Что ж, "позвольте пару слов без протокола"? Как у Владимира Высоцкого, фразу которого я своевольно перевернул в названии этой главы? Нет, в результате протокол за несколько минут до начала игры мы получили. Но какой это был протокол! Организаторы заполнили бразильскую заявку не привычными прозвищами, а настоящими именами игроков. То есть если бы в тот вечер на поле выходил, скажем, "король футбола", то в списке значился бы не Пеле, а Эдсон Арантис ду Насименту. Поэтому в нем фигурировали, например, Рикардо Изексон дос Сантос Лейте, Андерсон Луис да Силва и Алешандру Силва де Соуза.
Только оказавшийся под рукой справочник (оцените подготовку к репортажу!) помог определить, что на самом деле это известные всему миру Кака, Луизао и наш тогдашний армеец Дуду. После матча итальянский коллега, у которого такой книги с собой не было, признался мне, что, как и многие, решил, что это просто экспериментальный состав. И спохватился только через несколько минут, узнав в протокольном Робсоне Соузе знаменитого Робиньо.
…И пятьсот долларов - рублями
За два года до этого я понял, что местом у микрофона при желании можно торговать. Такого желания нет, но это уже другой вопрос.
Один из матчей отборочной кампании чемпионата мира-2006 сборная России проводила в Краснодаре. Было это 17 ноября 2004-го в нехарактерную для прекрасного южного города дождливую погоду. Игра с эстонцами закончилась нашей убедительной победой - 4:0. Но сейчас речь не об исходе встречи, а о ее начале.
То был еще не великолепный новенький стадион, а старая добрая "Кубань". И по случаю воздвигнутая между первым и вторым ярусами центральной трибуны дикторская кабина удивительным образом напоминала хорошо всем известный домик - обязательную часть любого дачного участка, где еще не проведена канализация. С единственным отличием, заключавшимся в том, что одна из стен была прозрачной, что для сортира вещь немыслимая, а для комментаторской - обязательная.
Примерно за минуту до начала репортажа, когда редактор трансляции из Москвы уже вслух отсчитывал оставшееся время, ко мне постучали. Продолжая обозначенную выше аналогию, скажу, что вещь это совершенно лишняя в обоих случаях.
У просунувшейся в дверь головы, как оказалось, было конкретное предложение: тысяча долларов за место у микрофона! Точнее, рядом с комментатором.
Скажу сразу, что соблазна заключить выгодную сделку не могло возникнуть уже хотя бы по объективным причинам. Узкая будочка физически не вместила бы двоих. Поэтому вторженец, тем более весьма солидных габаритов, мог рассчитывать только на место на коленях у комментатора. Ну, или наоборот. Так что, уважаемый, вариантов нет!
Голова исчезла, чтобы, несмотря на плотный кордон милиции, вернуться уже секунд через десять. С новым предложением: две тысячи долларов.
К этому времени реагировать на внешние раздражители я уже не мог, ведь до слов: "Здравствуйте, дорогие друзья" оставалось совсем ничего.
Полное отсутствие реакции с моей стороны, видимо, было воспринято как изменение в тактике торговли. Последним и самым развернутым предложением вечера стало: две с половиной тысячи долларов, но пятьсот - рублями!
…Дождь не прекращался. В итоге занявшая место снаружи прямо под окном моей кабины голова то и дело до самого конца матча выглядывала из-под накинутого на нее плаща и что-то артикулировала. Допускаю, что речь шла об обменном курсе.
Говорит палатка
Возвращаясь назад во времени, обратил внимание на то, что едва ли не каждый год в лихие 90-е приносил какой-то комментаторский сюрприз.
Вот, например, Калининград. Октябрь 1996-го. В том, что Первый канал показывал игру местной "Балтики" с ЦСКА, не было ничего удивительного. Армейцы в верхней части турнирной таблицы соперничали с владикавказской "Аланией", которая в итоге довела дело до переигровки за "золото" со "Спартаком". И это определяло важность калининградского матча.
