Впрочем, настоящим лицом школы, к счастью, были совсем другие люди. Великий преподаватель русского языка и литературы Давид Яковлевич Райхин с его классическим обращением к нам: "Отроки и отроковицы". Фронтовик, интеллектуал, понимавший всю убогость, ограниченность и зацензурированность программы, пытался донести до нас хоть что-то свежее. И ко всему прочему, давал советы, выходящие за пределы обязательного и предусмотренного. Например, одалживая ручку забывчивому ученику, наставлял: "Вообще-то свою ручку никому никогда не давайте. Так же, как свою зубную щетку и свою жену". В силу возраста мы не совсем понимали последнюю часть мудрой фразы. Но тем не менее чувствовали, что произносится нечто жизненно важное, ценили и любили за это своего преподавателя. А подкорка записывала. И, когда пришло время, главное всплыло. Во всяком случае, мне так кажется.
Я до сих пор не понимаю, как "Евгения Онегина" можно проходить в восьмом классе?! Точнее, понимаю, но только если делать это под особым углом. А конкретно - если тема сочинения по пушкинскому роману в стихах звучит так: "Угнетение крестьянства в царской России". Пять-шесть требуемых страниц предлагалось выстраивать вокруг всего лишь восьми строк из бессмертного произведения, словно специально на радость советской школе вставленных в свое творение Александром Сергеевичем:
…В саду служанки на грядах
Сбирали ягоду в кустах
И хором по наказу пели
(Наказ, основанный на том,
Чтоб барской ягоды тайком
Уста лукавые не ели!
И пеньем были заняты:
Затея сельской остроты!)…
Я отдаю должное изобретательности школьников того времени… Накрутить целое обличительное сочинение на тему в общем-то неведомого тебе и по большому счету не сделавшего тебе ничего плохого политического режима, пользуясь при этом всего одной цитатой! Сегодня я бы это точно не осилил!
Райхин мог взять и устроить в классе спонтанную викторину - предвестницу, если хотите, телевизионного "Миллионера" или "Что? Где? Когда?". Например: "Пять тому, кто приведет пример синекдохи!"
И я уже тяну руку, потому что это-то я знаю! На литературе, русском, истории мы с моим другом на все времена Серегой Ужви - на первой парте! Это на математиках с физиками прячемся за спинами одноклассников. А в гуманитарных мы короли!
- "Все флаги в гости будут к нам", Давид Яковлевич!
- Садись, отрок, пять! Как обещал.
Отлично! Вот и обмоем. Прямо сейчас. На переменке.
Секундочку! В каком смысле?
Полную правду - так полную, а иначе зачем все эти рассказы? Ну а мой сын - школьник, надеюсь, поймет. И все же обратит больше внимания на синекдоху.
Да, на переменах мы выпивали. Класса с восьмого. Ученики элитной замоскворецкой школы между английским и черчением юрким ручейком спускались на набережную. А там - еще вниз, на пресловутые три ступеньки. К автоматам. Нет, дорогой читатель XXI века, не к игровым.
Автоматы выдавали портвейн. Ну, или то, что тогда называлось этим именем. Много лет спустя, попав в Португалию, я понял, что на самом деле портвейн - это… Стоп! Сейчас речь о другом.
Темная, непрозрачная жидкость была сладкой. Наверно, этот фактор все и решал. Вряд ли мы, еще в общем-то дети, со всеми особенностями вкусовых пупырышек наших языков стали бы пить водку. Да и кислое сухое вино не могло оказаться таким магнитом. А вот портвейн, напоминавший забытый на солнце компот из сухофруктов, - это то, что надо!
Сделать все необходимо было "технично" - одно из любимых определений моего второго закадычного друга Андрюхи Гладкова, внука автора романа "Цемент" Федора Гладкова и соседа по песочнице.
Опущенная в разъем 20-копеечная монета давала тебе примерно две третьих стакана. Чтобы с помощью следующего двугривенного граненая емкость заполнилась до краев без даже минимального пере- или недолива, нужно было отпить так, чтобы места для второй порции освободилось достаточно - не больше и не меньше. Сказано же: "технично"!
Пили быстро. Без тостов. Школьная перемена всего на три минуты длиннее перерыва в футбольном матче. И - назад, за парты.
На родительском собрании наш математик Лев Давыдович Кобзон, кстати, родной брат Иосифа Давыдовича, недоуменно говорил собравшимся мамам и папам: "Думаю, ребятам надо поменьше играть в футбол на переменах. Да, это, конечно, хорошо, что они возвращаются в класс такими розовощекими, но уж слишком возбужденными".
До Райхина русский язык и литературу нам преподавали прекрасные женщины, похожие на музейных смотрительниц. Хорошо помню, как Антонина Ивановна Мухина настаивала на слове "раздевальня" вместо "раздевалка".
