- Ваш новый ординарец, товарищ командир. Лично из Москвы привез.
На сумрачном лице Николая промелькнула улыбка, он хитро прищурился и взял под козырек.
Ординарец? Что за новость?.. Карасев недоверчиво пожал плечами и ускорил шаги. На через несколько минут его недоверие как рукой сняло. Возле райотдела НКВД его встретил… Илья Терехов.
- Илюшка, черт!.. - только и смог выговорить Карасев и начал тискать и тормошить боевого пограничника, - Значит, тоже сюда? Спасибо генералу, ведь я его просил. Ну, как, доволен?
- А как же, - солидно ответил Терехов, пригладил волосы и поправил пилотку, смятую Карасевым. - Куда командир, туда и я. Прикомандирован, так сказать, для усиления боевой мощи. Вот только в Калугу заехать не пришлось, а у меня там зазноба. Может, командируете?
- Подождет твоя зазноба. Сейчас не до гулянок.
- Есть!..
…В эту ночь над угодским лесом долго кружил самолет.
Виктор Карасев, засидевшийся за письмом, отодвинул мелко исписанную страницу. Нарастающий гул летевшего самолета раздражал, отвлекал внимание.
Карасев вышел на крыльцо дома и начал внимательно вглядываться в темное беззвездное небо. Он пытался определить: наш или немецкий летчик так настойчиво и упорно кружит над лесным массивом, то опускаясь почти до вершин елей и сосен, то снова набирая высоту.
- Немец это, товарищ командир, - услышал Карасев уверенный голос Терехова, вышедшего следом за ним. - У немца выхлоп совсем другой, да и гудение, слышите, вроде осиного.
Илья опоздал со своими догадками. Все это слышал и во всем уже разобрался и сам лейтенант. Он опять вспомнил сейчас разговор с генералом в Москве и догадался о цели прилета ночного гостя. И время, и долгое кружение немецкого самолета над одним и тем же местом могли означать только одно - выброску парашютистов. Вот сейчас или минутой позже, выполнив задание, летчик резко наберет высоту и уйдет к себе за линию фронта.
Так и случилось… Прошло несколько минут - и затих где-то там, на западе, гул улетевшего самолета.
- Выбросил гадов и утек. Будьте здоровы, - послышалось бормотание Терехова.
- Ты что заметил? - спросил Карасев, зная, какие зоркие глаза у ефрейтора.
- Да разве в такой темноте заметишь? - огорченно ответил Илья. - Здесь без малого километров десять, а то и все пятнадцать будет. Надо людей поднимать, товарищ командир.
Получив разрешение, Терехов отправился выполнять приказание. Этот простой калужский паренек обладал не только зоркими глазами, но и удивительной зрительной памятью. "Шоферу экстракласса без этого нельзя", - говорил он обычно по этому поводу.
Вот и сейчас. Утром приехал, один раз прошелся по Угодскому Заводу и сразу же запомнил и улицы и переулки. Заприметил дома - бревенчатые и оштукатуренные, со ставнями и без них. Огорчился, что не видно "барышень" и поухаживать не за кем. Побеседовал с двумя-тремя повстречавшимися угодчанами и убедился, что по количеству жителей Угодский Завод ни с Калугой, ни с Москвой сравнить нельзя. В общем, освоился полностью.
Отряд бойцов-истребителей двинулся в путь, едва только забрезжило утро. Дорога оказалась нелегкой. Прошедшие дожди размыли землю, ноги скользили, разъезжались, будто на катке, а тут как на грех все чаще да чаще стали попадаться пни и колдобины. Люди спотыкались и чертыхались вполголоса. Громко разговаривать было запрещено. А на востоке все ярче разгоралось солнце. Его лучи штурмовали облачный заслон, рвались к земле.
Впереди отряда вместе с Карасевым шел Николай Лебедев.
Младший лейтенант знал все дороги, все нехоженые тропки, ведущие в чащу леса. Он сам и подобрал людей для этой лесной операции, первой боевой операции в истории 48-го истребительного.
