- Вот что, Семен Петрович. Уважаю вас как учителя, почитаю как отца, но если хоть слово из моего разговора вылетит на сторону, собственными руками задушу, а не я, так другие сделают.
Лицо Барыбина просветлело.
- Правильные слова. Только душить меня не придется. Мы, видать, с тобой одному делу служим.
- А если так… - И Терехов рассказал Барыбину, что его интересует в Калуге. - Может, действительно моя звезда счастливая и вы мне поможете.
- Помогу. Слушай меня, Сегодня в ночь готовится массовая облава в городе. Пройдут повальные обыски. На ноги поставлен весь немецкий гарнизон, вся жандармерия, полиция. Все, кто без паспортов или у кого сомнительные документы, после опознания будут высылаться в лагеря или расстреливаться на месте. Фашистские власти, вишь, забеспокоились: диверсии, убийства военных и гражданских чинов. Подозревают, что в Калуге начало действовать подполье, и хотят одним ударом уничтожить его. Слух есть, что и вокруг города партизаны немцам покоя не дают, даже сюда проникают. Понятно?
- Понятно.
- Может, хочешь узнать, откуда все это мне известно? - Барыбин тронул Терехова за плечо и слегка встряхнул. - Скажу, не побоюсь. Я работаю в гараже городской управы. Значит, и до меня кое-что доходит. Ответственным за сегодняшнюю ночную операцию военный комендант назначил городского голову Щербачева. Ты его должен знать, он в транспортной конторе работал.
- Щербачев, бухгалтер?
- Он самый, - вздохнул Семен Петрович. - Фашистский пособник, предатель. Ничего, мы и до него скоро доберемся.
Илья с уважением смотрел на старика. Вот, оказывается, какой он. Не опустил рук, не побоялся. В эту минуту Терехов вспомнил скупые рассказы комиссара партизанского отряда о большевистском подполье в Угодско-Заводском районе. Значит, всюду, куда вступили фашистские войска, возникает почти одновременно эта грозная сила народного сопротивления, тайная, неумолимая сила.
А Семен Петрович продолжал:
- Об аэродромах вокруг Калуги я могу кое-что вызнать. О Грабцевском ты уже знаешь, но есть еще два. К ночи все выведаю. А сам ты нос не высовывай. Нечего рисковать. И еще запомни. В городе много фашистской техники, ее все время подбрасывают, изо дня в день. Военный комендант Калуги - капитан Гебель, шеф жандармерии - Гонт. Оба - эсэсовцы, лютуют вовсю. Запомни и расскажи своим. Расправляются фашисты не только с неугодными им людьми. В музее уничтожены экспонаты, по портретам Циолковского стреляют из револьверов. А наши не сдаются. Сам убедись.
Барыбин вытащил из кармана измятую бумажку и протянул ее Терехову.
- Читай! По-русски, сволочи, объясняются.
Илья прочитал:
"Объявление.
В ночь с 6 на 7.XI провода германского телефона в Калуге были в нескольких местах перерезаны и, кроме того, были сделаны поджоги.
Это вредительство было сделано гражданами Калуги или с их ведома и с их помощью.
В наказание 20 граждан расстреляно. За каждое дальнейшее покушение наказание последует еще строже.
Калуга. 8 ноября 1941 года.
Местный комендант".
Илья вздохнул и возвратил зловещее объявление Барыбину.
- Гестапо! - только и сказал он.
- Вот и передай командирам. Общежитие и канцелярия гестаповцев находятся в седьмой школе.
- Спасибо, Семен Петрович. Жив буду, все передам. Слово в слово.
Илья пожал руку старику.
- Здесь тебе оставаться нельзя, - продолжал тот. - Малость стемнеет, и уходи.
- Куда?
- В гараж управы. - Прочитав удивление на лице Терехова, Семен Петрович пояснил: - Одна наша грузовая машина ночью идет к станции, тару отвозит. Сегодня фашистские солдаты и офицеры получают подарки фюрера. На станции подарки будут рассортировывать и грузить в машину. Понятно?
- Понятно!