Тогда москвичи во главе с Александром Тархановым добрались до места назначения лишь со второй попытки. Сначала армейскому чартеру было по недоразумению отказано во вхождении в воздушное пространство Литвы. Пришлось вернуться домой и взлетать снова - уже с военного аэродрома на самолете командующего Балтийским флотом.
Я был заранее предупрежден, что займу место на трибуне, прямо среди зрителей. И вместе с микрофоном получил от дирекции стадиона что-то вроде плащ-палатки. Или тента. Веселенького такого: одна половина красная, другая - желтая. Одним словом, было сделано все, чтобы комментатор не затерялся в толпе.
Сейчас уже не припомню, как отработал тогда Тарас Безубяк. Но за каждое решение арбитра отвечал я. Свисток - и десятки глаз, а главное, столько же ушей, направлены на тебя: давай, оценивай, москвич! И как ни понижай голос, переходить на шепот ведь не станешь. Этого уже не поймут болельщики у экранов.
Короче, в итоге "выручили" футболисты ЦСКА, проигравшие 1:2, несмотря на гол своего первого в истории бразильца Леонидаса. А я с тех пор говорю, что позиция комментатора иногда может зависеть и от его комментаторской позиции.
Ночь с козой
В 97-м особых приключений на самих стадионах у меня вроде бы не было. Но чего стоила та тревожная ночь в Палермо!
Этот матч представлял интерес только для самых изощренных футбольных гурманов. В условиях борьбы за рейтинги сегодня вряд ли какой-либо из центральных телеканалов соблазнился бы на его показ. Судите сами: в феврале в игре за европейский Суперкубок "Ювентус" принимал "Пари-Сен-Жермен". Это была ответная встреча после сокрушительной победы итальянцев в Париже - 6:1! Вот и назначили матч хозяева не в Турине, а в теплых краях, получив на трибунах облепленного горами сицилийского стадиона "Ла Фаворита" 40 тысяч благодарных им зрителей. Еще бы: сам "Юве" с доставкой на дом!
Запомнились плакаты, вывешенные рядом с сохнущим бельем на узеньких улочках Палермо: "Ностра синьора" ("Наша синьора"). В моей - и не только в моей - голове лозунг объединил традиционное прозвище клуба "Старая синьора" и ту самую мафиозную "Коза ностру", без которой Сицилия - не Сицилия.
Если матч не принес неожиданностей: ведомая забившим два мяча Алессандро Дель Пьеро команда Марчелло Липпи снова победила - 3:1, то с козой мне повстречаться пришлось. Она не имела никакого отношения к мафии, но полностью соответствовала черно-белым цветам "Ювентуса". И была привязана к батарее моего гостиничного номера.
- Надо было позвонить. Вы приехали поздно, после контрольного часа и не предупредили о задержке. Вот мы и отдали вашу комнату другому.
- Кому другому? Козе?
- Ее хозяин придет к завтраку. У него неотложные ночные дела. Других свободных номеров нет ни у нас, да и вообще нигде в городе. Болельщики съехались со всего юга. Не знаю, чем вам помочь. Впрочем… Кровать вообще-то до утра свободна: козе ведь ложиться не надо.
Козе понятно, что выбора у меня не было. Но, между прочим, ничего страшного. Она оказалась спокойной и в принципе не очень пахучей. Покидая отель поутру, я понял, что какие-то претензии возникли у ее вернувшегося хозяина. Наверно, требовал назад часть денег за номер. А что еще-то?
Что же касается Дель Пьеро, то личная встреча с ним состоялась не тогда, а после одного из матчей Лиги чемпионов, в котором он не принимал участия. Но вдруг после игры оказался в пресс-баре. По обилию пива, скорее всего, это было в Германии, но точно уже не помню.
Взяв у стойки кружку, я в тесноте сделал неловкий шаг назад и довольно сильно наступил на чью-то ногу. Повернулся - и увидел, что это он. Онемев, я еще не успел и слова сказать, а легендарный итальянец уже показывал мне… желтую карточку. В его руке ею стал "коустер" - круглая подставка для стаканов и кружек.
