Но на сей раз все уловки были напрасны. Конечно, поздравление фюрера польстило самолюбию генерала, и если бы оно было вручено ему в торжественной обстановке, в присутствии подчиненных, фон Клюге произнес бы подобающую такому случаю напыщенную речь, не забыв упомянуть о своих боевых заслугах перед рейхом. Но наедине с самим собой генерал мог быть честнее и откровеннее. Он иронически хмыкнул, поджал тонкие губы и, минуту помедлив, равнодушно отложил поздравление в сторону. Кто не знает, что в ставке фюрера такие бумажки составляются под копирку заранее, по списку, и рекламируются как признак особого внимания и чуть ли не благодеяния. А в сущности это - только один из фальшивых театральных жестов истеричного ефрейтора с усиками, ставшего волей божьей (и господ банкиров и магнатов) фюрером всей Германии. Не стоит над этим задумываться и вводить себя во искушение. Хайль Гитлер!..
Сообщение Браухича о скором прибытии пополнения вызвало у Клюге раздраженную гримасу. Чепуха! Болтовня! Господин генерал-фельдмаршал хочет подсластить горькую пилюлю. Кто-кто, а Клюге-то уж знает наверняка, что никаких подкреплений не будет. Где уж!. Только одно и название, что блицкриг. А война уже идет пятый месяц. К концу сентября группа армий "Центр" насчитывала 77 дивизий, из них - 14 танковых и 9 моторизованных! Меньше чем через месяц, группа "Центр" уже имела только 73 дивизий, из числа которых 6 дивизий пришлось бросить на охрану тыла и коммуникаций, на борьбу с партизанами. Силы непрерывно тают и тают. Русские буквально перемалывают лучшие немецкие корпуса и дивизии, а Браухич, эта старая хитрая лиса, обманывает и обещает, обещает и обманывает… Ох, и допрыгается же он!.. Фюрер, надо надеяться, не простит ему топтания под Москвой.
Донесения о расстрелах и повешении партизан?.. Что ж, все это правильно и соответствует инструкциям Гиммлера и самого фюрера. Директива "об особой подсудности в районе "Барбаросса" и об особых мероприятиях войск", подписанная Гитлером еще 13 мая 1941 года, строго выполняется. Однако и здесь нечего излишне обольщаться. Кое-где удается схватить израненного, обессиленного советского партизана, лишенного всякой возможности к сопротивлению, или местного жителя, заподозренного в связях с партизанами. После пыток и безрезультатных допросов его вешают. Иногда в виде особой "милости", расстреливают. А каков итог? Партизанские отряды растут как грибы. Только в районах Подмосковья их уже сейчас насчитывается несколько десятков. И по-прежнему взлетают на воздух эшелоны с боеприпасами и горючим, подрываются на дорогах грузовики, танки, пушки; почти ежедневно поступают донесения об убитых немецких солдатах и офицерах, горят склады и штабы. Несколько отборных дивизий, воевавших в Европе и теперь переброшенных под Москву, ничего не могут поделать с этими неуловимыми фанатиками, нарушающими все правила войны.
Несколько дней назад командующему доложили, что между Москвой и Калугой, в лесах и населенных пунктах оперируют партизанские и диверсионные отряды, которые сформировались в районных центрах с трудно произносимыми названиями: Угодский Завод и Высокиничи. Еще чего не хватало! Так оно и есть - штаб Шротта находится в Тарутино, а его тылы в Угодском Заводе? Досидятся они там до беды. Агентура выяснила даже фамилии командиров партизанских отрядов. Фамилии с обычными русскими окончаниями - Карасев, Петраков…
- Базы нашли? - спросил командующий у офицера, докладывавшего эти неприятные новости.
- Пока нет, господин генерал-фельдмаршал.
- Численность установили?
- Точных сведений у нас нет.
- Сколько же их, тысячи, десятки тысяч? - уже раздраженно закричал командующий.