- Шофер - Васька Кругликов. Холуй, трусливый парень. Немцы ему почему-то доверяют. Но он боится нас не меньше, чем фашистских хозяев, вроде как между двумя огнями мечется. Поедешь в его машине, а что дальше делать, объясню позже.
- Как же так, Семен Петрович? Ничего не увидел и уже сматываться?
- А тебе и видеть нечего. Все, что нужно, я тебе сказал, а остальное к ночи приготовлю… даже на бумажке. У меня помощники есть. Они лучше нас с тобой про аэродром знают.
Терехов и Барыбин договорились встретиться через два часа на углу тупика, недалеко от дома. Когда прощались, пришла Матрена Ильинична. Увидев гостя в сенях, старушка всполошилась:
- Что это ты, Петрович, так быстро?
- Дежурство у меня. Сама знаешь, какие сейчас порядки. Опоздаю - не помилуют.
Оставшееся время тянулось для Ильи бесконечно медленно. Он то и дело смотрел на ходики, мерно тикавшие на стене, принимался шагать взад и вперед по комнате, с тревогой и нетерпением наблюдал, как за окном густеет темнота.
Расставание с бабушкой было долгим и тяжелым. Матрена Ильинична ни о чем не расспрашивала, не уговаривала остаться. Дрожащей рукой она мелко и часто крестила внука, а потом, как и при встрече сегодня утром, припала к его груди и замерла - маленькая, худенькая, сникшая.
Семен Петрович уже ждал на углу.
- Возьми! - Он протянул Терехову квадратик картона, на котором было что-то написано и даже наклеена чья-то карточка. Темнота не позволяла разглядеть ни текста, ни фотографии.
- Пропуск в гараж слесарю Терехову, - пояснил Семен Петрович, - Все за тебя, черт, обдумал и физиономию твою из выпускной фотографии вырезал, сойдет. Покажешь, если патруль остановит.
Илья молча кивнул головой. Начиналось самое трудное и самое опасное.
Часы показывали восемь, когда они вышли на улицу Ленина. Кругом тишина, безлюдье. Сохранившиеся уличные фонари погашены. Темнота! Калужане уже заперлись в квартирах. Немецкие офицеры и солдаты, как правило, с наступлением темноты в одиночку не появлялись.
Патруль остановил Семена Петровича и Илью возле сквера. Карманный фонарик немецкого фельдфебеля выхватил из тьмы две фигуры, метнулся влево, вправо, будто разыскивая других прохожих, и замер вровень с лицом Ильи.
- Кто есть вы?
- Шоферы мы, на дежурство идем, - Голос Семена Петровича прозвучал спокойно.
Фельдфебель бегло просмотрел документы, фотокарточки, потом, ни слова не говоря, вернул их обратно.
- Марш арбайтен!
Фонарик погас, и спутники двинулись дальше.
Не доходя метров двухсот до гаража городской управы, Семей Петрович свернул в сторону и шепнул Илье:
- Осторожно, не стукнись.
Он сдвинул доску невысокого забора и пролез во двор. Терехов за ним. Пустырь! На нем кое-где полуразрушенные барачные здания, строения летнего типа; навалом, в разных местах, лежали листы ржавого железа, почерневшие от времени, и некоторые детали машин.
Семен Петрович уверенно повернул направо, потом еще раз направо, толкнул дверь покосившегося сарайчика и вошел внутрь. Илья, молча следовавший за своим спутником, поначалу ничего не мог разобрать. Темень, хоть глаз выколи. Наконец он увидел несколько скамеек, в углу накидано сено и тряпье. Больше ничего в сарае не было.
- Слушай, Илья. - Голос Семена Петровича понизился до шепота. Старик сел на скамью. Терехов продолжал стоять. - Ты, наверное, понял из всего того, что я тебе успел рассказать, что в городе нашлись люди, не склонившие головы перед врагом. Нас еще очень мало, не больше десятка. Где партийное подполье, не знаем, но оно, конечно, здесь есть, где-то рядом с нами. Мы ищем его и обязательно найдем. А пока прикидываем, как и куда силы применить, собираем сведения, нащупываем связи. Ведь ни радио, ни чего другого у нас нет. И оружия тоже нет.
Барыбин замолчал и тяжело вздохнул.
