Вова с большим энтузиазмом собирал заказы и денежки в "нашем маленьком городке" и привозил порой такие вещи, что даже самые смелые меломаны вздрагивали, приходилось их убеждать, что это и есть теперь та самая настоящая музыка. Сила убеждения – страшная штука и она работает! Так что в восьмидесятом у нас были Police, Franc Zappa в невероятном количестве, Culture Club, Talking Heads, Clash, UB40, Kid Creole, Madness. Чуть позже Japan, The The, да чего только не было…
Мой брат Максим и Миша Кучеренко уже учились и осваивались в Москве, и, познакомившись с музжурналистом Артемием Троицким, начали приобщаться к жизни музыкального андеграунда в виде подпольных концертов, самиздатных журналов, формировавших тогда модель нового молодежного независимого сознания. Как я уже говорил, от него появились записи отечественных групп и первые приглашения на выступления "АУ" в Подмосковье, на панк-фестиваль в Зеленограде в 83-м и на всевозможные конспиративные московские квартирники.
Мы с Синим продолжали курсировать по маршруту "город-Свердловск-Москва-Свердловск-город", знакомились там с новыми людьми, возили при себе тяжеленные сумки на музыкальные толкучки разных городов с целью обмена пластинок, бесконечно переписывали музыку на бобины и прогуливали по причине похмелья работу, он – в цеху, я – в лаборатории. Потом он заделался чертежником в секретный конструкторский отдел и мы могли встречаться поперек дня в затихающих в послеобеденное время бесконечных коридорах НИИ, делились мыслями и прикалывались над неказистой действительностью.
Ну а вечером, понятно, шли в винный магазин, причем я брал пару сухого красного, а Владимир предпочтительно портвешок, чтобы "дызнуло". Синий тогда подстригся а-ля Терри Холл из Fun Boy Three – пучок кудряшек сверху и бритые виски и затылок, таким образом определив моду на стрижки среди местных продвинутых ребя. Все стали состригать все сзади и оставлять спереди челки.
М. Б. Ну а все таки, как материализовались именно "Братья по разуму"?
И. Ш. До 1983-го пили-пили, курили-курили. У нас же росла самая крепкая трава на месте бывшей биорадиолаборатории, где проводились эксперименты по воздействию радиации на растения. И слушали всю эту прекрасную и ужасную музыку, а на апрельском мужском собрании, взяв уже рекордный ящик вина, постановили, что пора организовывать свою собственную группу. Название выдал художник Вадик, почитатель творчества Курта Воннегута и братьев Стругацких, по имени футбольной команды из романа "Улитка на склоне". То есть "Братья по разуму". Всем понравилось, да еще сам Вова являлся бешеным фанатиком спортивной футбольной жизни, так что выпили ящик вина за это решение и расставили роли в будущем спектакле.
Эстетикой была выбрана "новая волна" с элементами классической и тувинской музыки. За иллюстрации отвечал профессиональный художник Вадим Кутявин, окончивший Челябинское художественное училище. Жил он во время учебы в деревенском доме на окраине, красил домашних мышей в разные цвета, чтобы не путать их между собой, (смеются) За звукотехнику, основу которой составил самопальный пульт, какие-то самодельные примочки и провода, взялся Игорь Ракин по прозвищу "Артист", впоследствии погибший за свой первый миллион, заработанный на продаже компьютеров тому же институту, где все работали. Быть вокалистами вызвались сразу несколько: Алексей Морозов, ныне амстердамец, гражданин Голландии, Валера Голубев с нежным голосом а-ля Гребенщиков в юношеском возрасте, Вова, сразу почувствовавший приближение катарсиса, и Гоша Рыжий, то есть я. На вопрос "что петь?" ответили подвернувшиеся под руку сборники советских песен 50-х годов. Оставалась открытой тема музыкального сопровождения, ведь ни инструментов, ни музобразования у нас не было. Тут помог счастливый случай.