- О, нет, господин генерал-фельдмаршал. Десятки, а может быть, сотни человек. Пустяки!
- Почему же вы не можете справиться с этими пустяками?
Фон Клюге был зол. Он отпустил офицера и забарабанил пальцами по столу. Всего десятки или сотни людей, а стоят они, наверное, тысяч. С ними нужно поскорее кончать. Но как?
Партизанские отряды надо разлагать и взрывать изнутри, вводить в них своих людей. Эта директива Гиммлера правильна, но почти невыполнима. Попасть к русским партизанам агенту дьявольски трудно, а если это и удается, его быстро распознают и немедленно уничтожают.
Кроме всего этого, у фон Клюге было еще немало и других весьма существенных причин для раздражения и гнева. В группе "Центр" его 4-я армия занимала весьма важное, можно сказать, центральное место. Она действовала между ударными группировками немецко-фашистских войск, пытавшимися охватить Москву с севера и с юга. 4-й армии гитлеровской ставкой была поставлена задача сковать и оттянуть на себя большие силы русских и нанести удары по сходящимся направлениям из районов Можайска и западнее Серпухова на Подольск и Кунцево, то есть фактически окружить западнее Москвы всю группировку советских войск. Успешное выполнение этого плана сулило близкую победу Великой Германии и немало лавров лично генерал-фельдмаршалу Клюге. Оно выдвигало его (на это он очень надеялся!) в первую шеренгу фашистских полководцев-завоевателей и победителей. Во всяком случае, он не хуже и не мельче Браухича, Манштейна или Роммеля.
Новое, генеральное наступление началось 16 ноября 1941 года. На всем участке фронта - от Волжского водохранилища до Тулы - развернулись упорные кровопролитные бои. И тут-то честолюбивым замыслам генерала Клюге был нанесен весьма чувствительный и, кажется, непоправимый удар. Наступление 4-й армии, которой он имел честь командовать, было задержано, отражено с самого же начала. На большом ломаном участке фронта - от Белорусской железной дороги до района города Серпухова - части 4-й армии встретили упорное сопротивление и начали почти бесплодно топтаться на месте, теряя дорогое время, людей, технику. Левофланговым частям при помощи танковой группы удалось продвинуться до Звенигорода, однако командующему становилось ясно, что планировавшиеся фланговые удары 4-й армии терпят крах. От этой истины никуда не уйдешь.
Особые надежды генерал-фельдмаршал возлагал на 12-й армейский корпус, укомплектованный отборными частями, под командованием генерала Шротта. Шротту поставили задачу: первому прорваться к окраинам Москвы. Но Шротт, этот хваленый генерал Шротт, черт бы его побрал, глупо и безнадежно застрял на какой-то дрянной русской речке Нара.
Отдельные подразделения 12-го корпуса, правда, форсировали Нару, захватили плацдарм на восточном берегу и даже бросили в бой против русских танки. Но плацдарм так и остался плацдармом. Советские войска подожгли, подбили и уничтожили танки, а пехотные и моторизованные фашистские части не сумели продвинуться вперед и выполнить поставленную задачу. Несколько раздраженных телефонных разговоров Клюге со Шроттом ни к чему не привели: корпус вперед не двигался. А до Москвы - рукой подать…
Москва!.. Фон Клюге вынул из походного несгораемого ящика белую с синеватым отливом шуршащую бумагу, на которой был напечатан приказ Гитлера, датированный совсем недавно - седьмого октября 1941 года. Фюрер требовал сравнять с землей Москву и Ленинград, чтобы полностью уничтожить население этих крупнейших городов России и тем самым избавиться от необходимости кормить людей на завоеванной территории.
"И для всех других городов, - говорилось в приказе, - должно действовать правило, что перед занятием они должны быть превращены в развалины артиллерийским огнем и воздушными налетами".