Как же я благодарен им за муштру! "В своей автобиографии Максим Горький…" - "Садись, двойка! Горький чужих автобиографий не писал!"
Вслед за моими школьными преподавателями профессора Института иностранных языков говорили: английский с французским подождут, мы сначала научим вас русскому - остальное приложится. Сегодня я не хвастаюсь какими-то особыми талантами: что-то в журналистской профессии умею, что-то - нет. Но точно знаю, что у корректоров, правящих этот текст, особых проблем не возникает.
Восстание "машин"
Возвращаясь к волосам. Тем самым, которые (все-таки директор школы немного преувеличивал их длину) лишь ниспадали на плечи. Мы-то ладно, но как вдруг взять и постричься тем, для кого мощная растительность на голове - часть сценического образа? Например, "Машине времени"? Да-да, легендарная группа Андрея Макаревича родилась именно в нашей "гимназии"!
Тогда они, наши старшеклассники, назывались "машинами" - во множественном числе. И "Time Machines". Просто при живых "The Beatles" название группы не могло быть в единственном. И не на английском. Тем более что тот репертуар команды Макаревича состоял еще не из собственных песен.
"Машины" вовсю играли на наших вечерах, что вызывало дикую зависть соседних школ. Ну и, конечно, имели соответствующие прически, пока костлявая рука директора (а он и на самом деле был худ) не добралась и до музыкантов.
Как сейчас помню их триумфальный проход по школьному коридору, наше благоговейное молчание и растерянность супостата. Да, "машины" постриглись. Но по призыву своего лидера - наголо! И не придерешься. Все, как было велено: нет волос! Но отправить стричься можно, а вот назад к бритому черепу волосы уже не приклеишь.
Замечу, что довольно скоро в группе не осталось ни одного из школьных товарищей Андрея. Но жесткие решения диктовала логика развития "Машины". Она становилась профессиональной группой, требующей музыкантов соответствующего уровня.
Много лет спустя мы с Макаревичем несли олимпийский факел по улицам Генуи. Это была часть эстафеты, конечным пунктом которой стал стадион в Турине, где состоялось открытие зимних Игр 2006 года. В нашу славную команду тогда вошли также Ирина Роднина, актер Александр Лазарев-младший, фигуристы Ирина Лобачева и Илья Авербух, журналист Дмитрий Губин. Помню, что Андрею достался самый трудный участок. Из всех нас только ему пришлось бежать в гору. Что ж, "Мы в такие шагали дали…".
Завершив забег, наша группа отмечала очень приятное и, думаю, знаковое даже для трехкратной олимпийской чемпионки событие шампанским. Выбрали для этого довольно странное место - гостиничный коридор, куда выходили двери наших номеров. Уселись прямо на полу. А усиливало эффект картины то, что бутылок было не одна и не две. Просто каждый вынес свою из мини-бара. Роднина, Макаревич, Авербух… До сих пор не могу забыть лица семейной пары из России, в этот момент заселявшейся в отель именно на нашем этаже.
…А еще через три года резонансный призыв Макаревича повлиял на мое решение принять предложение Центра защиты прав животных "Вита" отправиться в Архангельскую область на берег Белого моря, лечь там на лед и не пустить охотников к беззащитным детенышам тюленей. Глаза бельков были очень похожи на глаза Мишки, моего тогда трехлетнего сына. Можете себе представить, какое впечатление на меня произвело торжественно предъявленное мне сторонниками жестокого промысла официальное "социально-экономическое соглашение о забое детенышей". Еще и с цифрами "квоты на забой"!
Живой щит, который весной 2008 года вместе со мной образовали Лайма Вайкуле, Алена Свиридова, Александр Ф. Скляр и Артемий Троицкий, сделал свое дело! Из Москвы нас поддержал депутат Госдумы, мой старинный друг, ученый и путешественник Артур Чилингаров. А ответом на нашу акцию отчаяния стал президентский указ, запрещающий истребление несчастных животных.
Когда я окажусь на Божьем суде (если, конечно, туда допускают атеистов) и вслед за историями, требующими покаяния, мне будет предложено рассказать о каком-то хотя бы одном хорошем поступке, я скажу, что защитил бельков.
И, кто знает, возможно, этого хватит…
Глава третья
Трудности перевода
Десять негритят пошли купаться в море,
Десять негритят резвились на просторе.Агата Кристи. Десять негритят
Разрядка напряженности
Нас было десять. Счастливчиков из Московского государственного педагогического института иностранных языков имени Мориса Тореза, отобранных для стажировки в США на период лето - осень 1975 года.