- Слушай, Илья, - повторил он. - Знаешь, как мы свою группу сколотили, с чего начали? Со спасения двух раненых командиров Красной Армии. Оба они - летчики. Поначалу укрыл я их у себя. Комнатушка у меня маленькая, в общей квартире. Туда, сюда, что делать? Решил кое-кому из соседей рассказать, помощи просить. Люди хорошие оказались, преданные Советской власти, помогли, подкормили, в общем, выходили ребят. А потом стали узнавать поподробнее и о самих немцах, их частях, технике, аэродромах. К немецким солдатам приглядываться стали. Есть среди них такие, что затаили зло против Гитлера, против гестапо. Мы все это на заметку. Ждем не дождемся случая, чтобы передать куда следует. Сведения ценные, вполне пригодиться могут. А тут встреча с тобой… Хороший случай, великая удача…
Семен Петрович извлек из-за пазухи небольшой пакет.
- Здесь все есть, и то, о чем ты меня спрашивал, и то, что мы сами наскребли, - продолжал Семен Петрович. - Бери, передашь по назначению. Сегодня, Илюша, ты из города уедешь на машине. Задерживаться тебе никак нельзя. Документы вовремя передашь, а главное, людей спасать надо. В доме у нас командиров держать больше нельзя. Сейчас народ разный живет, уже слушок пополз… Боятся. Сегодня ночью во время облавы в два счета накрыть могут. Мы уже который день ломаем голову: что делать? Беда в том, что наши люди в городе наперечет, да и путь по лесу к своим никому из нас не известен. Вовремя ты, Илюша, появился, ничего не скажешь, теперь вовремя и уходить надо.
- Уходить? - Илья недовольно передернул плечами. - А что здесь?
- Тебе нужны аэродромы? Они здесь. - Барыбин показал на пакет. - Летчики, которых мы выходили, помогли нам эти аэродромы на бумаге обозначить. Нужны другие сведения? Они тоже здесь. Бери - и поскорее добирайся к своим… К нашим… Нечего из себя героя разыгрывать, коли нас с тобой счастливая судьба свела. А если ты здесь голову потеряешь? Тогда и наши и твои труды прахом пойдут. Нет, двигай обратно - и все!
- Но как, Семен Петрович?
- Уже сказано тебе: на Васькиной машине. Он предупреждение от ребят получил. Давно они порываются его в расход пустить. Васька не то что предатель, а так, слизняк, трус. Угодлив больно.
- Вам виднее, Семен Петрович, - уже сдаваясь проговорил Терехов, а сам подумал: "Как же такому человеку, как Кругликов, доверять можно?"
Будто прочитав его мысли, Семен Петрович пояснил:
- В нашем деле без маневра нельзя. Васька услужлив, исполнителен, от политики далек. Ему бы деньгу зашибить да пожить веселее. Одним словом, иностранный легион. Фашисты Васькину психологию распознали, она им понятна. А то, что Васька пуще смерти нас, советских людей, боится, боится предателем прослыть, об этом им невдомек! Диалектика, брат!
Довольный собственным умозаключением, Барыбин прищелкнул пальцами. Пояснив Илье, где и когда ждать машину, старик неожиданно обнял его и расцеловал. Его колючие усы и небритые щеки щекотали лицо. До боли в сердце ощутил Илья, как близок и дорог ему этот простой смелый человек, на виду у врага выполняющий свой трудный патриотический долг.
Прощаясь, Семен Петрович предупредил:
- Там, где слезешь с машины, к тебе подойдут двое. Это те самые ребята, которых мы спасли. Помоги им добраться до своих. Они тебе скажут: "Привет от старика".
- Сделаю, Семен Петрович. Будь здоров, отец!
Илья остался один. Вскоре подошла грузовая машина. Фары ее были погашены, и Терехову, притаившемуся возле забора, она показалась огромным серым привидением, вынырнувшим из темноты. Чуть слышно отворилась дверца кабины, кто-то тяжело спрыгнул на землю, сплюнул и матерно выругался. Терехов стоял не двигаясь, затаив дыхание. Прошло несколько бесконечно долгих секунд.
- Кто есть? Долго в жмурки играть будем? - сердитым шепотом проговорил шофер.