Обладатель самого длинного "хаера" в городе, человек пришлой культуры, приехавший из Свердловска и работавший мастером телефонных сетей вместе с нашим Игорем Ракиным, будущим идеологом и вокалистом опального дуэта "Бэд Бойз", Александр Мальцев, он же Фишкис, обменивался с нами дисками на день-другой и принимал у себя в гостях. Жил он окнами на лес, в котором мирно прогуливался со своей собачкой, а развлекался тем, что вырезал кольца из магнитной пленки, склеивая их так, что на его катушечнике крутился один и тот же ритмический рисунок, а он наигрывал под это дело на флейточке и гармонике. Я увидел в этом глобальное разрешение нашей проблемы, взял у друзей пару магнитофонов, настриг и склеил колец из магнитопленки, воткнул в тот самый пульт микрофон, накрылся одеялом, чтобы родителей не пугать, и спел две песенки собственного сочинения. Потом намотал их на маленькую катушку, подписал и получился реальный продукт, хотя папа ласково пообещал мне, что в следующий раз вызовет скорую из дурдома. Ребята послушали, загорелись, и мы стали собирать студию у Игоря Ракина дома, где жила, уже на пенсии по психическому нездоровью, его мама, периодически отъезжавшая в больничку подлечиться. Так мы превратили банальную совковую тупиковую пьянку в коллективный творческий прорыв. Главное же идея!
Вова начертил специальные оси-держатели для катушек, по которым должна была скользить и не провисать пленка, ведь петли могли быть большими, и нам их выточили из тяжеленького сплава. Я натащил туда несколько катушечников типа "Нота" улучшенная, "Ростов" проверенный, таких чтобы воспроизводили четко и писали "с циком". Игорь, спаявший ранее несколько оригинальных схем, предоставил целый набор микрофонов – комплекты от отечественного оборудования, подключил все через пульт и понеслось! Мама Игоря легким светлым облачком пролетала "по делам" над проводами и растянутыми лентами, пока шла ворожба над рождением звука, потом наливалось по полстаканчика винца, и происходила пробная, она же, порой, чистовая запись. Так мы за месяц, по вечерам и выходным совершили работу над первым альбомом под названием "88 А" – по номеру квартиры, где он был создан. "Времена хорошие, хорошие времена!" – пели в четыре глотки взрослые вроде ребята. Да так дружно, что форточки приходилось плотно закрывать во всей нашей "хрущевке". Недавно я осознал, что модель слаженного группового пения показал всем детям нашего поколения Олег Анофриев, когда героически исполнил все партии для мультика "Бременские музыканты" один. Так что явление такое у нас в подсознании сидело, да и веселое это дело – спеть парням дружную хорошую песню. Под аккомпанемент незабвенных Gary Numan, Human League, Howard Devoto и других зарубежных электрогероев мы начали наше неповторимое путешествие в страну творческого оргазма. Песни рождались одна за другой, что-то было взято у отечественных поэтов, что-то сочинено мной, кое-что принес Вова Синий, а некоторые вещи рождались абсолютно коллективно. Парням раздавались бумажные листочки и все кропали по несколько строчек, а из самых лучших создавалась песня. "Беломораканал" вышла как пародия на рекламные блоки каких-то дремучих радиостанций и была озвучена хриплым голосом Гоги Кузнецова, музсподвижника и закадычного друга Вовы. Вадим тут же отрисовал обложку альбома – такие ребята в пиджаках с магнитоголовками вместо голов. Мы наделали копий с оригинала, наклеили коробок с оформлением, и альбом поехал по стране, где попал в студии звукозаписи и был активно растиражирован заинтересованными лицами.