Три часа назад, стоя возле здания райотдела, напряженно слушая гудение вражеского самолета, Лебедев мысленно прикидывал "на всякий пожарный случай", где кружит тот. В каком направлении, над какой частью леса? И сейчас, сверяясь с компасом, делая иногда неожиданные повороты то влево, то вправо, Лебедев уверенно вел отряд.
В лесу было еще темно. Проснувшиеся вспугнутые птицы, тяжело махая крыльями, пролетали совсем низко над головами, и тогда казалось, что лес недовольно шумит, удивляясь столь раннему приходу людей.
Прошло два часа с момента выхода отряда. Люди устали, шли молча, горбясь, внимательно разглядывая влажную землю, пытаясь обнаружить на ней следы приземлившихся немецких парашютистов.
Приземлились ли? А может, командиры ошиблись? Мало ли самолетов летает над лесом! Угодчане уже привыкли к ним. Но приказ есть приказ, и каждый из бойцов истребительного батальона старался выполнить его как можно лучше.
Однако бывалых пограничников - лейтенанта Карасева и ефрейтора Терехова - куда больше, чем земля, интересовали вершины деревьев. Когда было темно, они то и дело подсвечивали себе фонариком, внимательно вглядываясь в густые кроны елей и сосен, а сейчас, когда рассвело, шли, закинув головы, будто радовались восходу солнца, началу нового дня и готовились песней встретить его.
Но вдруг раздался резкий, повелительный окрик лейтенанта:
- Стой! - И маленький отряд замер на месте.
А секундой позже мускулистый, подвижной Терехов, ловко подтянувшись на руках, уже карабкался по стволу сосны.
Теперь и остальные бойцы увидели то, что приметил зоркий глаз командира-пограничника: небольшой кусок полотнища грязновато-серого цвета, как намокший тяжелый лист, висел на одной из веток.
Илья быстро спустился вниз. В руках у него оказался рваный лоскут парашютного шелка. Ефрейтор протянул находку командиру и четко отрапортовал, что верхние ветки сосны, на которых он только что побывал, немного поломаны, вроде как на них откуда-то сверху была сброшена тяжесть.
Однако сообщение Терехова показалось недостаточным Николаю Лебедеву. Он не спеша снял ремень, гимнастерку, разулся, поплевал на руки и полез наверх.
Лез он неторопливо, поминутно останавливался. Отдыхал секунду, другую и снова продолжал лезть. По сравнению с ловким Ильей Николай казался неповоротливым, неуклюжим, и Терехов даже иронически хмыкнул, видя его неловкие движения.
Но Лебедев продолжал взбираться выше и выше.
- Солидно лезет, - заметил Терехов. И это замечание вызвало смех у всего отряда.
Не дожидаясь возвращения Лебедева, Карасев начал тщательно осматривать местность. Но небольшая лесная полянка, где находился отряд, не сохранила никаких следов людей или, возможно, одного человека, совсем недавно побывавшего здесь.
- Эх, собачку бы! - мечтательно произнес пожилой боец Игнат Зубилин, рабочий крахмального завода, страстный охотник.
- А чего тут с собакой делать? - возразил Николай Гребешков, инструктор райкома комсомола. Невысокий, щуплый, черноволосый, он крепко сжимал в руках винтовку и, видимо, был наполнен ожиданием встречи с опасностью или таинственной неизвестностью.
- Собаке для нюха ориентир нужен, - рассудительно поддержал его один из бойцов. - А разве это ориентир? - Он ткнул пальцем в лоскут, снятый с дерева. - Небось до этой штуки фашист и не дотрагивался, болталась у него в небе за плечами. Собака тут ни к чему.
А тем временем Карасев и Терехов продолжали поиски. Ефрейтор первым обратил внимание на раскиданные на поляне полусожженные ветки, крохотные бугорки золы. Кто-то ночью зажигал костры. Кто и зачем?
О возникшем подозрении он шепотом сказал Карасеву. Тот внимательно выслушал его, кивнул головой и тоже шепотом приказал:
- Молчи!
А Лебедев уже был рядом. Он тяжело спрыгнул на землю и направился к Карасеву. Лицо стало хмурым и озабоченным.
- Ну что? - спросил лейтенант и вопросительно посмотрел на Николая.
- Ночью с дерева слез человек - ответил тот.
- И только-то!