Илья отделился от забора и подошел ближе. Сейчас, стоя почти вплотную, он хорошо различал Василия Кругликова. Здоровенный, широкоплечий, с круглым безбровым лицом, Кругликов не производил впечатления слабосильного и труса. Правда, он все время воровато оглядывался и, видимо, был напуган.
- Здравствуй, Вася. Принимай гостя, - шутливо приветствовал его Терехов, но тому явно было не до шуток.
- Идите вы все… - огрызнулся шофер. - Сами, сволочи, со смертью играете и меня туда же… Лезь наверх да ныряй поглыбже, и чтобы ни вздоха, ни чиха. Замри!
Терехова не пришлось упрашивать. Он ловко подтянулся на руках, перемахнул через борт, больно стукнулся головой о какие-то ящики, потом залез в один из них и прикрылся досками и брезентом.
Грузовик мчался по городу, петляя по улицам и переулкам. Трижды машину останавливали, снаружи глухо доносилась отрывистая немецкая речь, в которую вплетались односложные ответы и реплики шофера. Потом снова грузовик двигался дальше. Илья стукался головой и боками о доски, когда машину подбрасывало на ухабах, и думал о том, что даже такой, как Васька Кругликов, которому, видимо, живется вполне вольготно при новых хозяевах, пуще смерти боится товарищей. Боится гнева народного и поэтому скрепя сердце выполняет опаснейшее поручение подпольщиков.
Наконец машина остановилась.
- А ну, выходи, приехали! - недовольно прогудел Василий.
Внимательно оглядевшись, уже привыкнув к темноте, Илья увидел совсем недалеко от стоянки грузовика чернеющий лесной массив. Опытный глаз калужского старожила сразу определил место, где они находились. Примерно в километре от товарной станции. Рядом спуск в ложбину, а там прямая тропинка до леса, почти невидимая за кустарником и елями.
- Молодец, Вася! - не утерпел Илья. - Можно сказать, боевое задание отлично выполнил. Так и передай своим.
В ответ раздалось глухое урчание мотора. Песок и снежная крупа полетели в лицо. Василий Кругликов торопился побыстрее избавиться от немилого ему незнакомца, играющего со смертью.
Где же летчики? Каждая минута дорога.
Две фигуры вынырнули из темноты, и чей-то простуженный голос тихо произнес:
- Привет от старика!
- Порядок! - довольный откликнулся Терехов.
Потрогав рукой спрятанный на груди под гимнастеркой пакет с документами, Илья с привычной шутливой самоуверенностью сказал:
- Знакомиться некогда, товарищи. Ноги ходят?
- Ходят! - тихо ответил один из летчиков.
- Спину мою разглядите?
- Разглядим.
- Тогда я вперед, а вы - за мной. Только не отставайте.
Илья стал спускаться в ложбину. Два спутника молча последовали за ним.
Велико было удивление партизан, когда они увидели рядом с Тереховым двух незнакомых людей, изможденных, обросших, еле передвигающих ноги. Сдерживая переполнявшую его радость при виде Ильи, Карасев удивленно и строго спросил:
- Это еще что такое?
- Товарищ лейтенант, разрешите доложить, - ничуть не смущаясь, ответил Терехов. Он понял причину гнева командира. Приводить в партизанский лагерь посторонних людей без разрешения недопустимо. А он привел. - Прикажите покормить нас. - Терехов умоляюще взглянул на повара Пинаева, стоявшего неподалеку. - Пожую и все, как есть, доложу. А привел я летчиков наших. В Калуге хоронились. Еще пригодятся полетать над фрицами.
…Через полчаса Терехов обстоятельно доложил о своем походе в Калугу и с торжествующим видом протянул командиру пакет:
- Здесь все!… Не зря ходил.
Старик Барыбин не подвел разведчика. В пакете оказались очень ценные, хотя и примитивно сделанные чертежи, пояснения давали летчики. Советское командование будет довольно!
На следующий день двух офицеров, еще не совсем окрепших после ранения, партизаны перевели через линию фронта в расположение советских войск.