Альбом вызвал широчайший общественный резонанс, что подтверждается тем, что многие до сих пор помнят это событие. Троицкий, как музыкальный критик, в то время в своем традиционном сложносочиненном стиле похвально отозвался о наших начинаниях, (цитирует статью А. Троицкого о новых достижениях) Сейчас я понимаю, что получилось нечто наивно-романтическое с элементами слезы и надрыва, но в то же время необычное и наступательно-созидательное, хотя, порой, из-за примитивной технологии не совсем внятное. Так, на строчку "Ну кто сказал, что вреден гад? Зеленый змий мне друг и брат", это была наша кавер-версия песни Свиньи-Панова-"Автоудовлетворителя", был вопрос одного меломана-стоика из Свердловска: "Вы там что поете – "Ленин – гад"?".
М. Б. А с соседствующими в Свердловске уральскими музыкантами у вас складывались какие-то отношения?
И. Ш. Надо сказать, что наши иногородние друзья охотно приглашали нас на различные культурные мероприятия, например, на уникально-редкие концерты свердловской группы "Урфин Джюс", где я сначала не мог определить кто это в джинсовой паре и в накрученных бигудями волосах с тонким пронзительным голосом и бас-гитарой – парень или девушка. Когда объяснили, что это чувак, Александр Пантыкин, я был шокирован. Такой был настоящий рок, удар прямо в поддых! Трое музыкантов лупили громкий, неожиданно суперкачественный хард-рок на русском. Дальнейшие их совместные выступления с новой группой "Наутилус Помпилиус" уже не были так увлекательны. Спасала все Настя Полева, выходившая вовремя в белом медицинском халате на сцену, создавая своим неописуемым голосом чудный и навсегда запоминающийся образ дивы уральского рок-движения. Концерты эти происходили по выходным дням в жестких условиях промзон 80-х в Челябинске и Свердловске, на сценах пролетарских красных уголков. Как-то, охамев от выпитого в жарко натопленном автобусе портвейна, мы приперлись на подобное мероприятие, куда-то туда, где кончаются трамвайные рельсы, в небольшой заводской клуб, больше похожий на благоустроенный сарай. На столах по углам были разложены умные советские книжки, труды Леонида Ильича, брошюры наглядной агитации, а в зале стояло с десяток рядов стульев для зрителей. Наша тепленькая семидесятническая компашка уселась в первом, понятно, ряду чтобы полулежа вытягивать ноги и посасывать запасы портвейна прямо из горлышка. Было тогда уговорено шесть бутылок, как помню. А на сцене, на расстоянии вытянутой руки, выступала молодая группа "ЧайФ" со вполне себе бодрой программой.
Развлекались мы тем, что периодически выдергивали шнур басиста из комбика, и он, бедолага, растерянно искал причину исчезновения звука, чем вызывал наш дружный хохот.
Надо сказать, что музыканты были абсолютно неагрессивны и дружелюбны даже к нам, пьяным хамам. Когда вино закончилось, наступил перерывчик, заскучавшие, мы слоняясь по помещению, хихикали и щупали литературу. В результате во время последовавшего выступления "Помпилиусов" Синий выбрался между песнями на сцену и торжественно вручил Славе Бутусову что-то из подобранных здесь же агиток в награду за передовое искусство. После следующей песни Вова снова взобрался туда же и вручил Бутусову все труды Брежнева пачкой. Надо отдать должное крепким нервам и покладистому характеру будущей звезды отечественного поп-рока, так как он проявил терпение и вежливость. Нас всячески утихомиривал Володя Шахрин, а когда узнал кто мы и откуда, стал нашим хорошим другом и нейтрализовал дальнейшее хулиганство. Но забава наша не сошла нам с рук так просто, ибо после концерта мы, совершенно пьяные, оказались в объятьях зимних отдаленных от центра районов. Внезапно на какой-то небольшой площади, где мы стояли кучей из шести человек, причем уже с озвученным нехорошим предчувствием, что "пора отсюда валить", появились фары "Жигулей", забитых внутри людьми в белых рубашках и галстуках. Машина остановились рядом, оттуда высунулись явно нетрезвые рожи в стиле "свадьба гуляет" и спросили нас как-то резко, не видели ли мы здесь вот таких людей да этаких машин. И дернуло же нас, в ответ, грубо пошутить. Последовал жесткий натуральный наезд машиной, с дракой, в результате которой мы на сутки потеряли Синего. Чудом из близлежащего сугроба перекочевал он в кровать какой-то сердобольной татарочки. Больше мы на концертах не балагурили, а тесной дружбы с уралрокерами как-то не сложилось, хотя я впоследствии встречался и с Пантыкиным и с Шахриным. Просто все были заняты собственным делом.
