Другой тучковский выдвиженец – Оберучев – был и вовсе… эсер, в 1913 году высланный из России за революционную деятельность! Проживал не где-нибудь, а в Швейцарии – этом гнездилище шпионов и революционеров. В январе 1917-го вернулся в Россию, где и был арестован (по словам самого Оберучева, его должны были выслать в Иркутскую губернию). Однако в результате Февральской революции он был освобождён, а вскоре, по ходатайству местного Совета, Гучков назначает его командующим войсками Киевского военного округа! Стоит ли удивляться тому, что при благосклонном попустительстве Оберучева власть в Киеве прибирает к рукам Центральная Рада?
Сам "командующий" в сентябре 1917 года был направлен с военно-дипломатической миссией в Копенгаген, откуда уже не вернулся. Зато – проявил себя талантливым и плодотворным писателем. Сидя в Стокгольме, Оберучев уже к декабрю 1917-го (!) успел накатать воспоминания ("В дни революции").
В мемуарах полководец Оберучев предстаёт большим оптимистом: "Как ни тяжелы переживаемые в настоящее время события, но они не должны вселять сомнения в успехе русской революции, так как коллективный разум и коллективная любовь к родине переработают всё в таком направлении, что строительство новой молодой России пойдёт по правильному пути". Как видно, единственной сильной стороной Оберучева было отменное чувство юмора…
Спору нет! – многие царские военачальники были безынициативны, бездарны и откровенно неумны. Но неужели эти, новые, были лучше?!
Помимо "чистки" генералитета и тотальной "демократизации" армии, при министре Гучкове начал развиваться ещё один страшный процесс (который грозил со временем не только разрушить армию, но и взорвать само государство) – процесс создания национальных частей. Надо сказать, что национальные формирования были и в императорской армии: достаточно вспомнить знаменитую "Дикую дивизию" или чехословацкую бригаду (сыгравшую впоследствии столь значительную роль в Гражданской войне). Однако теперь речь шла о другом: во взбаламученной России поднял голову сепаратизм.
Так, собравшаяся в Киеве самозваная Центральная Рада уже в мае 1917-го обратилась к Временному правительству с нахальным "меморандумом", в котором, помимо прочего, требовала выделения всех военнослужащих-украинцев в отдельные войсковые части ("как в тылу, так, по возможности, и на фронте"). С подобными предложениями "самостийники" обращались и к местным представителям центральной власти – в частности, к новому командующему войсками Киевского военного округа. Тот – эсер и поборник "федерализма" – тут же разрешил формирование украинских частей из добровольцев, не подлежащих призыву в действующую армию. Спрашивается: зачем? – ведь понятно, что в эти части будут записываться все кому не лень.
Надо ли говорить, что на фронт "национальные части" идти не думали, зато становились реальной вооружённой силой в руках местных "самостийников"! Впрочем, что фронт? – на фронте у "демократа" Брусилова появляется свой Украинский полк имени гетмана Мазепы!
§ 2.4. Окончательно развалил и разложил русскую армию преемник Гучкова на посту военного и морского министра – юрист Керенский.
Одним из первых шагов Керенского в качестве военного министра стал приказ "ввести в жизнь армии и флота" так называемую Декларацию прав солдата. Эта Декларация предоставляла солдатам право состоять в любой (стало быть, и в пораженческой) политической партии, позволяла вести в частях любую (стало быть, и пораженческую) пропаганду, разрешала беспрепятственную доставку в войска любых (стало быть, и пораженческих) печатных изданий.
Власть командиров фактически отменялась – ибо все права в сфере "внутреннего самоуправления", контроля и наложения наказаний предоставлялись "выборным войсковым организациям". Последние сохранившиеся правила воинской вежливости Декларация также отменила. Если бы на должность русского военного министра каким-нибудь образом ухитрился пробраться Вильгельм Второй, он бы не мог придумать ничего лучшего.
Сам Керенский очень гордился этим своим приказом – хвастался, что на такое не отважился даже Гучков! Соответственно, командирам, лишённым всякой власти и права наказания, оставалось только уговаривать своих подчинённых: выполнить приказ, пойти в бой и т. д. Пример подавал лично Керенский – разъезжая по фронту и без устали выступая на митингах. Таким образом он готовил запланированное летнее наступление русской армии (получив в солдатской среде хлёсткое прозвище "главноуговаривающий"). Неудивительно, что июньское наступление "революционной армии" закончилось полным провалом…
Керенским продолжалась специфическая – по принципу "отрицательной селекции" – кадровая политика. Выдвиженцы нового военного министра ("птенцы Керенского", как их называли) не уступали по своей колоритности выдвиженцам Гучкова. Например, в июле 1917-го Керенский назначил начальником кабинета военного министра "родную душу" – собственного шурина подполковника Барановского. На следующий день Керенский произвёл своего родственника в полковники, а уже в августе – в генералы ("за отличия по службе"). Так что ничто человеческое не было чуждо творцам новой, свободной России!