Благостное время для советско-американских отношений. Побывав на экскурсии в Вашингтоне, мы, запредельно привирая, рассказывали своим новым заокеанским друзьям о том, что плавали в бассейне Белого дома вместе с президентом Фордом. И они искренне верили. А потом нас повезли в элитную военную академию США в Уэст-Пойнте. И - вот это уже правда - мы ходим по комнатам общежития (язык не поворачивается назвать его казармой), где располагались курсанты со специализацией (внимание!) русский язык. Прекрасные ребята, говорящие с московским, а если родина прикажет, то и с рязанским акцентом не хуже нас с вами. Хм, интересно, где-то они сейчас? Куда забросила их, скажем так, судьба?
А потом в какой-то из свободных дней трое из нас оказались там, куда по ходу строительства, видимо, не допустили установщиков тротуарной плитки. И поэтому мы шагали из нашего университетского кампуса в торговый центр прямо по трассе… По-советски гордо отказали пяти остановившимся машинам, думая, что придется платить. Нашу извечную дилемму понял только шестой водитель: "Садитесь, отвезу, куда надо, без денег - во имя разрядки".
Современный читатель может не понять, что речь шла о разрядке международной напряженности. Ну, появился тогда ненадолго такой, как сказали бы сейчас, "хэштэг".
Скажу сразу, все мы были студентами, а не студентками, что неудивительно, ведь девочек на переводческом факультете традиционно почти не наблюдалось. Аргумент: толмач - не женская профессия. Она, во-первых, трудна физически, а во-вторых, связана с поездками за границу, где именно девчонки, конечно же, склонны по уши влюбляться. И тогда, наплевав на перспективы грядущего через 20–30 лет общества коммунистического благоденствия и русские березки… Короче, понятно.
На следующий год вредные американцы ответили отправкой по обмену в Москву группы из девяти дам с одним парнем в роли этакого пастуха. Впрочем, и он, честно говоря, был больше похож на пастушку.
Но пока - год 1975-й. Август. "Аэрофлот" с тогда еще разрешенным курением и обилием спиртного несет нас в Нью-Йорк, чтобы из главного города Америки мы отправились уже к месту окончательного назначения - Олбани. Размышляя об исторической несуразности того, что такой мегаполис, как Нью-Йорк, не является не только столицей всей страны, но и своего собственного штата, где главный - как раз город нашего грядущего университетского пребывания, я получаю записку с заднего ряда: "Привет от Василия Петровича. Передай дальше".
Чтобы, как говорят американцы, сделать длинную историю короткой, скажу, что автором текста был один из нас, накануне отлета приглашенный в организацию, координировавшую подобные поездки. Как, впрочем, и все остальное в жизни страны. Но под грузом поставленных перед ним задач наш добрый друг не понял, что ответственная функция "стучать" возложена исключительно на него, чистосердечно посчитав, что на беседе в самом центре Москвы побывал не только он, но и все члены отправлявшейся в Америку группы. Вот в самолете он и отправил нам этакое приветственное письмо в стиле: "пролетая над территорией Франции, шлю привет…"
Недоуменные взгляды остальных помогли ему быстро осознать собственную ошибку. Впрочем, на наше счастье, назначенный информатором оказался не только наивным, но и порядочным человеком. "Личные дела" нашей славной десятки, до сих пор хранящиеся в институтских архивах, в итоге не пополнились компроматом. Во всяком случае, так мне сказали несколько лет назад на встрече в альма-матер. И даже в знак благодарности за проведенный в качестве конферансье праздничный вечер подарили мое досье. Правда, почему-то без трех страниц. Ну, затерялись, наверно.
"Сладкие подружки"
Университет штата Нью-Йорк встретил нас в кромешной ночи прекрасными улыбками девушек, изучающих русский язык. Но уже их первый вопрос заставил подумать о том, что пресловутый Василий Петрович совсем не напрасно так беспокоился о судьбе своих невольных подопечных.
"Do you know the names of your suitemates?" Вопрос: "Знаете ли вы имена ваших соседей по комнатам?" - более чем безобиден. Но только в написанном виде. А прозвучал он для нас в тот "первый вечер свободы", как: "Известны ли вам имена ваших сладких (sweet) подружек?"
Почему мы не знали столь простое слово "suite", обозначающее всего лишь гостиничный номер, - об этом разговор особый. Но в тот момент в девяти комсомольских и одной партийной головах пронеслось: "Ну, вот, началось!" Правда, если быть до конца честным, пронеслось-то пронеслось, но не очень напугало. А может (эх, Петрович, правду так правду), даже, наоборот.
И тут же, как в довесок, о бритве. Веселая Мишель, дочь американского дипломата, когда-то жившая в Москве, вдруг показала на залепленную пластырем лодыжку: "Вот сегодня брила ноги и порезалась".
Ого, они ноги бреют?! А зачем? Мы, конечно, слышали о всяких там извращениях, но это что-то новенькое… Еще раз напоминаю: 1975 год.
