На сборе был сформирован штаб (или военный отдел станичного "Совета") из двух офицеров и двух урядников. Там уже мелькала рыжеватая бородка Сидоренко, "заведующего яичным отделом" кооператива, который давал дельные советы, а скоро стал писать приказы, распоряжения. По хуторам поскакали гонцы с приказом о мобилизации, план которой к утру 1 мая уже был разработан. Из хуторов на сборные пункты потянулись первые добровольцы-старики и кое-кто из фронтовиков.
Между тем Тираспольский отряд двинулся в сторону станицы Казанской. К тому времени разведка мятежников сообщила сведения о численности отряда, что заставило казаков призадуматься. В авангарде тираспольцев шел 5-й Заамурский конный полк, с ним несколько местных казаков (всего 300 сабель), за ними – 5-я мортирная батарея полковника Рыкова, отряд Илларионова, китайский батальон Якира, 74-й Ставропольский пехотный полк, остатки 254-го Северо-Донецкого пехотного полка старой армии и три легкие батареи. Всего до 2000 человек, 12 орудий, 52 пулемета.
Тем не менее начались переговоры повстанцев с красногвардейским командованием с упором на полученную телеграмму Ленина о разоружении, переговоры сопровождались рядом ночных налетов, во время которых казаки отбили всю красную артиллерию. Наконец, красная пехота сложила оружие. Лишь 5-й Заамурский конный полк не поддался на уговоры. Казаки открыли по нему огонь из захваченных орудий, и заамурцы, увидев разоружение и избиение своей пехоты, ушли на Богучар.
Разоруженных красноармейцев погнали на станицу Краснокутскую и по дороге на земле Мигулинской, Каргинской и Краснокутской станиц порубили 500 солдат Ставропольского полка и 225 китайцев, как бы связывая казаков этих станиц одной кровавой порукой. Оставшихся в живых пленных направили в Чертково, в австро-германский штаб. Из 177 посланных в Чертково прибыли 116, остальные бежали по дороге или были зарублены. Казакам досталось 12 орудий, 52 пулемета, 2000 винтовок и 15 000 патронов.
По всем дорогам скакали гонцы с воззванием "Братьям донцам от станичного сбора Мигулинской станицы". "Скоро, скоро наступит то время, когда мы, казаки, скажем свою волю открыто", – гласило воззвание и заканчивалось призывом: "Да здравствует наше будущее. Да здравствует донское казачество. Да здравствует Войсковой круг". Округ гудел, как потревоженный улей.
В самой Вёшенской было неспокойно. Революционно настроенные казаки-фронтовики поняли сущность окружного "Совета", несколько наиболее боевых готовили переворот. Сослуживец и друг Подтелкова Василий Кухтин тайно привез из Каменской оружие и распределил, кто будет брать здание телеграфа, кто разгонит или перебьет "Совет".
Известие об уничтожении Тираспольского отряда сотрясло станицу. Местные интеллигенты живописали зверства "красногвардии" и героизм мигулинцев, вставших как один на защиту родимого края. Фронтовики заколебались. В группе Кухтина объявился предатель.
За день до намечавшегося выступления, 3 мая, окружной "Совет" собрал съезд представителей станиц и, в связи с "вторжением на донскую землю разнузданных красногвардейских банд", объявил округ на военном положении. Вся полнота власти передавалась вновь назначенному заведующему военным отделом "Совета" полковнику З.А. Алферову. Прямо в "Народном доме", где проходил съезд, сторонники Алферова хотели арестовать Василия Кухтина, но тот, парень на редкость здоровый, отбился и ускакал в Богучар.
Вечером того же дня новоявленный заведующий военным отделом приказом "упразднил Советскую власть" и взял на себя функции окружного атамана.
Захар Акимович Алферов, уроженец станицы Еланской, по мнению очевидцев-земляков, делал карьеру под давлением своей сварливой и энергичной жены, дочери местного купца Симонова. Как и большинство лентяев, он, несомненно, имел задатки организатора. В строй его не тянуло. В 1904 году подъесаул Алферов был отчислен из полка в родную станицу обучать молодых казаков военным навыкам. Так и окончил бы он свои дни в безвестности в захолустной Еланской, но жена заставила его сдать экзамены и поступить в военную академию. Вечно зеленые, но быстро облетающие при поражениях лавры полководца Захара Акимовича не прельщали, и он закончил военно-педагогическое отделение академии, намереваясь посвятить себя святому делу воспитания офицерского корпуса русской императорской армии. Война внесла в его планы свои коррективы. Революция застала его на штабных должностях в 4-й Донской дивизии и вновь зашвырнула в родные места.