КОМСОМОЛКА ТРИФОНОВА
Александр Вишин появился на улицах Угодского Завода в форме немецкого офицера. Комендант Ризер сдержал свое обещание, и теперь Вишин щеголял оловянными пуговицами на шинели, узкими серебрившимися погонами и большой, тоже серебрившейся кокардой на новенькой фуражке с высокой тульей. Новоиспеченный "немецкий офицер" с наглым выражением пухлого, дряблого лица, с брезгливой и злорадной улыбкой, застывшей в уголках мокрых маслянистых губ, и впрямь походил на оловянного солдатика, недавно аляповато раскрашенного равнодушными невзыскательным кустарем. Даже в его походке появилось что-то оловянное - так тяжело переставлял он ноги в новеньких сапогах и будто не шел, а переваливался круглым туловищем вперед, подталкиваемый сзади невидимой рукой.
Многие не узнавали Вишина. Мало ли гитлеровских офицеров проходило теперь по улицам села. Жители обычно сворачивали в сторону, стараясь не попадаться на глаза еще одному "завоевателю". Но те, кто узнавал Вишина, от удивления широко раскрывали глаза, а потом, отойдя на большое расстояние, в сердцах плевались и шепотом или про себя ругали Саньку Гнойка самыми последними словами.
Какая-то сгорбившаяся старуха в грязном изодранном пальто на худых плечах столкнулась с Вишиным на улице неподалеку от здания аптеки, где теперь размещались полевая жандармерия и гестапо. Узнав в немецком офицере "своего", угодского, старуха от неожиданности и изумления остановилась, широко перекрестилась и протяжно проговорила:
- Господи Исусе… Санька!.. Никак он самый и есть…
Вишин на минуту задержался возле остолбеневшей женщины и, взмахнув плеткой, которую все время носил с собой, угрожающе прикрикнул:
- Но-но, старая ведьма… Какой я тебе Санька… Проглоти язык, а то я вырву его из твоей дурацкой глотки.
И он со злостью хлестнул плеткой по своему начищенному до блеска сапогу.
Старуха от окрика Вишина испуганно попятилась, еще раз молча перекрестилась и быстро засеменила прочь.
- Будь ты проклят, окаянный, - почти беззвучно прошептала она, когда Санька скрылся из глаз.
Да, Александр Вишин, по прозвищу Санька Гноек, превратился в гитлеровского лейтенанта. Пожалованный ему от имени фюрера чин он старался оправдать изо всех сил. Если раньше, до прихода оккупантов, Санька всю свою энергию посвящал мелким доносам, кляузам и клевете на советских людей, то теперь он посвятил себя новой, куда более значительной роли - предателя и палача, верного пса немецкого коменданта Ризера. Санька рыскал по селам Угодско-Заводского района, выдавал гестаповцам советских и партийных активистов, разыскивал в лесных загонах спрятанный от оккупантов скот, возглавлял политические облавы и сгонял население на дорожные и строительные работы. Плетка Саньки Гнойка не щадила никого - ни старого, ни малого. "Сгною!.. Расстреляю!.." - эти два слова непрерывно вылетали из его писклявого, а теперь охрипшего от крика горла, глаза-шарики наливались кровью, а иногда стоявшим перед ним жителям казалось, что он сейчас лопнет от натуги и переполнявшего его исступленного бешенства.
В селе Черная Грязь проживала колхозная активистка подпольщица Евдокия Солонинкина. Не хотелось ей уходить из родного дома, бросать насиженное годами место. "Авось перетерплю и своих дождусь", - говорила она односельчанам, которые предупреждали ее, чтобы "сидела тихо и никому на глаза не попадалась".
И надо же было случиться такому несчастью, что в Черную Грязь пожаловал Санька Гноек с отделением немецких солдат-фуражиров. В поисках запасов продовольствия и теплого белья Санька ходил из дома в дом и везде все переворачивал вверх дном. Пришел он и в избу Солонинкиной. Несколько минут Вишин молча, злорадно сощурившись, вглядывался в лицо побледневшей женщины, а потом усмехнулся и грязно выругался.
- Узнаю стерву!.. - злобно прошипел он. - В активистках ходила, на фотографиях красовалась, за Советскую власть агитировала… У-у, зараза!..