Отсюда вывод: "Быть может, "заговор Распутина" всё же был? Точнее, "заговор Александры". Что на это скажешь? – всё может быть в нашем подлунном мире… Но всё же не Александра Фёдоровна предлагала Родзянко убить царя (или хотя бы Марию Павловну). Наоборот – это её предлагали убить заговорщики! Да и как можно верить на слово Родзянко? А – Манасевичу-Мануйлову?!
И все эти "факты" щедро обставлены авторскими оговорками: "конечно, нет стопроцентной уверенности, что всё именно так и обстояло", "детали так и останутся тайной", "чертовски трудно разобраться в хитросплетениях этих дней, свидетели противоречат друг другу, виляют, недоговаривают", "Курлов вопреки своему обычному стилю откровенно крутит и подпускает тумана, так что решительно невозможно понять, что же, собственно, тогда происходило".
Однако конечный авторский вердикт таков: "но, повторяю, всё это чрезвычайно похоже на правду". Нет! – повторим – всё это чрезвычайно похоже на бред!
§ 1.9. То, что против Николая Второго составлялись многочисленные заговоры (в думской, военной и даже великокняжеской среде), хорошо известно. Возможно, какой-то из этих вариантов заговорщики попытались бы осуществить на практике – если б все карты не смешали февральские беспорядки в Петрограде.
Но вот то, что "царь с царицей" сами ели друг друга как пауки в банке, – стопроцентная выдумка. Ныне известны и изучены те документы и свидетельства, которые не были доступны "науськиваемым" современникам: дневники и переписка Николая Второго, Александры Фёдоровны, их родственников, показания и воспоминания министров царского правительства. Все эти данные полностью опровергают предположения о "коварстве" Александры Фёдоровны по отношению к своему супругу. Она была безусловно верна ему – и как жена, и как подданная.
Что же касается назначений и увольнений периода 1915–1917 годов, то их можно, пожалуй, назвать бездарными действиями власти, "министерской чехардой" (по формулировке Пуришкевича) – но уж никак не "переворотом"! Как показал на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии генерал Климович: "Мне казалось, что какой-нибудь организации влияющей нет, – это хаос, полный хаос"…
Интересно и то, что Климович – как-никак, бывший шеф российской полиции, впоследствии неплохо себя проявивший у Врангеля в Крыму, – считал "средоточием вредных безответственных влияний" не Распутина, а Вырубову: "По-моему, в центре этого хаоса всё же стояла г-жа Вырубова. Это всё моё личное впечатление. К ней, потом, примазывались те, кому удавалось. В данном случае, удавалось немногим подойти; например – Мануйлову. Если не непосредственно к Вырубовой, то к Никитиной, к Распутину". Так что выделить какого-то всевластного "тайного правителя" в этой массе было невозможно! Ну, и самое главное: "Засим, то, что группировалось около Распутина, в широком политическом смысле, политических целей оно, несомненно, не преследовало, а скорей преследовало цели чисто извлечения личных выгод".
Кстати, этот вывод – скорее о "хаосе", нежели о чьём-то "всевластье", – лучше всего подтверждают не чьи-то (более или менее авторитетные) рассуждения, а простая констатация фактов! За период 1915–1917 годов (считающихся временем наибольшего влияния императрицы и Распутина) в России сменилось четыре премьер-министра, пять министров внутренних дел, четыре военных министра, три министра иностранных дел, четыре министра юстиции, четыре обер-прокурора Синода и т. д.
Если бы был какой-то реальный и всевластный "тайный кабинет" – то уж наверное он нашёл бы максимально удобных (и покорных) исполнителей. Однако же перманентный правительственный кризис продолжался на протяжении всей Мировой войны. Но, при этом, – никаких "переворотов"! Настоящий переворот произойдёт в феврале 1917-го – и будет направлен против всех сторон и участников этих мифических "переворотов".
Глава 2
§ 2.1. Понятно, что слухи об окруживших российский трон "тёмных силах" не сводились к рассуждениям о "неконституционности" действий, направленных на отстранение от власти законного монарха. "Подлинная цель" (которую якобы преследует придворная камарилья) была прямо указана. Именно это – ключевое! – обвинение в адрес царского окружения и явилось главной "информационной бомбой".
Но здесь надо будет сделать небольшое отступление. Дело в том, что роковое обвинение в государственной измене, брошенное оппозицией в адрес верховной власти, конечно же, не было "искренним". Чего не было – того не было! Но вот благоприятная почва для выдвижения подобных обвинений – своего рода "питательная среда" для их возникновения – была подготовлена всеми предшествующими событиями. Беда в том, что очень многие и на фронте и в тылу готовы были принять всю эту ересь за чистую монету.