Здесь он и был выдвинут в диктаторы, так как окружной "Совет" свято придерживался традиции, согласно которой в смутное время военная власть передавалась "старшему по службе" среди присутствующих офицеров.
Сознавая, что его таланты стратега оставляют желать лучшего, Захар Акимович вызвал из Казанской местного руководителя военного отдела генерального штаба капитана О.И. Савватеева и назначил своим начальником штаба. Савватеев впоследствии действительно проявил себя талантливым военачальником и достиг в Донской армии высокого положения и заслуженного генеральского чина. Станичным председателям, которых кое-кто уже именовал атаманами, были даны самые широкие полномочия скакать и агитировать за "свою казачью власть на платформе Войскового круга", а сам Алферов окунулся в высокую политику, разрабатывал планы удара на Миллерово и экспедиции в Хоперский округ, на что особо рьяно подбивал окружного атамана не преминувший открыться ему Сидоренко – Дудаков.
Из двух прямо противоположных направлений миллеровское в данный момент представлялось главным. С юга летели тревожные слухи, что несметные полчища красногвардейцев во главе с самим Подтелковым движутся вдоль полотна железной дороги с Лихой на Морозовскую, разоружают и разоряют окрестные хутора, сжигают их артиллерийским огнем. Уже 8 мая началась мобилизация "на Подтелкова". 9 мая с мольбами о помощи прибыли в округ гонцы Милютинской станицы…
Грозные "полчища подтелковского нашествия" оказались отрядом в сто человек. Казаки верхнедонских станиц окружили, разоружили и истребили этот отряд – "Подтелковскую экспедицию" – и казнили самого Ф.Г. Подтелкова, председателя Донского советского правительства. Это событие достаточно освещено в те времена и советской и белой печатью, а впоследствии ему был посвящен целый ряд исследований.
Большинство казаков отнеслось к громыхнувшему над округом событию "внимательно", но держало "нейтралитет". Северные станицы замкнулись в сонном оцепенении. Даже идея "поднять Хоперский округ" не всколыхнула их. Всего четыре сотни наскреб округ на этот поход. Дудаков, в штатском, но уже под своей фамилией, увел их 20 мая на север, откуда они вскоре вернулись, так как через несколько дней после их выступления Хопер полыхнул сам по себе.
Южные станицы лихорадило. Проходившие на Царицын по линии железной дороги красногвардейские части порывались отомстить за гибель подтелковской экспедиции. Несколько раз их отряды подкатывались к станице Милютинской, грозились сровнять ее с землей. Паниковала Каргинская, в 40 километрах от которой видели большевиков. Ждали, что сожгут они хутора, вырежут всех, кто выше колесной оси. Страшились возмездия и те, кто обманом извел Подтелкова "со товарищи", и те, кто не участвовал в этом злодеянии, но знал о нем.
Два полка выставили южные станицы округа против большевиков, ходили те полки на Морозовскую, рвались на юг, на соединение с "низовыми" мятежниками.
Все это время округ был отрезан от Новочеркасска: от Лихой, на Царицын, разрезая область на две части, протянулись эшелоны отступающей 5-й украинской социалистической армии Ворошилова. Чтобы установить связь с Кругом и донским правительством, верхнедонские "лидеры" послали своего представителя есаула Фолометова в Чертково к немцам, а через тех уже вошли в контакт с Красновым, выбранным к тому времени Донским атаманом. Первый курьер из Новочеркасска прибыл в округ 18 мая.
25 мая Алферов был утвержден окружным атаманом, в станицах спешно проводились перевыборы власти. Атаман Краснов сулил эпоху процветания и привольной жизни по прадедовским заветам. Отбитые у Тираспольского отряда деньги демонстративно были потрачены на открытие в хуторах Мигулинской станицы начальных школ. В окружной станице Вёшенской была открыта гимназия. "В такую минуту возрождения Всевеликого войска Донского, – рассуждали верхне-донцы, – у власти должны стоять люди положительные и степенные, а не деры и горлохваты". Прежних председателей-атаманов, взявших на себя кровь подтелковцев и Тираспольского отряда, переизбрали. Так, Харлампий Ермаков, вкусивший прелестей атаманской власти и не горящий особым желанием идти опять на фронт, пытался удержаться хотя бы на посту помощника станичного атамана, но не удержался – забаллотировали.
Летом по области была объявлена всеобщая мобилизация, но последовавшие волнения и начавшаяся уборка заставили отпустить часть призванных по домам. Тем не менее Донская казачья армия росла. Казаки, не вышедшие из возраста срочной службы, и подросшая молодежь были направлены в "Молодую армию". Все остальные начали сводиться в территориальные полки. Каждая станица выставляла по одному такому полку и давала ему свое имя.