М. Б. А с официальной властью, в пору "культурных гонений", отношения как складывались?
И. Ш. Когда в области появились известные запретные списки на западные и отечественные группы, мы оказались там на букву "Б". На дискотеках завелись комсомольские культурные комиссии с листочками, на которых был напечатан порядок звучания песен в течение вечера, скрепленный официальными печатями и подписями. Диск-жокеи изощренно издевались над этими серьезными и трезвыми среди веселящейся толпы, объявляя песни по списку, а на самом деле включая другие.
Началось стукачество и подсиживание в среде культурных работников, музыкой заинтересовались и "значки" и "серые пиджаки", стало душновато. Однажды мне позвонили доверенные лица и сообщили, что нас уже заложили, и вот-вот придут по домам с обысками именно по теме запрещенного творчества. Я тогда, к своему стыду сломал и тихо выбросил оригиналы – негативы обложек двух альбомов, сделанные на стеклянных пластинах. Очень не хотелось нервировать родителей по пустякам, тем более, что параллельно я упражнялся дома игрой на альт-саксофоне, чем довел "пэрентов" до белого каления, хотя инструмент был красивый, серебряный, чешский, с инкрустацией. Мы тогда переключились на индустриальные оргии в зданиях огромных складских помещений на окраине города, куда Вадим устроился ночным сторожем. Ударной установкой служили огромные вентиляционные трубы и скопище контейнеров на колесиках. По трубам мы лупили палками, контейнеры шумно ритмично сталкивали между собой, соло играл я на саксе, а Вова вопил как резаный в этом огромном ангаре. Он тогда пристрастился ходить в гости к другу доктору, который работал в скорой помощи неподалеку от этих складов. И тот щедро угощал желающих закисью азота, а то и еще чем похлеще, так что Вова приходил на репетиции с неземными глазами и пеной на губах. Это был Бовин фанк.
М. Б. Ну с этим как раз все понятно. А дальнейшее развитие всех этих экспериментальных записей присутствовало? Ведь ореол запрещенности и необычное звучание – как раз то, что нужно, пусть даже качество записи не ахти. Я просто вспоминаю весь этот флер, которым была окутана сложившаяся сеть распространения магнитоальбомов и самиздата. Но это был рочок под флагом запретности, в который стремились многие лабухи.
И. Ш. Запретность – да. Второй и третий альбом распространяли даже так: агенты оставляли экземпляры на скамейках в больших городах в местах, где собиралась передовая молодежь или даже в залах ожидания аэропортов. Видимо, это и сработало, к тому же в наших головах поселилось ощущение вселенский масштабности от собственной деятельности. Особенно после того, как в 1986-м Сева Новгородцев в своем эфире, рассказывая о революционной перестроечной музыке, поставил песню "Беломорканал". А потом, в 1988-м, воткнул в русский передовой хит-парад наравне с группой "ДК" наше "Хей-хей". Или тот же New Musical Express, упоминавший "БПР" наряду со звездами русского рока. Действовало такое признание сильно и уносило далеко.
А в 1987-м мне удалось поздравить с днем рождения Вову Синего, загремевшего-таки в пермский стройбат после двухмесячного госпитального сопротивления. Поздравил через того же Севу Новгородцева песней любимой группы The Cure. Я просто написал и отправил через знакомых письмо с просьбой об этом на адрес русской службы ВВС и надо сказать, что сам Вова, находясь в армии, поздравление получил, услышал и порадовался. Работает орбитальная почта, факт.