Причиной было то, что в условиях тяжёлой, затяжной войны буквально все слои русского общества охватила искренняя – то есть стихийная, а отнюдь не "срежиссированная" кем-то – германофобия. От чего она, конечно, не становилась менее вредной и бесчеловечной… Яркими проявлениями этой вспышки германофобии, последовавшей сразу после начала Первой Мировой войны, стал разгром немецкого посольства в Санкт-Петербурге, крайне неудачное переименование самого Санкт-Петербурга в Петроград, запрет немецкой речи (под страхом крупного штрафа или тюремного заключения) и прочие патриотические благоглупости.
Справедливости ради надо сказать, что нечто подобное имело место быть и в других воюющих странах. Достаточно вспомнить смену фамилии английской правящей династией! – из Ганноверской превратившейся в Виндзорскую. Это то же самое как если бы Романовы вдруг переименовались в Зимнедворецких или Царскосельских.
Германофобские настроения в русском обществе значительно усилились в 1915 году, в период тяжёлых поражений русской армии.
Эта "антинемецкая истерия" 1915 года проявлялась двояко. Прежде всего – в форме ещё более обострившейся ненависти к немцам (ярким проявлением которой стал трёхдневный майский погром в Москве, сопровождавшийся убийствами). Одновременно официальными властями предпринимались шаги куда более серьёзные, чем эта "частная инициатива масс": принудительное отчуждение земель у немцев, массовое увольнение немцев с предприятий, запрещение немецких фирм, закрытие немецких школ и газет. Планировалось даже выселение немцев Поволжья в Сибирь (приступить к которому собирались в 1917 году)! А кроме того, охватившая общество истерия проявилась в виде невиданной прежде вспышки шпиономании – главным объектом которой были, разумеется, немцы (хотя пострадали от неё не только они).
§ 2.2. В то же время приходится признать, что для этого стихийного озлобления имелись определённые предпосылки. Дело в том, что со времён Петра Первого и Анны Иоанновны в российских "верхах" было непропорционально много немцев. Этому преобладанию немцев возле трона в значительной мере способствовал уже упомянутый романовский обычай жениться на немецких принцессах и родниться с немецкими владетельными домами. Поэтому немцев было традиционно много в придворных кругах, в гвардии и в армии (особенно – на руководящих постах).
Надо сказать, что это было признаком известного неблагополучия! Нынешние попытки "толерантных" отечественных авторов объяснить всё "высокими профессиональными качествами немцев как военных" (видимо – и как придворных?) явно недобросовестны. Русские – тоже хорошие солдаты. Приписать всему русскому обществу намерение оставить военную стезю и отдать её "на откуп" чужеземным варягам тоже не удастся. Тем более – карьеру в гвардии! Тем более – на руководящих должностях!
Безграничные перспективы, связанные с успешной военной карьерой, не позволяют рассматривать такое предположение всерьёз. Так что "немецкое засилье" нельзя считать досужим вымыслом русских шовинистов, выдумкой на пустом месте. Для этого "вымысла" имелись вполне конкретные основания.
Русские юноши шли в военные почти так же охотно, как немцы. Но вот в дальнейшем начинались странности… Стоит бросить беглый взгляд на старший офицерский и генеральский состав российской армии накануне Первой Мировой войны. Немцы составляли примерно 1/10 от общего числа подполковников. Видно, что военную службу немцы действительно любили! Любили настолько, что составляли более 1 /7 от общего числа полковников! А вот в привилегированной когорте офицеров Генерального Штаба ("кузнице кадров" высшего начальствующего состава) немцы составляли уже 1/6. Если же посмотреть на российский генералитет, то он был немецким более чем на 1/5. Что уже – явный дисбаланс, учитывая ничтожно малую долю немцев в составе населения Российской Империи!
С национальностью лиц, занимавших старшие и высшие командные должности, наблюдается примерно та же картина, что и с воинскими званиями. Точно такая же "перевёрнутая пирамида". Если от общего числа полковых командиров немцы составляли менее 1 /8, то от числа дивизионных командиров – 1/4. Каждый четвёртый командир дивизии – немец! Что же касается высшего военного руководства – командиров корпусов, командующих войсками округов, начальников высоких штабов, – то здесь уже немцы составляли до 1 /3 от общего числа военачальников!
Что – немцы лучше учились? "Средний немецкий офицер" учился в несколько раз лучше "среднего русского"? В несколько раз добросовестнее относился к исполнению служебных обязанностей? Или просто – был "в несколько раз более одарён", чем его русские сослуживцы?!