Народ аплодировал и ржал, мешая мне извиниться.
А я до сих пор удивляюсь: как смог отдавить такую маленькую ножку? Ведь, говорят, размер у Алессандро - 39-й, а кто-то утверждает, что даже 37-й. Чем, кстати, по мнению специалистов, во многом объяснялась точность и непредсказуемость его штрафных ударов.
Страшный сон комментатора
Наступил памятный 98-й, и осенью, вскоре после своего второго чемпионата мира, я на один из матчей команды Анатолия Бышовца в качестве пресс-атташе и комментатора отправился в Гранаду. Ту самую, о которой Михаил Светлов, услышав название немного по-другому, написал: "Гренада, Гренада, Гренада моя…"
В "гренадской волости", как ее красиво окрестил поэт, все было удивительно по-домашнему. Так, во время тренировки нашего будущего соперника по товарищеской встрече я стоял за воротами Сантьяго Канисареса и возвращал на поле мячи после ударов Фернандо Морьентенса, Фернандо Йерро и Рауля. Мастерство этих игроков известно, поэтому работы у меня было немного, а возможность понаблюдать - уникальная.
Там же я имел удовольствие познакомиться с легендарным голкипером Андони Субисарретой, в чем мне помог сопровождавший нас в поездке довольно известный в прошлом нападающий московских "Крыльев Советов" и "Спартака" Руперто Рупертович Сагасти, в детстве вместе с другими испанскими ребятишками привезенный в Советский Союз - подальше от полыхавшей у них дома гражданской войны.
Увы, "домашний" характер абсолютно всего в этом гостеприимном местечке вообще и на стадионе "Нуэво Лос-Карменос" в частности весьма негативным образом отразился на подготовке моей комментаторской позиции. Ее не было. Причем, если позволите такой неловкий оборот, не было ее еще в большей степени, чем в албанском Шкодере, то есть не было вообще.
Страшный сон комментатора - это опоздание на игру. Обычно снится транспортная пробка, которая мешает попасть на стадион. Иногда - тщетный поиск составов команд в темном подтрибунном помещении. Иногда - запертый снаружи туалет…
Приятная во всех отношениях Гранада предложила свой вариант, причем не во сне, а наяву.
16 тысяч болельщиков уже заняли места на трибунах, а я в панике метался вверх-вниз по ступенькам стадиона в поисках моего рабочего места. Трудно такое представить, но местная сторона элементарно забыла, где располагается подготовленная ею же комментаторская позиция. Точнее, в каком месте трибуны из-под пола торчит шнур с микрофоном. Ведь ни столика, ни наушников, ни монитора запланировано не было изначально.
Свое орудие труда я вырвал из рук болельщика, когда до первого удара по мячу оставались мгновения. Средних лет мужчина сосредоточенно дул в микрофон, видимо, пытаясь освоить его для дальнейшего использования в качестве рупора. Сидевшие вокруг земляки торопили - им не терпелось услышать над родным стадионом собственное хоровое скандирование, усиленное несуществующими динамиками. Мое сообщение о том, что микрофон пригоден исключительно для связи с далекой Москвой, было встречено ими с изрядной долей разочарования.
Уже дома я узнал, что Останкино до самого стартового свистка арбитра терялось в догадках: в Испании буря? Видно, мужчина дул как следует.
Вместе на насесте
Год спустя ареной еще одного комментаторского кошмара для меня едва не стал крошечный муниципальный стадион в Андорра-ла-Велье. Что-то в воздушных потоках над Восточными Пиренеями больше часа мешало прохождению звукового сигнала с отборочного матча Евро-2000.
Наши открыли счет после удара Виктора Онопко, потом пропустили ответный с пенальти, закончился перерыв, а репортаж все еще вел подстраховывавший меня в Москве Андрей Голованов. Я уже настроился на то, что в тот вечер родная страна меня не услышит, и, скажу честно, первый раз в моей комментаторской практике об этом не жалел.