Впрочем, убедительно сказать свое слово мы смогли быстро. Американки достали начатую бутылку "Southern Comfort", предупредив, что это "очень крепко - специально для русских". Мы сказали: "Конечно, девчонки, целых 30 градусов - это сильно!" И ответили пятью бутылками водки. Сразу и безумно расточительно бросив на кон одну четвертую нашего общего запаса.
Что и говорить, мы в 19–20 лет прилетели в совсем другой мир. Да и сам английский язык был у нас другим. Я не собираюсь бросать камень в родной МГПИИЯ, ставший сейчас Лингвистическим университетом. Больше того, вернувшись домой после четырехмесячной стажировки, я понял, что в академическом смысле за это время даже отстал от остававшихся дома друзей по группе. Теория перевода, языкознание, история языка, английская литература - все это преподавалось на очень высоком уровне, в хорошем ритме, по умно составленным программам.
Да и сами американцы отмечали наши глубокие знания и подготовленность по многим аспектам лингвистики. А уж когда речь заходила о политике, тут их челюсти вообще отвисали: поговорить с нами на тему нераспространения стратегических вооружений или все той же разрядки не мог никто из новых заокеанских друзей. Зато в некоторых других областях мы откровенно плавали. Казалось бы так просто: хочу глазунью, а не болтушку. Эх, ну ладно, давайте, что хотите! Ведь детали слишком сложно объяснять. Ну, что делать, не преподавали нам в инязе про яйца.
Чего-то мы не знали просто из-за отсутствия некоторых понятий в той нашей жизни. Готовя в качестве курсовой работы перевод рассказа Джона О’Хары "Деньги", я был вынужден попросить знакомых американцев объяснить мне значение неведомого слова: "рэкет". И в сноске, внизу страницы, вкратце расшифровал смысл этого "уродливого явления в жизни капиталистического общества". В свою очередь, мое сообщение об отсутствии "рэкета" не только в советской жизни, но и в русском языке как таковом вызвало дополнительное уважение американских друзей к далекой стране.
Фразы для любовных признаний давались значительно легче. Когда в этом возникала необходимость, мы прекрасно объяснялись строчками из любимых английских песен. Благо Джон, Пол, Джордж и Ринго спели все главное.
Наша руководительница, почтенная Инна Павловна Крылова (хм, перечитав начало фразы, подумал, что она тогда была значительно моложе меня нынешнего), оказалась далеко не ханжой и прекрасно понимала пыл горячих сердец своих юных подопечных. Да и задача ее заключалась не в том, чтобы нам что-то запрещать, а в том, чтобы это "что-то" в итоге не повлияло на численность группы при возвращении домой. Как у Агаты Кристи: "И вот вам результат - девять негритят!" Попутно замечу, что в оригинале у знаменитого автора детективов речь шла не о негритятах, а о "маленьких индейцах".
В представлении Крыловой, у большинства американских студенток, окружавших ее "мальчиков", как она нас называла, была одна цель: склонить к невозвращению на родину. Тем более что, к вящему ужасу Инны Павловны, "герлз" были рядом с нами не только в часы учебы, но и в тревожное время отдыха от занятий.
Под крылом у Крыловой
Крылову заботила и наша безопасность. Так, было сказано решительное "нет" любым рок-концертам. Причем аргумент "там слишком много насилия" стал главным основанием для вето, наложенного не только на посещение в общем-то безобидной группы "The Doobie Brothers", но и двух выступлений совсем уж фольклорных ансамблей. А я бы с удовольствием пошел и на кантри. Просто мне, уже тогда балдевшему от рок-музыки, хотелось - если уж нет Цеппелинов или Флойд - попасть хоть на что-нибудь. Хоть одним глоточком вдохнуть атмосферу места, где мои кумиры в принципе могли бы быть, а может, даже когда-то бывали.
Нынешнему поколению любителей рока, избалованному регулярными приездами в Россию всех и вся, сложно понять это чувство. И все же я не завидую моим юным друзьям: лучшие-то все равно уже не приедут. Просто они со своими гитарами, барабанами, а уже многие - и с жизнями, навсегда остались там же, где наша молодость, мечты и первая любовь.
Единственным просчетом, который за все время допустила наша руководительница, оказалась поездка в Бостон. Альтернативный вариант Баффало она отвергла: "Там только Ниагарский водопад, мальчики, а Бостон - город настоящей американской культуры". И действительно, прибыв в столицу штата Массачусетс, мы сразу отправились на выступление… советского цирка.
Мне, честно говоря, уже давно непонятно, когда, попав за границу, соотечественники начинают искать, скажем, русские рестораны. Зачем? Смысл-то в том, чтобы попробовать как раз не наше, а местное. Понимаю, если ты годы живешь вдали от родины. Но если это недельная поездка!