Командующим войсками Казанского военного округа Керенский назначил своего друга – бывшего присяжного поверенного Коровиченко (который проявил большие стратегические таланты в роли тюремщика царской семьи – "содержал узников в полной изоляции и при этом сумел внушить им чувство уважения к новой власти"). Впоследствии Керенский перебросил даровитого стратега на должность командующего войсками Туркестанского военного округа. Там Коровиченко сам оказался в роли узника: был посажен революционными солдатами в тюрьму и убит прямо в камере. Достойный конец карьеры для тюремщика, надо сказать!
Но самой фантасмагорической фигурой в руководстве военного министерства стал профессиональный террорист, бывший руководитель Боевой организации эсеров Савинков – убийца, поэт, писатель, авантюрист и политический перевёртыш. По воле Керенского Савинков назначается – не много, не мало – товарищем (заместителем) военного министра. Что хорошего мог сделать на таком посту этот изверг, знал только Керенский и его коллеги по кабинету.
Глава 3
§ 3.1. Царское командование часто упрекают в том, что оно обескровило русскую армию, довело её до состояния острейшего кадрового голода на всех уровнях: генеральском, офицерском, унтер-офицерском и солдатском. Упрёки эти во многом справедливы. Действительно, царские генералы не снискали себе лавров великих полководцев в Мировой войне – образованных, современно мыслящих военачальников среди них было немного. Но это ещё больше утяжеляет вину революционных реформаторов, которые проредили генералитет своей варварской "чисткой"; буквально – отняли суму у нищего! А уж кого насажали взамен!
Но так ведь преступления Временного правительства против армии не исчерпываются изгнанием "нелояльных" генералов. Весь "дефицит", образовавшийся на различных этажах армейского организма, "февралисты" только усугубили!
Так, царское командование обвиняли в том, что оно не берегло кадровое офицерство ("золотой фонд" любой армии). Действительно, кадровых офицеров на начальном этапе войны совершенно не берегли. В результате огромной убыли офицеров – и в армейских частях, и в гвардии – нехватку приходилось компенсировать офицерами военного производства, наспех подготовленными по ускоренной программе. Это, конечно, была неравноценная замена.
Да, вина царского правительства перед русским офицером велика. Но разве это может идти хоть в какое-то сравнение с тем, что сделало Временное правительство?! При Временном правительстве офицеров стали попросту убивать! – свои же солдаты и матросы. Притом, убивать безнаказанно. Конечно, эти убийства не были официально "санкционированы" новой властью; но убийства совершались по её вине, при её молчаливом попустительстве и не влекли за собой никакой кары!
Это проявилось со всей наглядностью уже в первые революционные дни – когда в Петрограде, Гельсингфорсе и Кронштадте солдаты и матросы убивали своих офицеров, а военный комендант Петрограда Энглельгардт грозил карами… офицерам (за то что они якобы отбирают у солдат оружие).
Но бывало и хуже! Порой за убийство офицера награждали. Так, "восстание" лейб-гвардии Волынского полка началось с подлого убийства штабс-капитана "Дашкевича. Старший фельдфебель учебной команды Кирпичников подговорил подчинённых не выполнять приказы командира, а когда тот, увидев настроение солдат, пытался спастись бегством, – убил его выстрелом в спину. За это гнусное злодеяние Кирпичников был буквально обласкан новой властью – произведён в подпрапорщики и награждён Георгиевским крестом 4-й степени. Награду "герою" вручал новый командующий войсками Петроградского военного округа генерал Корнилов. Фотографии Кирпичникова с описанием его подвига украсили страницы российских газет (там его называли "первым солдатом революции").
Удивляться ли после этого тому, что солдатня и матросня окончательно распустилась, а положение офицеров в собственных частях стало невыносимым?
В первые же дни "великой и бескровной" произошли массовые убийства офицеров – когда в Гельсингфорсе и Кронштадте (главных базах Балтийского флота) матросами были убиты десятки офицеров, включая командующего флотом адмирала Непенина. Но и в последующие месяцы убийства офицеров подчинёнными были обычным явлением. При этом почувствовавшая свою безнаказанность солдатня – в отличие от немецкой шрапнели, валившей всех без разбора, – убивала, прежде всего, самых лучших офицеров (в ответ на их попытки повести подчинённых в атаку и т. д.). Некоторым из обречённых на смерть удавалось бежать. В любом случае – армия теряла лучших представителей своего командного состава.