Карасев был явно разочарован таким скудным итогом. Для подобного откровения незачем было лазить вторично: выброска парашютиста казалась бесспорной истиной. Но он промолчал и ждал дальнейших разъяснений.
А Николай натянул сапоги, надел гимнастерку и добавил, как бы поясняя сказанное раньше:
- Но вначале этот человек влез на дерево, а уж потом слез с него. - Увидев удивленные взгляды товарищей, он поспешил добавить: - Кто-то забрался на дерево, пользуясь "кошками". На "кошках" же он слез вниз. По всему стволу следы от них. Непрерывная лесенка следов.
Николай искоса поглядел на Терехова и "стрельнул" прямо в его адрес:
- Конечно, когда прыг да скок, многого не заметишь.
Илья даже вспотел от смущения. Такого "сюрприза" он никак не ожидал. А Лебедев продолжал спокойно и уверенно объяснять:
- Ветки действительно поломаны, но на очень незначительной площади. Можно почти безошибочно сказать, что был сброшен не человек, а какой-то предмет. Человек натворил бы куда большее опустошение там, наверху.
Николай показал на сосну, с которой только что спустился, и как бы подытожил:
- А позднее на дерево влез человек, снял предмет, который был сброшен с самолета, и осторожно спустился обратно, Следы "кошек" во время спуска глубже, чем когда человек лез наверх. И это понятно, так как ему пришлось держать и уносить с собой тяжелый предмет.
Выводы Лебедева были остроумны и просты. Бойцы отряда, совсем недавно добродушно подтрунивавшие над ним, сейчас с уважением поглядывали на Николая, а Карасев даже не смог скрыть своего восхищения.
- Молодец, Коля! - сказал он и крепко пожал ему руку.
Умело и старательно уходил враг, от места приземления. Вот набросанные, будто слетевшие листья, словно прошла по лесу буря. Разгребли, а под ними явственные вмятины от следов… В другом месте отпечаток ноги, а носок глядит в противоположную сторону.
Медленно, шаг за шагом - впереди Карасев, за ним Лебедев, третьим Терехов, несколько поодаль остальные бойцы - шел отряд по живой цепочке следов, кем-то торопливо, но умело укрытых.
Маленький капризный лесной ручеек преградил путь. Следы оборвались возле самой воды.
- Здесь мелко? - спросил Карасев.
- До пояса, - ответил Лебедев. - Но вода зверски холодна. Не рекомендую.
- А там… жилье далеко?
Николай помедлил с ответом, подошел ближе и сказал негромко:
- В двух километрах, на той стороне - Молчановские хутора немецких колонистов. Ближайший к лесу хутор Адольфа Вейса. Мы давно приглядываемся к нему. Стоит сейчас заглянуть.
- Здесь пойдем?
Николай отрицательно качнул головой.
- Нет. Влево подадимся. Лесом подберемся вплотную.
Николай не ошибся. Меньше чем за полчаса отряд вышел на опушку леса. В сотне метров от нее стоял домик Вейса, нарядный, беленький, с покатой крышей из красной черепицы.
Прозрачный, легкий дымок; поднимавшийся из трубы, как бы говорил о том, что хозяева находятся дома и будут рады гостям. Но это первое впечатление исчезло при виде высокого забора, за которым были укрыты дом, двор, огород и который надежно охранял хозяев от ненужных посетителей и нескромных глаз.
Старик Адольф Вейс принял "гостей" лежа в кровати. Его молодая, стройная и привлекательная жена сказала, что муж недужит уже третьи сутки: обострился ревматизм. На вопрос Лебедева, не заглядывал ли к ним за последние день-два кто-либо из посторонних, молодая женщина не успела ответить. Ее остановил властный и строгий взгляд мужа.
- Выйди, Мария. Я поговорю сам.
И женщина покорно вышла из комнаты, чуть слышно прикрыв за собой дверь.
После долгого и трудного молчания Вейс заговорил первый, ни к кому не обращаясь:
- Я отлично понимаю, что сейчас, когда фашистская Германия напала на Россию, когда немецкие армии находятся недалеко от Москвы, под сомнение берутся многие из тех, кто когда-то переселился из Германии.