Истинная причина, наверное, всё-таки в другом. Это становится очевидным, если сравнить упомянутую долю немцев среди высшего военного руководства (1/3) с долей немцев среди командного состава привилегированной гвардии: тоже – 1/3. И с долей немцев в императорской свите: тоже – 1/3. Уж там-то особых талантов точно не требовалось! Главное – принадлежать к "нужному" клану, иметь сильную протекцию и уметь, в свою очередь, оказывать услуги сильным мира сего. Вот и вся наука.
Кстати, есть свидетельства того, что немцы откровенно выживали русских офицеров из некоторых "немецких" гвардейских полков. Так что отмахнуться от проблемы "немецкого засилья" невозможно – точно так же, как от проблемы роста шовинистических настроений во время войны.
§ 2.3. Но это же и доказывает всю нелепость обвинения российских немцев в поголовном "изменничестве"! Все эти немцы – военачальники русской императорской армии – были россиянами в нескольких поколениях. Здесь они родились, выросли, получили образование и здесь же делали карьеру (часто – весьма успешную). Их интересы были неотделимы от интересов России и от судьбы правящей династии.
Помимо этого, уже сам масштаб "немецкого присутствия" доказывает: если бы военнослужащие-немцы (или, по крайней мере, сколь-нибудь значительный их процент) были изменниками – русский фронт неминуемо бы рухнул уже в 1914 году. Так ведь мало того что "русские немцы" доблестно воевали на полях Первой Мировой! – даже впоследствии, после крушения Империи, многие из них показали себя с наилучшей стороны в годы Гражданской войны. Однозначно – немцы в Российской Империи были "охранителями", а не разрушителями.
Тем не менее, страх перед немецким шпионажем – как некая рефлекторная реакция обывателя на военные поражения – вполне понятен. Но, помимо всех этих (будем считать их "объективными") причин массовой германофобии и шпиономании, сказывались ещё и субъективные влияния! Так, одним из главных разжигателей шпиономании в стране был великий князь Николай Николаевич. В этом направлении его деятельности отчётливо просматривается "шкурный" мотив: стремление переложить ответственность за военные неудачи (следствие его ошибок на посту верховного главнокомандующего) на подрывную деятельность шпионов и изменников. Одним из самых возмутительных эпизодов этой "охоты на ведьм" стало откровенно сфабрикованное дело полковника Мясоедова.
Но, в целом, шпиономания в русском обществе была вполне искренней. Даже без всякого искусственного "повышения градуса". Доходило до смешного. Тот же великий князь Николай Николаевич, видевший шпионов и предателей повсюду – например, в еврейском населении прифронтовой полосы, – сам не избежал обвинений в измене! Молва об измене верховного главнокомандующего распространилась ещё осенью 1914 года. Так что на "немца-изменника" в воюющей России образца 1915–1917 годов – достаточно было только показать!
§ 2.4. Все эти бесконечные слухи об "измене" – немцев, евреев, военного министра Сухомлинова, верховного главнокомандующего Николая Николаевича – показательны тем, что доказывают: в условиях охватившего страну военного психоза в сочувствии врагу, измене и шпионаже мог быть обвинён буквально кто угодно. Тем более – если он этнический немец… Понятно, что в такой обстановке слухи о "предательстве" и "сочувствии врагам" не могли не затронуть представителей Царствующего Дома (этнических немцев, состоящих в родстве чуть не со всеми германскими владетельными домами). И действительно – обвинения не замедлили.
Правда, "общественные обвинители" часто валили в одну кучу и клеймили "немецкими приспешниками" всех урождённых иностранных принцесс. В сочувствии врагу обвиняли даже вдовствующую императрицу! Марии Фёдоровне (оказавшейся, по слухам, жуткой Мессалиной), помимо романов с Распутиным, Столыпиным, Фредериксом и т. д., приписывались ещё более пикантные амурные приключения. Например, с командующим 1-й армией Ренненкампфом (которого молва "назначила" главным виновником поражения русских войск в Восточной Пруссии) и даже – с самим Вильгельмом Вторым!
Сочинителям и разносчикам подобной "информации", видимо, было невдомёк, что датчанка Мария Фёдоровна всю жизнь ненавидела Германию, не любила немцев (даже невестку свою невзлюбила не в последнюю очередь из-за её немецких корней). Кроме того – глубоко презирала лично императора Вильгельма, которого называла в своём дневнике "бессовестной скотиной".
Не избежала тяжких обвинений и великая княгиня Елизавета Фёдоровна. Она – глубоко верующая православная, беззаветно любящая Россию, – подозревалась не просто в "сочувствии врагу", а в прямом шпионаже. Так что чуть не была растерзана толпой во время майского погрома 1915 года. Ну ещё бы! – мало того, что сама немка, так ведь в условиях войны занималась организацией помощи раненым воинам (в том числе, разумеется, и военнопленным). Как же не предательница?! Чтобы избавиться от подозрений, надо было, наверное, сделать всем немецким раненым смертельную инъекцию?