И дело было даже не в тусклой игре нашей сборной против команды "почтальонов и страховых агентов". Все это время я в большей степени думал не о матче, а о том, как с трехметровой высоты не рухнуть на головы наших резервистов и тренерского штаба Олега Романцева. Да, мой местный коллега и я располагались на шаткой деревянной платформе, собранной по случаю международной встречи и установленной непосредственно за скамейкой запасных. Неустойчивости забавной конструкции добавляло то, что андоррский комментатор с самого начала игры принялся в бешеном темпе сучить ногами. Помню, как наши футболисты и тренеры то и дело поворачивали головы назад, реагируя на устрашающий скрип.
Насест ходил ходуном, Москва оставалась для меня глухонемой, а на поле дело шло к страшной для нас в турнирном смысле ничьей. И вдруг словно прорвавшееся сквозь туман горных вершин и некомпетентность незадачливых андоррских связистов слово: "Работай!" И тут же удар и второй гол нашего капитана, как будто и он вместе со мной получил аналогичную команду, но уже от какого-то неведомого режиссера. Так началом моей части репортажа на 57-й минуте стало сообщение о решающем мяче сборной России.
После финального свистка я постарался как можно быстрее спуститься вниз по лесенке. От греха подальше. Да и хотелось срочно узнать, что там с Александром Ширко: наш форвард уходил в раздевалку, отчаянно хромая на одетую в пластиковый мешок со льдом ногу.
"Саша, что-то серьезное?" - Мой вопрос потонул в страшном грохоте. За спиной рухнул насест с несчастным коллегой.
Я встретил его восемь лет спустя в Санкт-Петербурге, где мы снова играли с Андоррой. И после почти ностальгического рукопожатия услышал долго копившуюся претензию. "Я тогда сломал ногу. Из-за вас. Вы же не дождались меня, вскочили и нарушили равновесие…"
С тех пор, когда добрые советчики говорят мне, что комментатор должен обязательно соблюдать баланс, я прекрасно знаю, о чем идет речь.
Глава десятая
Селедка Тарасова
Канада молодости нашей…
Оговорка в телеэфире
Колечко-колечко, выйди…
О покойном либо хорошо, либо ничего - говорим мы, когда вспоминаем ушедшего, не зная или забыв, что у древних греков звучало это немного по-другому: о покойном либо хорошо, либо ничего, кроме правды.
Вдвоем с хоккейным тренером Анатолием Тарасовым мы отправлялись в Канаду. Нашей командировке, в которой я должен был совмещать функции корреспондента ТАСС и переводчика Госкомспорта, предшествовала довольно странная сценка в стенах последнего. Во время обычного для загранпоездок инструктажа я накручивал на пальце еще свеженькое обручальное кольцо. Дело было в феврале 87-го, а осенью 86-го после четырехлетнего знакомства я стал мужем очаровательной телетайпистки аппаратной союзной информации общего для нас агентства.
Юная Оля Домрачева училась на вечернем отделении журфака МГУ, параллельно принимала и печатала на телетайпе тассовские корреспонденции со всей страны, а в итоге доросла до должности младшего редактора. Кстати, из нас двоих только один, вернее, одна имеет настоящее журналистское образование.
Забегая вперед, скажу, что если на протяжении многих лет о "необычную" девичью фамилию, которуя моя жена гордо решила не менять в замужестве, спотыкались паспортистки, гаишники, таможенники и акушеры, то с появлением на мировом олимпе белорусской биатлонистки Дарьи Домрачевой варианты: "Домрачё́ва", "Домрáчева" и "Добранчева" - сразу же испарились. А любимым жестом визовых офицеров в аэропортах при проверке ее паспорта стало нажатие воображаемого курка с неизменным "пиф-паф".
…Я крутил на пальце кольцо и докрутился до того, что оно незаметно для меня куда-то исчезло. Во всяком случае, обнаружив это после инструктажа, я заставил бедных секретарш международного отдела Спорткомитета ползать вместе со мной по синтетическому ковровому покрытию, изучая его сантиметр за сантиметром. Затем, когда я предположил, что кольцо соскочило раньше, где-то в коридорах спортивного ведомства, мы таким же квадратно-гнездовым способом обследовали едва ли не целый этаж. Тут уже подключились даже некоторые известные спортсмены!