Фон Клюге расстегнул воротник мундира. Ему вдруг стало душно. Хорошо Иодлю, этой канцелярской крысе, рассылать бумаги с припиской: от имени германского верховного командования… Директивы, циркуляры, приказы… Немецкие войска обстреливают, бомбят, поджигают, но ни Москвы, ни Ленинграда пока не взяли.
Фон Клюге крикнул, чтобы к нему никого не пускали. Он хочет сосредоточиться и проанализировать обстановку. В чем все-таки загвоздка. Что мешает выполнить категорический приказ фюрера?
Клюге пододвинул к себе последние оперативные документы и карту. Что делается на флангах? На правом фланге вверенной ему 4-й армии ведет боевые действия 13-й армейский корпус. Но советские войска нанесли по этому корпусу сильный удар и основательно потрепали. Сосед слева - 12-й армейский корпус Шротта вынужден был выделить некоторые свои части для спасения 13-го корпуса от полного разгрома. А сам Шротт? Все еще сидит в Тарутино и ждет у моря погоды, или, может быть, самовольно перебрался в это малоизвестное село Угодский Завод, где сконцентрированы тылы и должны формироваться пополнения, чтобы возместить потери в боевых порядках?..
А что делается на передовой? Советские части неожиданно навалились на немецкие войска в районе Серпухова. Пришлось перебросить сюда подкрепления: две танковое и одну пехотную дивизии. А ведь они должны были по плану наступать вдоль Варшавского шоссе на Подольск. Дивизии ушли с Варшавского шоссе через Угодский Завод - Высокиничи. И уже на марше понесли первые потери: в пятнадцати километрах юго-восточнее Угодского Завода на пути передовых частей появился какой-то отряд русских, смешал боевые порядки и расстроил движение. Уничтожено больше шестидесяти немецких автомашин, несколько танков, есть убитые и раненые… Что это за отряд? Партизаны? Войсковой десант? Почему разведка не может доложить точные данные?
Нет, надо принимать решительные и срочные меры, иначе жди неприятностей. Нужен новый план. Точный. Реальный. Всеобъемлющий!..
Генерал-фельдмаршал имел большое пристрастие к планам, которые разрабатывал по его указаниям оперативный отдел штаба армии, верил в силу цифр, линий и стрел, нанесенных штабистами на карты и на разрисованные тушью и цветными карандашами схемы. На планах и схемах все выглядело хорошо, даже отлично, вполне соответствовало требованиям ставки и давало возможность с чисто немецкой аккуратностью и педантичностью определить действия всех частей и сроки их обязательных побед. Ведь еще недавно во Франции, в Бельгии, в Польше все происходило именно так, как было намечено в планах. Но здесь, в России, эти планы стали трещать и расползаться по швам, как старые штаны, которые пора давно уже продать старьевщику или выкинуть на помойку.
Это наводило фон Клюге на длительные и грустные размышления, и все же он еще верил в магическую силу планов и цеплялся за них, как за спасительное средство.
22 ноября в Тарутино, где размещался штаб 12-го армейского корпуса, прибыл полковник Кнеппель. Он имел очень важное и секретное поручение: лично передать генералу Шротту все последние оперативные указания генерал-фельдмаршала Клюге (командующий уже не доверял ни телефонным проводам, ни радиостанциям, ни обыкновенным офицерам связи). Шротт должен был разработать и предоставить новый, совершенно реальный, рассчитанный до последних деталей план дальнейших действий корпуса по Варшавскому шоссе на Москву. Полковнику Кнеппелю приказано было привезти этот план в штаб армии ранним утром 24 ноября, причем дежурному адъютанту вменялось в обязанность разбудить командующего в любой час, как только вернется Кнеппель, и немедленно пригласить начальника штаба генерала Блюментрита.
Кнеппель имел и еще одно задание: лично выехать в Угодский Завод и проверить формирование подкреплений, столь нужных сейчас, именно сейчас.