Имели ли они что-нибудь против советской власти? Прежде всего, они толком и не знали, что такое Советская власть, не видели ее у себя в станицах и хуторах в это время. Слухи о зверствах "красногвардии", долетавшие с юга, о хлебной монополии и реквизициях, начавшие доходить с севера и востока, были для верхне-донцов пока только слухами. Реальностью была власть, опиравшаяся на подавляющее большинство "низовцев" и на зажиточных по всей области. Реальностью было начавшееся наступление Красной Армии на территории Хоперского и Усть-Медведицкого округов.
И вот спешно были сколочены полки верхнедонских станиц и брошены на Урюпинскую, где шли бои с отрядами Сиверса и Киквидзе, а заодно и в прямо противоположном направлении, на ближайший к округу город Богучар.
"Помните, не спасут Россию ни немцы, ни англичане, ни японцы, ни американцы – они только разорят ее и зальют кровью. Не спасет Россию сама Россия. Спасут Россию ее казаки!" – летели им вслед слова атамана Краснова.
"Славься Дон и в наши годы!
В память вольной старины
В час невзгоды честь свободы
Отстоят твои сыны", -
пели казаки новый донской гимн (слова В. Гиляровского, музыка старинной песни "Всколыхнулся, взволновался…").
"…Клубится по дорогам пыль, ржут кони, блещут пики… Звучат родные песни, серебристый подголосок звенит вдали, как нежная струна… Звенит и плачет, и зовет… То край родной восстал за честь отчизны, за славу дедов и отцов, за свой порог родной и угол", – писал популярнейший на Дону автор, он же член (а потом и секретарь) Войскового Круга, Федор Крюков, и это творение его было введено в обязательную программу всех учебных заведений на Дону, в том числе и Вёшенской гимназии "имени павших за освобождение родного края".
С выходом Донской армии на границы области противоречия внутри казачьего лагеря обострились. Пленные сообщали, что "желания воевать у казаков нет. Все сводится к защите своих границ, и коль скоро советские войска уходят за границу Войска Донского, казаки прекращают преследование. Если же в силу приказов… и переходят границу, то главным образом с целью грабежа". Нежелание переходить границу кое-где вылилось в вооруженные столкновения казаков с офицерами.
Тыл разъедали интриги. Под произведенного в генералы Алферова успешно подкапывались его собственный заместитель полковник Дронов и "авантюрист с мировым именем", атаман станицы Каргинской Лиховидов. Пришлось новоиспеченному генералу уйти в отпуск, который затянулся на неопределенное время.
Казнокрадство процветало. П.Н. Кудинов, лежавший всю осень 1918 г. в госпитале Вёшенской станицы, вспоминал, что трофеи расхищались, жалование приходило в части с полугодовым опозданием.
18 ноября 1918 г. одна из сотен 2-го Верхне-Донского пешего полка (из казаков старших возрастов) самовольно снялась с позиций и пошла в тыл за обмундированием.
"По домам! – кричали казаки. – Хватит вшей кормить! Долой золотые погоны! По домам!.." – "Мы отказываемся защищать Дон, а если придется, будем защищать свою станицу", – разъясняли они всем свою "программу". К сотне присоединились другие, и вот ядро 2-го Верхне-Донского полка в 200 штыков, выбрав командиром подхорунжего Моргунова, двинулось в свою окружную станицу. "В Вёшки!.. Навесть порядок!.." – будоражила ряды взбунтовавшегося полка шальная мысль. На общем собрании было все же решено междоусобной войны не начинать, а добыть обмундирование и идти на Калачевский фронт, поближе к станицам.
В Вешках, в штабе Северного фронта белых порядком струхнули. Командиру гарнизонной сотни X.Ф. Кружилину было приказано выслать разведку, узнать, куда идут мятежники. Кружилин утешил начальство: "Не пужайтесь, ваше превосходительство! Они как до станичных земель дойдут, враз по домам разбредутся, а там мы их голыми руками…"
28 ноября отдельные казаки 2-го Верхне-Донского полка стали прибывать в свои станицы. Был отдан строжайший приказ ловить их и посылать обратно на фронт.
Чем ближе подходили к Вёшенской, тем больше сомнения одолевали верхне-донцов. 29 ноября полк вступил в хутор Гороховский (10 верст севернее станицы) и обратился с жалобой к своему станичному правлению.
30 ноября станичный сбор Вёшенской постановил обмундировать пришедших с фронта казаков и отправить их обратно на фронт в Хоперский округ. Полк покорился и выдал зачинщиков. 12 казаков Верхне-Донского полка были приговорены военным судом к расстрелу. Приговор привели в исполнение через три дня, так как не было охотников стрелять.
