Глава 6
"В переговорах с противником выяснилось…"
(Из донесения)
В День международной солидарности трудящихся – 1 мая – экспедиционные войска 8-й армии двинулись в наступление. К 11 часам 1-я бригада вышла на линию Бреховский – Лиховидов – Гусынка – Климовка. Казаки упорно сопротивлялись: "2/5. По всем донесениям и рассказам казаки защищаются безумно".
К 23 часам бригада отступила на исходные позиции – Вяжин – Поповский, так как соседние части 9-й армии отошли, и казаки заняли Пономарев и Верхнее и Нижнее Астахово, нависая над флангом бригады.
2 мая наступление 1-й бригады экспедиционных войск 8-й армии снова было неудачным. Командир 5-го кавдивизиона (бывший 3-й казачий полк им. Степана Разина) из войск 9-й армии снова отказался поддержать соседей, ссылаясь на отсутствие патронов. Повстанцы двинулись на Астахово – Каменский, угрожая отрезать 13-й кавалерийский и 104-й стрелковый полки. Экспедиционные войска 8-й армии снова отступили.
Поведение командира красных казаков, дважды сорвавшего наступление, судя по всему, было не случайным, поскольку в этот день, 2 мая, восточнее, у хутора Вислогузова, начались мирные переговоры между повстанцами и экспедиционными войсками 9-й армии.
В эмиграции главком повстанцев П.Н. Кудинов открещивался от участия в переговорах и инициативу их проведения сваливал на советское командование. "Красный штаб… применил систему переговоров, рассчитывая комедией братания выиграть время, чтобы подтянуть ближайшие части и тогда кровавым террором задушить…" и т. д.. В то же время мы располагаем документами, говорящими, что член РВС 8-й армии И.Э. Якир 11 (24) марта 1919 г. запретил какие-либо переговоры с повстанцами.
13 (26) апреля командование эксвойск 8-й армии доносит о постоянных попытках казаков войти в сношение с частями в районе хуторов Наполов и Верхне-Чирский. Более или менее постоянные контакты поддерживались между повстанцами и красными казаками в составе экспедиционных войск. Участник боев с мятежниками, казак Каргинской станицы Я.Ф. Лосев вспоминал: "Мы много раз предлагали восставшим сложить оружие, выдать главарей, но, видимо, белогвардейские вожаки имели большую силу среди мятежников, наши предложения остались без ответа".
Все же удалось договориться с казаками о встрече. Посланцы мятежников предложили: "Приезжайте, товарищи, в хутор Грачев. Соберемся, перекурим это дело, глядишь, и договоримся". В назначенное время казаки собрались в школе "на общий кур". Советская сторона – Лосев и командир 13-го кавалерийского Домнич – тоже выехала, взяв из осторожности в прикрытие целый эскадрон. В это время в хутор приехал начальник повстанческой дивизии Ермаков. Узнав, что здесь "вершатся" мирные переговоры, он схватил винтовку и с несколькими верными ему казаками бросился на край хутора. Подъезжающую красную делегацию они встретили выстрелами. "А в это время до 200 казаков ждали нашего приезда в хуторской школе", – вспоминал Лосев.
Лихой Домнич, возмущенный коварством "миротворцев", в свою очередь скомандовал сопровождавшему эскадрону: "Шашки вон! В атаку марш-марш!" Красноармейцы с шашками наголо ворвались в хутор Грачев, а собравшиеся в школе "на переговоры" казаки, бросив кисеты, попрыгали в окна и разбежались, потеряв человек 20.
Все же настрой на переговоры существовал, и рано или поздно они должны были начаться.
Настоящие переговоры, начавшиеся 19 апреля (2 мая), возможно, были связаны с решениями окружного съезда повстанцев, который обложил население общественным принудительным займом в 5 миллионов рублей и т. п. Убоявшись окончательного разорения, часть казаков решила помириться с большевиками. Впоследствии, в эмиграции, казаки (особенно их руководство) утверждали, что инициатива переговоров исходила от большевиков.
К.М. Киреев, инициатор восстания в хуторе Конькове Боковской станицы, в своих воспоминаниях говорит, к заставе его сотни якобы пришла казачка и передала, что его, Киреева, кличет какой-то "комиссар". "Комиссар" заявил Кирееву: "Меня начальство наше прислало к вам, чтобы вести переговоры о мире". Командир полка мятежников, когда ему доложили о случившемся, от принятия решения уклонился. "Поезжайте сами и узнайте, в чем дело", – ответил он посланцу от сотни.