Самое смешное – то, что Мария Фёдоровна и Елизавета Фёдоровна были яростными противниками подозревавшихся обществом в шпионаже Распутина и Вырубовой. А Мария Фёдоровна – так даже и самой Александры Фёдоровны, чьё влияние на Николая Второго она всегда считала пагубным. Однако тёмные массы не желали знать этих дворцовых "раскладов" – и молва всех их изображала как одну шпионскую ячейку. Толпе достаточно было того, что все они – и Мария Фёдоровна, и Елизавета Фёдоровна, и Александра Фёдоровна – урождённые иностранные принцессы. Старая брачная традиция с наступлением эпохи народных войн сыграла над "заморскими принцессами" злую шутку!
§ 2.5. Что уж говорить о главном объекте слухов и сплетен – царской семье и её ближайшем окружении?!
Интересно, что слухи о "немецкой ориентации", о "прогерманских симпатиях" Николая Второго, Александры Фёдоровны и Григория Распутина появились ещё до начала мировой войны – в обстановке июльского международного кризиса. Исключительно в связи с их миролюбивой позицией! Это тогда расценивалось обезумевшим обществом чуть ли не как предательство.
Самого Николая Второго обвиняли в преступном миролюбии – объясняя подобное "отсутствие патриотизма" немецким происхождением императора. Так, ещё в период предвоенной мобилизации небезызвестный Лемке (в 1915–1916 годах исполнявший в Ставке обязанности военного цензора), записал в своём дневнике: "Манифестации на улицах местами имеют величественный характер. Все, кроме крайних левых, принимают в них то или иное участие. Царь-немец боится войны и упорно стоит против неё, в особенности в военном совете".
Что тут сказать? "Николай Кровавый" – он и есть "Николай Кровавый"!
В том же грехе миролюбия обвиняли и Александру Фёдоровну. Например, великий князь Николай Михайлович в сентябре 1914 года делился с вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной своими многомудрыми соображениями: "Сделал целую графику, где отметил влияния: гессенские, прусские, мекленбургские, ольденбургские и т. д., причём вреднее всех я признаю гессенские на Александру Фёдоровну, которая в душе осталась немкой, была против войны до последней минуты и всячески старалась оттянуть момент разрыва".
Хорош же был настрой у тогдашних патриотов – граждан страны, ставшей жертвой агрессии!
Григорий Распутин – тот на момент начала войны лежал при смерти после покушения (и потому активно вмешиваться в государственные дела не мог при всём желании). Однако его антивоенная позиция была хорошо известна русскому обществу. Сразу же после начала войны ему это припомнили. Ведь выступать против втягивания России в ненужную войну – "освободительную борьбу балканских стран" – есть преступление, на которое способен только "злейший враг святой Христовой церкви"!
Надо сказать, что такое шельмование царского друга в открытой печати (журнал "Отклики на жизнь") свидетельствует о чрезмерной мягкости российской цензуры в условиях мировой войны.
Понятно, что с момента первых же военных поражений мысли доморощенных "контрразведчиков" обратились на императрицу Александру Фёдоровну. О её "предательстве" распускались совершенно дикие и курьёзные слухи. Причём самым невероятным слухам охотно верили не только в деревнях и в запасных батальонах, но и в высших кругах! Французский посол Палеолог отмечал: "Вот уже несколько раз я слышу, как упрекают императрицу в том, что она сохранила на троне симпатию, предпочтение, глубокую нежность к Германии. Несчастная женщина никаким образом не заслуживает этого обвинения, о котором она знает, и которое приводит её в отчаяние".
Люди попроще – не посещавшие ни дворцов, ни аристократических салонов – тем не менее, тоже претендовали на "осведомлённость" и охотно рассказывали о том, например, какое впечатление производят на императрицу вести с фронтов: "Наша государыня плачет, когда русские бьют немцев, и радуется, когда немцы побеждают". Разговоры о немецких симпатиях императрицы нашли своё отражение в модном анекдоте (который пересказывали в самых разных слоях общества) – о словах цесаревича Алексея, адресованных не то няньке, не то генералу Брусилову: "Когда немцы бьют наших – папа плачет, когда наши бьют немцев – мама плачет".
Впрочем, обвинения в адрес Александры Фёдоровны (осуждаемой ранее за попытки сохранить мир!), с учётом быстро наступившей усталости от войны, несколько изменили вектор: "Сама государыня императрица является главной изменницей. Она отправила золото в Германию, из-за неё и война идёт". Да уж, "глас народа – глас Божий"!