Высокий светловолосый полковник Кнеппель с двумя черными крестами на безукоризненно отглаженном мундире приложил руку к фуражке с высокой тульей и отправился выполнять приказание командующего.
В четыре часа утра 24 ноября дежурный адъютант осторожно притронулся к плечу командующего, спавшего в отдельной комнате штаба на собственной, специально оборудованной походной койке. Лицо адъютанта было бледным, почти белым, губы его дрожали, голос звучал так, будто ему не хватало воздуха или его разрывала икота.
- Господин командующий… Разрешите доложить…
Клюге, еще не проснувшись окончательно, повернул голову и, не замечая испуганного вида адъютанта, недовольно проворчал:
- Не мешайте мне спать.
- Но, господин командующий… Вы ведь сами приказали.
- Что я приказал? - все еще сонным голосом спросил Клюге. - Что я приказал? Будить меня?
- Так точно… Насчет полковника Кнеппеля.
- А… Полковник Кнеппель вернулся?
- Нет, господин генерал-фельдмаршал… Но…
- Так какого дьявола вы меня разбудили?
- Дело в том… Случилось ужасное…
- Что?! - не то закричал, не то заревел Клюге и, как подброшенный, соскочил с кровати. - Что случилось? Да говорите же, черт вас побери! Что случилось?
Дрожащими руками, не попадая в рукава, он стал поспешно натягивать на себя мундир, отталкивая пытавшегося ему помочь адъютанта. Командующий даже не заметил, что на пороге стоит начальник штаба, генерал Блюментрит и лицо его, всегда спокойное, самоуверенное, выглядит сейчас растерянным.
- Так что же все-таки случилось?
А случилось то, что полковник Кнеппель выполнил только первую часть поручения господина командующего. Точнее: он добросовестно передал генералу Шротту все указания генерал-фельдмаршала, получил от от Шротта новый и вполне реальный план дальнейшего движения корпуса (номера дивизий, средства усиления, маршрут, сроки…), а затем уехал в Угодский Завод, надеясь ускорить формирование пополнений. Но вернуться в штаб армии для личного доклада полковник Кнеппель не смог. Помешали неожиданные, непредвиденные и не зависящие ни от Шротта, ни от Кнеппеля обстоятельства.
Обстоятельства сложились так, что Кнеппель остался в Угодском Заводе. Не задержался, а остался. Навсегда - вместе со многими другими солдатами и офицерами германского вермахта.
Виною этому были партизаны, которые меньше всего заботились о четкости и логичности планов генерал-фельдмаршала фон Клюге и совсем не интересовались его личными честолюбивыми замыслами.
Да, виною всему оказались партизаны Угодско-Заводского района и их боевые друзья - московские чекисты и бойцы Красной Армии из сводного отряда под командованием капитана Жабо.
В ПУТЬ, ТОВАРИЩИ!
Когда Маруся Конькова вторично вернулась в лесной лагерь, Бабакин и Жабо не удержались и на радостях расцеловали девушку. Принесенные ею сведения - настоящий клад. Они уточнили и расширили данные, полученные от подпольщиков, "маяков" и других партизанских и войсковых разведчиков, в разное время добиравшихся до окраин Угодского Завода. Теперь можно было представить себе расположение немецких штабных точек и пути подхода к ним.
И вот уже принято решение: сегодня вечером, не теряя времени, всем отрядом двигаться к Угодскому Заводу, чтобы этой же ночью осуществить задуманный и разработанный план разгрома вражеского гарнизона. Силы, конечно, несравнимы. Партизан, московских чекистов, "истребителей" и бойцов из отряда особого назначения штаба Западного фронта - всего 302 человека. А немецкий гарнизон в Угодском Заводе, включая штабных офицеров и маршевые пополнения, насчитывал примерно до 4 тысяч человек и располагал, кроме обычного стрелкового вооружения, танками, броневиками и минометами. Эти сведения Карасеву и Жабо подтвердил через капитана Накоидзе штаб 17-й стрелковой дивизии, собиравший разведданные о вражеских силах, действовавших на участках дивизии.