А офицерам, оставшимся в строю, преподавался наглядный урок: что надо делать, чтобы остаться в живых? – пресмыкаться перед солдатами, беречь их от передовой, беспрекословно выполнять все их пожелания, раболепствовать перед комитетом солдатских депутатов! По мере дальнейшей большевизации солдатских масс и солдатских комитетов (нараставшей на протяжении 1917 года) убийства офицеров происходили всё чаще. Русская армия – некогда славная своей дисциплиной – превращалась в вооружённую толпу.
Точной статистики по убитым офицерам нет (в частности, данные по жертвам кронштадтской бойни в разных источниках различаются в разы). Но в любом случае общее число офицеров, ставших жертвами солдатских и матросских самосудов на протяжении февраля-октября 1917 года, исчисляется сотнями.
Помимо угрозы немедленной физической расправы, офицерам постоянно грозила опасность незаконного ареста собственными подчинёнными. В каком-то смысле это был ещё более вопиющий произвол, чем убийства. Ибо убийство, как правило, совершается быстро, а содержание под стражей подразумевает "длящееся" беззаконие (и – преступное бездействие официальных властей).
Так, многие офицеры Балтийского флота не были убиты в первые революционные дни, но долгое время содержались под стражей по воле Кронштадтского совета. Вялые попытки Временного правительства их освободить советом игнорировались. Впрочем, убийства и незаконные аресты не стоит "противопоставлять" друг другу: очень часто аресты офицеров заканчивались их убийством.
Что уж говорить о таких "пустяках" как полное разрушение военных традиций? Хоть это и не пустяки: военная машина испокон веков держалась на традициях! После Февральской революции началась коренная ломка всех устоявшихся форм. Во-первых, была уничтожена вся привычная монархическая атрибутика – было запрещено ношение императорских вензелей и короны, ликвидированы шефские названия частей, отменены военно-придворные звания.
Во-вторых (что важнее), офицеры перестали быть "благородиями" – привычное титулование офицеров было также отменено. В-третьих (что ещё хуже), с офицеров начали снимать погоны. Мало кто знает, что погоны у офицеров российского военно-морского флота были отняты ещё в апреле 1917 года приказом военного министра Гучкова! Армия старательно "разофицеривалась". Многие честные офицеры (особенно – кадровые) не могли вынести творившегося в армии кошмара и сами сводили счёты с жизнью. За восемь месяцев "демократического правления" более восьмисот офицеров покончили с собой. Их смерть – на совести Временного правительства.
И после всего этого у либеральных щелкопёров (в том числе – эмигрантских) хватает нахальства разбирать вины царского правительства перед армией! Воистину, человеческое бесстыдство не имеет пределов.
§ 3.2. Однако, как бы ни были велики проблемы, вызванные низким профессиональным уровнем новоиспечённых полководцев (назначенных Гучковым и Керенским взамен изгнанных) и молодых офицеров военного производства (поступающих в войска на место убитых), стократ страшнее была проблема качества и количества "нижних чинов"! Это был тот самый анекдотический случай: "во-первых – гадость, а во-вторых – мало".
Конечно, большая доля ответственности лежит на царском командовании, которое не берегло живую силу и не сумело сохранить необходимый резерв профессиональных офицерских и унтер-офицерских кадров. Впрочем, кадровый голод был неизбежным следствием затяжной войны, в которой задействованы массовые армии… В случае же с Россией проблема усугублялась сравнительно низкой долей образованного населения. Объективной причиной было и то, что солдатская масса на фронте устала от войны; и то, что каждый новый призыв оказывался слабее предыдущего и был всё менее "мотивирован" на победу. Всё это отнюдь не способствовало сохранению высокого боевого духа в войсках.
Но разве одна только русская армия столкнулась с такими проблемами на третьем году войны?! Разве не было бунтов во французской армии? Разве не пришлось французам казнить сотни своих дезертиров и пораженцев? Так что тут всё зависит от власти. Если власть намерена выиграть войну, то она проявит необходимую твёрдость и будет пресекать крамолу – и в тылу, и (тем более) на фронте. Если же она не способна на жёсткие меры в условиях войны, то такая власть погибнет и без внешнего врага!
Именно "нижние чины" оказались в условиях революции самым слабым звеном армейского механизма. Стремительная деморализация солдат и унтер-офицеров приводила к тому, что фронтовые части, во-первых, превращались в недисциплинированные, плохо управляемые толпы (крайне сомнительные в боевом отношении – так что новая дивизия не стоила прежнего полка); а во-вторых, толпы эти ещё и таяли как снег на плите (по причине разросшегося до невиданных масштабов дезертирства).