Не обратив внимания на протестующий жест Карасева, старик продолжал:
- Я ничего не буду говорить в свою защиту. Моя жизнь за все эти годы служит порукой моей честности и преданности стране, которая гостеприимно приняла меня.
По-русски старик говорил чисто, почти без акцента, тщательно выговаривая каждое слово. Речь его отличалась некоторой высокопарностью, что не ускользнуло от внимания пришедших.
- Я хочу сказать другое. Вот вы молчите и слушаете меня, а сегодняшний ранний гость, побывавший до вас, все время говорил сам.
- Гость? Откуда? Кто такой? - быстро спросил Лебедев.
- Не знаю, - покачал головой Вейс. - Он пришел из леса, прямо через реку, вброд. Совсем незнакомый мне человек. В наших местах я его раньше никогда не видел.
- Один?
- Один.
- У него был какой-нибудь багаж?
Прежде чем ответить Лебедеву, Вейс внимательно подсмотрел на него, несколько секунд помедлил и сказал неуверенно:
- Да, был. Небольшой мешок, по-видимому, тяжелый. Он бережно поставил его на землю, когда пришел, и так же бережно поднял, когда уходил.
- О чем шел разговор?
- О войне, о немецком наступлении, о том, что Россия проиграла войну и что немецкие армии скоро войдут в Москву. Я ответил, что Россию победить нельзя, и как пример привел Наполеона. - Вейс сделал паузу, не спеша потянулся за трубкой, тщательно раскурил ее и только после этого продолжал: - А незнакомый человек пожал плечами и промолчал. Он, думаю, пытался уговорить меня в чем-то, очень торопился, поминутно поглядывал на часы и скоро ушел. Сказал, что все же через две-три недели вернется и продолжит разговор с представителем немецкой нации… то есть со мной.
- Куда он ушел?
- Туда! - Вейс показал в сторону, противоположную лесу. - Сначала, сказал, дело сделаю, а потом смогу разговоры вести.
Сообщение старика походило на правду - человек из леса. Карасев посмотрел на Вейса, потом перевел взгляд на Лебедева. Лицо младшего лейтенанта было напряжено, губы крепко сжаты.
- Опишите вашего гостя, - попросил Лебедев.
- Невысокий, лет сорока. Глаза большие, серые. Редкие светлые волосы. Вот, кажется, и все.
- Немец?
- Нет, русский.
- Во что он был одет?
- В синий плащ. Сапоги. На голове кепка, темно-коричневая.
Вейс отвечал уверенно, не задумываясь.
- Хорошо, спасибо! Мы примем меры.
Лебедев шагнул к старику и пожал ему руку.
- Не вставайте, не надо. До скорой встречи. Пошли, товарищи.
Казалось, что Николай торопился принять срочные оперативные меры и поэтому спешил уйти. Однако, выйдя на крыльцо дома, он остановился возле молодой хозяйки, сидевшей на ступеньках, и сказал полушутя-полусерьезно:
- По утреннему гостю скучаете, фрау Вейс?
Женщина посмотрела на него, и Николай увидел, что лицо ее залито слезами.
- По какому такому гостю? У нас отродясь гостей не бывало. Тошно здесь, ой, как тошно. Война пришла, горе такое, кругом слезы, а здесь будто за стеной каменной. Все как было. Час в час, минута в минуту. Никаких перемен. И совсем я не фрау. Полюбовница я, прислуга. Русская… сирота. Девчонкой попала сюда, да так и осталась.
Женщина шептала торопливо, лихорадочно, словно не могла больше таить в себе большого, томящего чувства стыда и горя.
- Вот как! - удивленно протянул Карасев.
- Мария!.. - донесся из комнаты властный голос Вейса.
Женщина вскочила со ступенек и вытерла глаза.
- Идите! - негромко, но повелительно сказал Лебедев. - И никакого разговора между нами не было. Понятно?
Мария бросила на Лебедева быстрый просящий и одновременно понимающий взгляд, кивнула головой и скрылась в дверях.