Но ждать - значит терять самое дорогое - время. Действовать, нападать - значит добиваться успеха. Темная ночь, внезапность нападения, боевой порыв и ненависть, утраивавшая, удесятерявшая сила каждого партизана и бойца, - вот на что рассчитывали Жабо и Карасев, отдавая приказание выступать немедленно.
А незадолго до этого приказа Михаил Гурьянов уже успел поговорить с бойцами, поддержать некоторых дружеским, теплым словом, вызвать смех веселой шуткой. Гурьянов ни на минуту не забывал о своих обязанностях партизанского комиссара.
Еще будучи председателем райисполкома, много читая, главным образом по ночам, Михаил Алексеевич познакомился с боевой историей первых красных полков и армий. Особенно привлек его внимание изумительный героизм бойцов первого Крестьянского коммунистического полка 3-й армии. Недаром этот полк в незабываемые годы гражданской войны и иностранной интервенции называли полком Красных Орлов. Стремительно бросались орлы на врага и, соединяя разумное командование с величайшей революционной храбростью, разбивали противника наголову.
Неужели же сыны и внуки, наследники славы тех давнишних орлов-героев, не сумеют выполнить то, что со стороны кажется невыполнимым? Четкий план, разумное командование, безграничная храбрость, помноженные на любовь к Родине!.. "Мы сумеем!.. Мы сможем!" - говорил Гурьянов солдатам и партизанам, рассказывая об эпизодах гражданской войны, и каждый прислушивался к его словам, как к боевому сигналу.
Пора было собираться.
- А ты оставайся и спи, - предложил Жабо Коньковой, которая буквально шаталась от усталости.
- Нет, - твердо ответила Конькова. - Я пойду со всеми. Разве в бою не нужна медсестра?
- Нужна. Но хватит ли у тебя сил?
- Хватит!
- Дойдешь?
- Дойду!
- Хорошо, - согласился Жабо, испытывая чувство благодарности и уважения к этой девушке. - Пойдешь с нами.
Перед походом большую заботу о своих товарищах проявили девушки Галина Ризо, Маруся Конькова, Зинаида Ерохина и Александра Максимцева. Они переходили от бойца к бойцу, справлялись, нет ли у кого потертостей ног, оказывали больным необходимую медицинскую помощь, советовали высушить портянки на груди, под ватниками или полушубками, переворачивали отдыхающих на земле, чтобы не застыли, не замерзли.
- Золотые девчата! - с чуть приметной грустью сказал Гурьянов, наблюдавший за девушками. - Как стараются.
- И санитарки, и медсестры, и бойцы, - поддержал Жабо.
Стоявший рядом Каверзнев задумчиво проговорил:
- Моя Зина - маленькая, совсем девочка, а винтовку носит, как заправский солдат.
- Значит, мал золотник, да дорог, - шутливо воскликнул Карасев и пошел разыскивать Лебедева: надо было окончательно уточнить маршрут.
Вечером отряд двинулся в путь. Шли налегке. Тулупы, тяжелые полушубки и лишнее снаряжение - все было оставлено на месте стоянки. Зато все бойцы стремились получше вооружиться и набрать побольше патронов. Кроме винтовок, автоматов (они еще были в новинку), гранат и ручных пулеметов, многие получили бутылки с горючей смесью, термитные шарики и толовые шашки.
Бойцы шли осторожно, медленно, прислушиваясь к каждому звуку, каждому шороху. Их вели знающие местность проводники. На флангах, в некотором отдалении от отряда, бесшумно скользили дозорные. Если проводники и впереди идущие останавливались или неожиданно ложились на снег, все повторяли их движения, выполняя категорический приказ командира - ничем не обнаруживать себя, в бой не ввязываться, на выстрелы не отвечать. Главная цель - Угодский Завод.