Традиционно основную вину за развал русской армии возлагают на Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов (неизвестно кем выбранный и неизвестно кем уполномоченный), издавший знаменитый Приказ № 1. Этот приказ часто называют "смертным приговором русской армии". Содержание этого – действительно возмутительного! – документа приводилось в исторической литературе бесчисленное количество раз, бесчисленное количество раз цитировалось и комментировалось. Так что, наверное, нет смысла повторяться. Нарождающаяся Советская власть первым же своим приказом проявила свою преступную сущность. Левые социалисты всегда были врагами русского государства! – было бы глупо пытаться что-то ещё добавить к их откровенно разрушительным приказам, "наказам" и "воззваниям". С ними и так всё ясно.
Куда интереснее другой момент: вопрос причастности к созданию этого документа господ либералов из Временного комитета Государственной Думы (через день ставших министрами Временного правительства). Традиционный взгляд на историю Приказа № 1 достаточно "снисходителен" к российским либералам: они, дескать, не одобряли положений этого приказа, понимали его пагубность для армии и всячески пытались сгладить его негативные последствия.
Временное правительство корят, в основном, за "слабость и нерешительность", по причине которых оно не смогло властно отменить неразумные решения экстремистов из Петросовета и провести свои собственные – разумные. При этом грешат на "возобладавшие в обществе анархические инстинкты" и чрезмерную мягкость господ министров, органически не способных на жёсткие меры (потому и не совладавших с таким народом). Словом, во всём усматривается этакая трагедия прекраснодушных идеалистов – то ли "поспешивших появиться на свет", то ли по какой-то случайности угодивших "не в ту страну".
Действительность была совершенно иной. Вряд ли кто-то решится назвать идеалистами Гучкова, Милюкова, Терещенко или Коновалова. Они были очень даже прагматичны! – в деле политической борьбы с царским режимом, в гонке за избирателями, в искусстве плетения заговоров… При этом в методах они отнюдь не стеснялись: охотно использовали самые грязные и "жёсткие" приёмы. Примеры чего приводились выше.
Да и после прихода к власти они не миндальничали! Достаточно вспомнить участь царской семьи и высших сановников, расправу с генералитетом, а также судьбу правых политических организаций и изданий. Когда надо было преследовать невиновных или притеснять "охранительные" политические силы – господа либералы не стеснялись в методах и не боялись "перегнуть палку". А вот на то, чтобы обуздать разрушительные силы, у них, похоже, просто не хватало желания.
Так и с Приказом № 1. Понятно, что Временное правительство не могло одобрить всего, что там написано, – ведь Петросовет своим приказом заявлял претензию на политическую власть! Пункты 3 и 4 Приказа говорят об этом вполне определённо. Петросовет был конкурентом думских либералов, и они это знали. Но в то же время – не воспрепятствовали выходу в свет этого гибельного приказа! И даже не спросили своего коллегу – министра юстиции Керенского, – как он находит возможным одновременно быть членом правительственного кабинета и депутатом Петросовета, сеющего анархию.
Наверное, причина была в том, что устремления Петроградского совета и Временного правительства были "однонаправленными". Ведь первый же правительственный документ – "Декларация Временного Правительства о его составе и задачах" – во многом созвучен приказу № 1!
Так, пункт 2 Декларации гарантировал всем гражданам новой России следующие блага: "Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допускаемых военно-техническими условиями". А военно-технические условия допускают многое! Когда враг не наступает, отчего бы солдатикам не организовать стачку? Вскоре они, кстати, так и начнут делать.
Пункт 8 Декларации был прямо ориентирован на солдат: "При сохранении строгой военной дисциплины в строю и при несении военной службы – устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам". Да! – пусть тыловой солдат в свободное от нарядов время ходит на большевистские митинги. Где его будут агитировать: "Штык в землю и беги домой делить помещичью землю!") Или пусть фронтовик почитает между боями "Окопную правду" – узнает, что ему надо бросить оружие и идти до немецких окопов, пить шнапс и "брататься" с немецкими пролетариями.
Может, стоило немного подождать с "солдатскими правами" во время войны? Нет! – пункт 8 Декларации содержит специальное дополнение: "Временное правительство считает своим долгом присовокупить, что оно отнюдь не намерено воспользоваться военными обстоятельствами для какого-либо промедления в осуществлении вышеизложенных реформ и мероприятий". Герои! Они не намерены обращать внимание на то, что идёт война…