Направляясь к выходу, идя по тщательно выметенной, ровной, посыпанной желтым песком дорожке сада, Лебедев убежденно говорил Карасеву:
- Никто к Вейсу, конечно, не приходил и не приезжал. Все это хитрый черт придумал, чтобы от себя подозрение отвести. Помнишь, как он посмотрел на меня, когда я спросил о багаже? Старик хотел узнать, хотел убедиться, что нам известно о лесном происшествии. В общем, так, командир, без тщательного обыска здесь не обойтись.
Бойцы отряда ждали возле калитки. Кое-кого из них сморила усталость, и они дремали, прикорнув у забора. Карасев присел на корточки, обдумывая предложение Лебедева.
- Ну так как же? - нетерпеливо спросил Лебедев. - Будем делать обыск?
- Надо бы с твоим начальством посоветоваться, с Кирюхиным.
- Времени у нас в обрез. Чего тут советоваться, когда, может быть, у нас в руках шпион или предатель. Если ничего не найдем, извинимся, и все. Если же найдем - сразу арестуем, а потом оформим. Время военное.
- Ну что ж, - согласился Карасев. - Ты здешний оперативник, тебе виднее. Командуй!
Лебедев приказал бойцам окружить всю усадьбу, выставил двух наблюдателей за лесом и окружающей местностью, а семь человек повел за собой в дом Вейса. Когда младший лейтенант снова распахнул дверь и, пропустив вперед Карасева, остановился на пороге, Вейс тяжело приподнялся на кровати и с удивлением и настороженностью посмотрел на пришедших. Мария испуганно прижала руки к груди и попятилась к печке, белевшей рядом с кроватью.
- У вас еще остались ко мне вопросы? - медленно спросил Вейс, не опуская глаз под испытующим взглядом раскрасневшегося и взволнованного собственным решением Лебедева.
- Да, гражданин Вейс, - ответил Лебедев.
- Гражданин! - горестно повторил Вейс, и в голосе его послышалась нескрываемая обида. - Гражданин!..
Но Лебедев уже овладел собой, голос его прозвучал сухо и деловито:
- Нам нужно осмотрев ваш дом, всю вашу усадьбу.
- Это - обыск?
- Да.
Вейс спустил ноги с кровати и, пыхнув трубкой, на мгновение прикрыл табачным дымом нахмурившееся и ставшее алым темное от загара и небритой щетины морщинистое лицо.
- Ваше право, - коротко бросил он. - Мария, выйди!
- Пусть останется здесь, - вмешался Карасев. - Начинайте, товарищи. Все тщательно осмотреть - в комнатах, прихожей, в сараях… Эту комнату мы проверим сами.
Бойцы вышли. Стало тихо, и в этой тишине слышалось только натужное, хриплое дыхание старика да негромкое металлическое постукивание настольных часов.
И Вейс, и Мария с напряженным вниманием наблюдали за тем, как Лебедев и Карасев обыскивали комнату, выдвигали ящики стола и комода, осматривали все углы, проверяли даже половицы.
- В этом, шкафу что? - спросил Лебедев.
- Ее спросите, - кивнул Вейс в сторону Марии.
- Там платье мое и белье всякое, - тихо пояснила женщина. - Распашонки и одеяльца ребеночка… умер он у меня…
- Откройте, пожалуйста.
Мария пошарила рукой поверх шкафа, нащупывая ключ, но, к своему удавлению, не находила его.
- Куда же он завалился?.. Адольф Карлович, вы ключ, часом, не брали?
- На что он мне? - пожал плечами старик. - Твой шкаф, твои тряпки…
Мария растерянно развела руками.
- Я уже давно туда не лазила. Больше недели. И не припомню, чтобы ключ со шкафа снимала…
В это время в комнату вошел Илья Терехов, в руках он держал "кошки", которыми обычно пользуются монтеры, взбирающиеся на телеграфные столбы.
- Разрешите доложить, товарищ лейтенант? В большом сарае, в самом углу, под одной из пустых бочек нашли "кошки". - И он протянул их Карасеву.
В глазах Лебедева мелькнул радостный огонек. Не зря, значит, взбирался он на дерево, а потом решился на обыск.
- Это вы упражняетесь? - спросил он Вейса, безучастно глядевшего в окно.
- Куда же мне, в мои годы… Валяются в сарае, есть не просят…