Руководство большевиков, наоборот, к переговорам относилось настороженно. Скорее всего, инициатива исходила "от низов". Как докладывал новый командир конной группы Мухоперец, "2 мая сего года наши разведчики съехались с разъездом противника и завели переговоры, за что воюют. После разговоров решили с той и другой стороны выслать парламентеров для переговоров. На второй день с нашей стороны выехал комиссар группы и комиссары Морского и Интернационального батальонов в сопровождении красноармейцев. Переговоры велись несколько часов". Мухоперец, боясь разложения своих войск, просил прибыть члена Реввоенсовета армии и либо прекратить переговоры, либо вести их от имени Реввоенсовета.
Со стороны повстанцев в переговорах участвовали в основном казаки Боковского полка, по два от сотни.
Казаки предлагали дать им право выборов в Советы, не назначать никаких комиссаров, оставить при станицах часть советских и часть повстанческих войск поровну, а остальным с оружием в руках идти на фронт против белых.
Ведущий переговоры комиссар конной группы Прибоченко сообщал: "Казаки согласны прекратить свой бунт, если не будут их расстреливать, и заявляют желание с вооружением идти на фронт под Новочеркасск. Я рассеял их опасения о расстрелах. Если они сдадутся мая 5-го дня. Казаки-кадеты обещали предоставить письменное согласие всех полков на сдачу. Выяснилось, что всего у них оперирует 10 полков". На докладе Прибоченко член РВС 9-й армии Ходоровский наложил резолюцию: "Сообщено Реввоенюжфронта, Ленину, Троцкому, Волынскому. 5/V. Ходоровский. Прибоченко предложено не давать казакам очередных обещаний, выяснить подлинную причину выступления казаков, усилить бдительность наших частей".
Таким образом, было установлено перемирие до 5 мая.
Штаб конной группы раздирали дрязги. Вновь назначенные командир и политком не ладили друг с другом. Политком Стефан Прибоченко, человек вспыльчивый и неуравновешенный, обвинил командира в "киквидзевщине и мироновщине", в том, что тот, приняв командование, протащил в штаб 20–25 "своих людей". Командир Мухоперец, как истый украинец, обиду затаил и ждал момента, чтобы "показать" политкому.
Щекотливый вопрос о переговорах с восставшими казаками был воспринят ими с прямо противоположных позиций. Иначе и быть не могло. Дело осложнялось тем, что, согласно приказу от 30 апреля, части группы должны были к 6 мая очистить от повстанцев правый берег Дона. В связи с переговорами выполнение приказа конной группой откладывалось.
3 мая конные части Боковской группы оттянулись назад, вышли из соприкосновения с противником. Казаки, напротив, силою до 1500 всадников осторожно выдвинулись вперед и заняли слободы Верхнее и Нижнее Астахово, вклинились между эксвойсками 8-й и 9-й армий.
Экспедиционные войска 8-й армии в свою очередь двинулись вперед в районе хуторов Наполова и Верхне-Чирского, и казаки из Астахово 4 мая ушли в Каргинскую. Другие части экспедиционной дивизии 8-й армии продолжали напирать вдоль берега Дона. Перемирие между повстанцами и частями 9-й армии их как бы не касалось. Боевой 103-й полк еще 3 мая занял хутор Варваринский и поджег его, хутор горел всю ночь. Полк получил приказание наступать на Вёшенскую, не обращая внимания на появление кавалерии в тылу. 4 мая был убит помощник командира 3-го Кронштадтского полка. 5-го ранен командир 6-й сотни пешего Мигулинского полка Егоров.
На самом северном участке повстанческого фронта 4 мая несколько красных эскадронов из группы Дорохина совершили удачный набег на хутор Гремучий, где располагались 200 казаков с пулеметом. 28 казаков были взяты в плен, изрублено 48, убито 50, захвачен пулемет и часть обоза. Возможно, свою роль сыграло то, что красные в конце апреля захватили полевую книжку с пропусками у командира одной повстанческой пешей сотни.
Как видим, на остальных участках повстанческого фронта военные действия не останавливались. Начальник эксдивизии 9-й армии Волынский, кому непосредственно подчинялась Боковская группа, за все время переговоров лишь один раз упомянул о ее существовании в дневнике военных действий.
Командование конной группы донесло о переговорах с повстанцами непосредственно в штаб 9-й армии. Командир группы И.М. Мухоперец высказался о переговорах резко отрицательно. Комиссар же был сторонником переговоров и мирного разрешения конфликта, считал сдачу казаков вполне возможным делом. Продолжение переговоров заключалось в том, чтобы "с целью разведки… было позволено на одни сутки обменяться гостями". В лагерь повстанцев послали двух матросов, а в расположение Боковской группы привезли "кадета", казака Боковской станицы, чтобы он удостоверился в несправедливости слухов о зверствах красноармейцев. "Кадет" был уже известный нам Киреев.