Все закончилось (а должно было бы с этого начаться) звонком отчаявшегося молодожена домой. И спокойным ответом Оли: "Витя, твое кольцо лежит в ванной на умывальнике. Ты утром его дома забыл".
Тарасов с удивлением наблюдал за происходящим, узнал о том, что пропажа нашлась, и мог вполне с самого начала составить предвзятое впечатление о своем будущем партнере по поездке. Но Анатолий Владимирович сохранял полное спокойствие и лишь неслышно для остальных сказал мне: "Ты только паспорта наши не потеряй. И валюту".
Я хотел бы, чтобы, читая дальше о некоторых особенностях и даже странностях этого великого человека, вы не забывали, что все мы, в конце концов, не без своих чудачеств. Собственно, для этого и вспомнил про потерянное кольцо.
Как вас теперь называть?
Тарасов был приглашен в энхаэловский клуб "Ванкувер Кэнакс", который в нашей прессе тогда еще называли "Канукс". Вообще названия команд, да еще и в сочетании с названиями городов, которые они представляют, - это особый лингвистический разговор. Вот почему, скажите, город мы пишем и произносим БУффало, а тамошний хоккейный клуб - "БАффало"?
Да и не только названия команд.
Иногда мне кажется, что мы в этом вопросе святее папы римского. Наши американские коллеги спокойно "ударяли" Евгения Кафельникова на втором слоге его фамилии, и хоть трава не расти! А Михаил Сергеевич Горбачёв у них неизменно "Горбачев" - через "е", а не через "ё" и с ударением на "о". Им так удобнее, и никакие другие доводы во внимание не принимаются.
А вот мы, российские комментаторы, по требованию наших взыскательных телезрителей (точнее, телеслушателей) изучаем фонетические законы, лезем в языковые дебри, докапываемся до глубоких семейных корней, чтобы объяснить дотошному болельщику, почему Биксан Лизаразю на самом деле не Биксан, а Бишенте.
Вспомнил именно этот пример, потому что накануне чемпионата Европы-2016 во время нашего товарищеского матча с французами в Сен-Дени специально прислушивался, как называли знаменитого в прошлом защитника и нынешнего телеэксперта его сидевшие рядом коллеги и бравшие автографы болельщики. Вариантов, друзья, там было как минимум три.
А однажды бывший норвежский форвард клуба "Манчестер Юнайтед" на мой прямой вопрос: "Вас зовут Сульшер, Сольскьяер или еще как-то?", не моргнув глазом, ответил: "Да можно как угодно, лишь бы было ясно, о ком идет речь".
Ничего себе! Знал бы герой финала Лиги чемпионов-99, сколько копий было сломано вокруг его фамилии в далекой России!
Сегодня мы с грустью вспоминаем безвременно ушедшего от нас легендарного "летучего голландца". Еще при жизни Йохан Круифф превратился у нас в Кройфа. Да, Кройф - именно так звучит его фамилия. Да, мы долгое время ошибались. Но стоит ли даже в поисках правды так резко обходиться с традицией?
Когда на профессиональном корте впервые появился будущий кумир любителей тенниса, мой хороший друг, обозреватель спортивной редакции ТАСС Андрей Новиков, живший с женой - известным комментатором Ниной Ереминой по соседству с нами, в доме по Лаврушинскому переулку, написал его фамилию как Макинрой. То, что правильно говорить "Мэкинроу", у нас узнали гораздо позже, когда "Макинрой" уже вовсю гулял по страницам советских спортивных изданий. Его почему-то переименовывать не стали. А вот у Круиффа - другая судьба.
Подобных примеров много не только в спорте. Давние, еще советские поклонники американского писателя Эрнеста Хемингуэя подтвердят, что в первых русских переводах на обложке стояло "Гэмингвэй" и даже "Гэмингуй". А в моем детстве не было никакого доктора Ватсона. Друга и помощника Шерлока Холмса у нас тогда звали исключительно Уотсоном.