиально новое в ядерном оружии, что ничего похожего у американцев нет. Андрей Дмитриевич Сахаров второй раз выступать не мог, а потому он написал короткую записку Хрущеву. В ней, в частности, говорилось:
"Я убежден, что возобновление испытаний сейчас нецелесообразно с точки зрения сравнительного усиления СССР и США. Сейчас, после наших спутников, они могут воспользоваться испытаниями для того, чтобы их изделия соответствовали бы более высоким требованиям. Они раньше нас недооценивали, а мы исходили из реальной ситуации".
Сахаров предупреждал, что новый цикл испытаний может открыть американцам реальное положение дел. Мы же тщательно скрывали, что очень сильно отстаем от Америки, и особенно по созданию ракетно-ядерного щита. Но Хрущев считал иначе: в его представлении страх перед СССР был гораздо сильнее, чем преимущество в количестве ядерных зарядов. Да и записку Сахарова он воспринял иначе: ему почудилось, что атомщики начинают вмешиваться в политику. Допустить такого Никита Сергеевич не мог. Он обрушился на Сахарова во время обеда, который состоялся чуть позже. Хрущев был предельно откровенен:
"Предоставьте нам, волей-неволей специалистам в этом деле, делать политику, а вы делайте и испытывайте свои бомбы, тут мы вам мешать не будем и даже поможем. Мы должны вести политику с позиции силы. Мы не говорим этого вслух - но это так! Другой политики не может быть, другого языка наши противники не понимают. Вот мы помогли избранию Кеннеди. Можно сказать, это мы его избрали в прошлом году. Мы встречаемся с Кеннеди в Вене. Эта встреча могла быть поворотной точкой. Но что говорит Кеннеди? "Не ставьте передо мной слишком больших требований, не ставьте меня в уязвимое положение. Если я пойду на слишком большие уступки - меня свалят!" Хорош мальчик! Приехал на встречу, а сделать ничего не может. На какого черта он нам такой нужен? Что с ним разговаривать, тратить время? Сахаров, не пытайтесь диктовать нам, политикам, что нам делать, как себя держать. Я был бы последний слюнтяй, а не Председатель Совета Министров, если бы слушался таких, как Сахаров!"
Во время этого монолога никто не смотрел на Сахарова. Тот чувствовал себя прокаженным.
Но вскоре Хрущев смягчился: он понимал, какую роль играет Сахаров в Атомном проекте. Да и идея создания сверхбомбы принадлежала Андрею Дмитриевичу. После испытаний его труд будет отмечен еще одной звездой Героя. Тем самым Хрущев дал понять, что не помнит зла и умеет прощать тех, кто возражал ему.
Для Хрущева 100-мегатонная бомба становилась в политике еще одним "спутником", еще одним "Гагариным", и именно так он начал относиться к идее атомщиков.
Подготовка к испытаниям "Кузькиной матери" шла легко и без серьезных осложнений. Ведь ничего принципиально нового с точки зрения техники в ней не было. Более того, гигантомания в атомном оружии считалась примитивным делом, не требующим творческого подхода.
Проект "Дурак" так и не был осуществлен: идея сделать атомный заряд в десять раз мощнее, чем все существующие, не оправдывала себя. Это был "атомный тупик", так как водородное оружие в сотни и тысячи раз мощнее, чем атомное. Зачем же нужен "Дурак"?
А термоядерные заряды почти непрерывно доказывали свое превосходство.
Серия сверхмощных взрывов была осуществлена в США.
31 октября 1952 года - 10,4 мегатонны.
28 февраля 1954 года - 15 мегатонн.
В том же году еще два взрыва - 11 и 13,5 мегатонны.