Комиссар и "кадет" отправились в хутор Коньков, чтоб Киреев воочию убедился, что дом его цел, а родственники живы. Чтобы "посланец" не выведал расположения экспедиционных войск, его и не собирались держать где-либо вне родного дома. Жена Киреева, увидев своего мужа в окружении комиссаров и красноармейцев, почему-то решила, что его ведут зарубить у нее на глазах, и обмерла. Первый вопрос вернувшегося хозяина был о хозяйстве, и жена, малость отдышавшись, просто и ясно ответила: "Все забрали". Последующие разговоры с комиссарами о причинах восстания и об ошибке казаков, поддержавших мятежников, воспринимались Киреевым соответственно. Да и как иначе мог реагировать член Войскового круга, инициатор восстания на реквизицию своего скота красноармейцами? Прибоченко заметил настрой казака и в отчете указал, что "кадет" со всем соглашается и поддакивает, но ничему не верит – "коварством дышит".
В 9 утра 4 мая "делегат" был доставлен в штаб конной группы в станицу Боковскую. Перед тем как высказать представителю повстанцев свои условия, Прибоченко задал несколько вопросов. На вопрос: "Почему казаки восстали и на кого надеются?" Киреев ответил: "Вы сами заставили" и стал приводить данные, что в Казанской красными было расстреляно 360 человек, в Мигулинской еще больше, в Вёшенской – до 500 ("в Дон под лед пустили"), в Боковской якобы расстреляли 140 человек. Примечательно, что в тех же воспоминаниях Киреев рассказывал, как в Боковской станице лишь 8 человек, участников казни Подтелкова и Кривошлыкова, приказали расстрелять, но не успели. То есть во время переговоров посланец мятежников сознательно сгущал краски, сваливал ответственность за восстание на советскую власть.
На вопрос, откуда у повстанцев оружие, Киреев ответил, что все казаки в отпуск приезжали с винтовками, а уезжали в часть без оружия, затем, когда пришли красные, по одной винтовке сдали. На кого повстанцы надеются? На себя. "Все равно и так и так нас побьют".
Помимо прочего, Киреев выдал советскому командованию один тактический прием повстанцев. Его спросили, почему во время наступления красных на Каргинскую повстанцы всякий раз бегут за Подгрушенскую гору, и "парламентер" рассказал, что за горой есть балка, и всякий раз, когда экспедиционные войска наступают, казаки бегут к ее верховьям. Там одна сотня занимает оборону, а другая заходит по балке красным в тыл, у красных начинается паника, первая сотня нажимает с фронта и берет трофеи. Так было семь раз.
Условия командования Боковской конной группы в изложении Киреева звучали так: "Первым долгом, по случаю нашего перехода на левую сторону Дона, чтоб в Вёшенской все камяги (лодки. – А.В.) были в полном нашем распоряжении; бои сейчас же прекращаются; наступать не должны обе стороны", в станицах будет оставлено по 50 вооруженных казаков и красноармейцев, в хуторах – по 25. То есть командование Боковской группы было как бы согласно с условиями, выдвинутыми повстанцами (оставить в хуторах и станицах "для порядка" поровну казаков и красноармейцев, а остальным идти на фронт под Новочеркасск), но для гарантии требовало сдачи мятежниками ключевых пунктов – станицы Вёшенской и переправ.
Киреев пообещал доложить об этих условиях полку и в сопровождении 13 конных красноармейцев был направлен на аванпосты для размена.
Возвратившиеся "из гостей" матросы доложили, что у противника перед фронтом конной группы в хуторах Лученском, Нижне-Кружилинском и Каргине по одному полку в три сотни, сотни – 50–40 человек, на три человека по две винтовки, патронов – 5–7 обойм на человека, получают патроны из Воронежа и Калача (этот факт Прибоченко особо отметил в докладе). "Большинство кадетов-казаков, старики из кулаков, твердо держатся – одни монархии, другие – кулацких советов, среди них имеется беднота, которую держат кулаки при помощи запугивания расстрелами, грабежами и пр. У казаков имеются офицеры, хотя командные должности выборные на сходе; при наших разведчиках состоялся митинг, было течение – кончить восстание сдачей, должны были выбрать делегатов в другие полки; старики-монархисты одерживали верх, когда наша разведка была удалена от собрания казаков…" Тут Прибоченко ударился в другую крайность и отметил в докладе: "На основании этих материалов полагаю, что течение на сдачу не может иметь практического для нас значения, хотя мы будем углублять раскол среди кадетов воззваниями и газетами", а как получим патроны, "пойдем выкуривать кадетскую рвань пулей и огнем, я намерен уничтожить огнем места прикрытия казаков – хутора Лученский, Грушевский, Латышев, а скот весь конфисковать… 4/V. Прибоченко".