В 2 часа ночи конвой с осужденными прибыл на место казни, где "уже к этому времени трусливо пережимался взвод стрельцов из казаков базковской гарнизонной сотни с "четой судебного ведомства"". После залпа трое повалились замертво, остальные, израненные, с воплями бежали в лес. Наутро, сопровождаемые толпой рыдающих женщин, они пришли в Вёшенскую к окружному лазарету. В станице началось волнение. "Смертники" были положены в лазарет, а члены суда на всякий случай уехали из станицы.
Узнав о расстреле своих товарищей, казаки 2-го Верхне-Донского полка до Хоперского округа так и не дошли. Командование боевого участка дважды напоминало штабу фронта, что 200 казаков с двумя пулеметами так и не вернулись на фронт. Зато 19 декабря начальник этапа в хуторе Шумилине хорунжий Буданов сообщил, что к нему явились вёшенские казаки, ушедшие ранее из Хоперского округа, и требуют направить их на Калачевский фронт. 20-го Буданову было приказано разоружить их и отправить на Хоперский боевой участок. Он ответил, что не может сделать этого из-за отсутствия сил, а у вешенцев два пулемета.
Скрепя сердце начальство санкционировало отправку казаков 2-го Верхне-Донского полка на Калачевский фронт, где их предполагалось влить в 28-й конный полк "для перевоспитания". Но, как заметил П.Н. Кудинов, "28-й полк считался боевой и исполнительной частью на фронте, но отнюдь не был исправительным батальоном".
28-й полк (до августа 1918 г. – 1-й Верхне-Донской) был одним из лучших полков белой Донской армии. Сформирован он был, в отличие от других частей, из казаков всех станиц Верхне-Донского округа.
Разумеется, все проблемы и все положительные и отрицательные с военной точки зрения черты, присущие формированиям Донской армии, находили свое отражение и в этом полку. Kaк и все, он был заражен "пограничной болезнью" и 23 августа под хутором Шумилиным отказался переходить границу Донской области. 2-я сотня, подстрекаемая урядником Маноцковым, даже пыталась разойтись по домам. Но офицеры полка, подобранные по всей области "отчетливые" контрреволюционеры, среди которых были сподвижники известного всему Дону есаула Чернецова, смогли принудить полк к повиновению. Десять казаков Казанской станицы расстреляли тогда в Вёшенской.
Удачные бои под Старой Меловой, под Павловском подняли пошатнувшийся боевой дух. После боя под Таловой генерал Гусельщиков, командир известного на всем фронте 23-го Гундоровского Георгиевского полка, "дал 28-му полку имя "Непобедимый", ибо первая сотня его по печальной ошибке вступила в бой с георгиевцами и, после целого дня ожесточенного боя, принудила их отступить, взяв два пулемета. Единственное поражение гундоровцев своими же".
Между тем, работая в архивах с материалами по белоказачьим полкам, просматривая списки и наградные документы, я испытывал странное чувство, когда мне попадались "свои", верхнедонские полки. С детства слово "белые" ассоциировалось у меня с каппелевскими офицерскими шеренгами из фильма "Чапаев". Черные мундиры, белые ремни, вычищенные до блеска, бритые офицеры с сигарами. А здесь – вот они! – все свои. Знакомые с детства фамилии. Вот Каргинский полк: Каргины, Лиховидовы, Вислогузовы, Фадеевы; вот – Еланский: Голицины, Глазуновы, Родины, Летневы, Мельниковы; вот – Мигулинский: Буханцовы, Коноваловы, Сетраковы, Дамановы; а вот и Вёшенский: Антиповы, Дударевы, Турилины, Калинины, Борщевы. Вся станица! Встретил я и "дядю Василия", и "дядю Костю", героев бабушкиных рассказов. Заработали они "Георгии" в октябре 1918 г. Стремясь узнать, что же это были за люди, я переписывал длиннейшие списки и читал их старожилам. И часто, к моему удивлению, лица дедов озарялись: "Ефим Семенович? Помню, был такой… Бабка, ты помнишь Ефима Семеновича?" И бабка улыбается… Об "активных контрреволюционерах" вспоминали как о людях добрых, сильных, честных…
Служили, воевали, зарабатывали кресты и медали. И носили, глаз не прятали. "Мы их честно заслужили. Кровью…", – казалось, говорили чубатые ясноглазые парни со "служивских" фотографий.
Но вернемся к нашей истории. Вдохновленные победами и подстегиваемые жаждой наживы казаки рвались в бой. 23 ноября 1918 г. 28-й полк брал станцию Лиски, где устроил повальный грабеж. Добыча была так велика, что за ее подсчетом и дележом забыли об обороне. 29 ноября 8-я армия красных нажала, и продовольственный полк им. Карла Маркса взял станцию Лиски обратно, да так, что среди трофеев у красных числилась канцелярия 28-го конного полка.