Однако патроны запаздывали, да и срок, данный казакам на раздумья, истекал лишь 5 мая. Так что были еще попытки повстанцев продолжить переговоры. Тем временем повстанческое командование начало переброску в район переговоров надежных частей.
Со своей стороны казаки стали стягивать силы на пути наступления экспедиционных войск 8-й армии. 21 апреля (4 мая) 2-я повстанческая дивизия получила приказ стянуть пехоту в хутор Ейский и поддержать набег 3-й дивизии на хутор Варваринский, который намечался на 3 часа ночи с 21 на 22 апреля (4–5 мая).
Набег (атака 3-й Казанской дивизии через Дон на Варваринский и налет мигулинцев на обозы) состоялся, но был отбит 103-м полком красных.
5 мая ярые контрреволюционеры, встревоженные переговорами и пассивностью повстанческого командования, направили к белым двух гонцов – К.Е. Чайкина и Г.А. Мирошникова от Казанской и Мигулинской станиц. Повстанцы везли просьбу "дать им вождей", а заодно патроны и деньги.
Уполномоченный от ЦК и СТО Белобородов о переговорах с повстанцами вообще не знал. Он мыкался в поезде по разбитым веткам между группировками экспедиционных войск и слал Ленину телеграммы о плохом состоянии железных дорог.
Обострился конфликт в Боковской конной группе. Несдержанный Прибоченко, опасаясь шпионажа, поймал в здании штаба местную жительницу, некую "урядничиху Боркунову", которая ошивалась там "по своим делам", и выгнал ее плетью. Мухоперец пригласил фельдшера, и тот освидетельствовал потерпевшую. "Коллегия коммунистов Морского и Интернационального батальона на общем собрании 5/V постановила создать следственную комиссию из коммунистов и одного представителя местного исполкома по жалобе гражданки Боркуновой", на теле которой обнаружили 10 полос.
Перепуганный Прибоченко написал в РВС армии: "…Доношу, что штаб группы "своих людей" начал поход против меня способом интриг среди красноармейцев… Считаю свое пребывание на должности полезным при условии роспуска "штаба своих людей"…"
Между тем в верхах решался вопрос о переговорах с мятежниками. Член РВС фронта и 9-й армии И.И. Ходоровский получил донесение Прибоченко 3 мая, но хода делу не давал, изучал обстановку.
К переговорам советское командование готовилось. Среди мятежников распространялись листовки с призывом: "Так лучше опомнитесь теперь, выдайте всех офицеров, зачинщиков, подстрекателей". Естественно, сдаче в плен сопутствуют переговоры в той или иной форме, так что штаб эксвойск не удивился стремлению мятежников вступить в контакт, но от казаков ожидались несколько иные предложения.
5 мая Мухоперцу и Прибоченко прислали шифровку: "До представления казаками официального заявления в письменном виде с Вашей стороны переговоров быть не должно. Никаких политических вопросов самостоятельно не разрешайте, обращайтесь в Реввоенсовет. Ходоровский… Никаких чрезмерных обещаний казакам не давайте. Княгницкий… Ни под каким видом не втягивайте красноармейцев в те или иные переговоры, о всяких шагах должны знать т. ком. группой Мухоперец и комиссар т. Прибоченко и лица ком. состава не ниже полковых комиссаров".
5 мая Ходоровский направил донесение из конной группы телеграфом вверх по инстанциям: "Троцкому по месту нахождения, Москва, Совнарком, Ленину, РВС Южного фронта, Козлов…" Ответ из РВС Южного фронта пришел поздно ночью. Гиттис и Сокольников дали четкие инструкции: "Переговоры с Прибоченко пока имеют лишь вид маневра со стороны повстанцев… Продолжение переговоров не должно никоим образом останавливать нашего наступления. Это приказываем категорически. Если будут продолжаться переговоры, они должны вестись только с теми частями повстанцев, которые находятся непосредственно на боевом участке. Переговоры могут сводиться только к предложению сдаться в 24 часа на условиях выдачи командного состава, сдачи оружия и лошадей. Сдавшимся гарантировать сохранение жизни. При заявлении о желании вести переговоры от общего имени всех мятежников разрешается предложить посылку делегации в Ревсовет 9. Делегации гарантировать неприкосновенность, но военные действия ни в коем случае, никоим образом на фронте не останавливать".