А ушки-то у парня всегда были на макушке. И армия его только раззадорила своим тупизмом. Он умудрился разжиться там магнитофоном вроде "Маяк-Астра" и требовал новых записей. Исправно получал посылками катушки, пересыпанные шоколадками, грецкими орехами и заначками с анашой. В армии Вова собрал ансамбль и назвал его "Звездочка", записей не делал. Там же, в стройбатовской части, он ознакомился с тем, как строительный кран падает на людей, как железо и бетон их убивают, писал веселые письма, особенно с того момента, когда впереди нарисовался дембель и можно было почувствовать себя почти свободным победителем красивых поварих.
Другой наш агент, Алексей Морозов, один из придворных полинаркоманов, изучавший любые способы выхода за пределы и получения кайфа, нашел наипростейший – курил в глубокий затяг на корточках и, дойдя до фильтра, резко вставал, от чего якобы получал настоящий приход с пятнами и кругами в глазах. Он тоже попал в солдаты, правда, пройдя через несколько лазаретов. В госпитале Алексей легко нашел общий язык с завлекарственной частью и разжился целой коробкой эфира, который пользовал прямо там же, не вставая с койки. Так нестроевые бойцы ходили в астральную разведку. Обильно смоченная эфиром ватка бросалась в полиэтиленовый мешок, который надевался на голову так, чтобы не было доступа воздуха. Задача была в том, чтобы не снимать этот пакет пока сознание это позволяет. В результате наш парень донюхался до того, что к нему явился сам дьявол с черной сигарой, с кончика которой насыпал Алексею пепла полные ладони. На вопрос "За что?" последовал ответ: "Это то, что ты хотел, а что с тобой еще делать? Ха! Ха! Ха!".
Алеша вернулся в реальность с помощью товарищей и продолжил службу в более сдержанных тонах. В секретном городе мы умудрились записать альбомы "Игра синих лампочек", "Молчать!", "Хали-Гали" под аккомпанемент не только петель, нарезанных из западных записей, но и с участием советской драммашины "Эстрадин", синтезатора "Поливокс", настоящего клавесина и минуса рижской регги-группы "Отражение". Пока все давалось легко и весело, вокруг были люди, участвовали красивые девушки, лилось вино, дымились дымки. Однако привычную квартиру пришлось оставить – у брата Игоря Ракина завелась невеста, и первое, что она сделала, стала мыть палубу по-матросски, то есть брала полное ведро мыльной воды и дугой выливала его на пол. Какие там пленки-шленки. Последнюю в Челябинске-70 работу "Ну как не запеть?" заканчивали весной-летом 1986-го на квартире у Синего пока его жена Марина где-нибудь отдыхала с сыном Арсением или же просто была на работе. На этом этапе микрофон был установлен в обложенной поролоном и матрацами классической советской новостроевской нише, а саму запись пришлось создавать практически вдвоем, ибо дружеский энтузиазм наших собратьев как-то иссяк, у нас же были в запасе неосуществленные идеи.
Надо отметить тенденцию технологического роста и улучшения качества звучания и исполнения песен в период расцвета той нашей деятельности. Позднее создавался более авторский материал с депрессивными настроениями, отчасти объясняемыми смертью моей мамы осенью 1985-го.
М. Б. Но с пришельцами-то Вова все таки пересекся? (смеются).
И. Ш. Да. К инопланетянам Вова угодил однажды, выйдя в тридцатиградусный мороз на трассе Свердловск-Челябинск в районе поворота на Челябинск-70. Главное условие контакта заключалось в том, чтобы скрыть от водителя и пассажиров автобуса причину высадки человека в таком безлюдном месте. Таков был общий порядок. Хотя порой, несмотря на конспирацию, вслед слышалось: "Да это семидесятчики выходят…" Вова попал в глухую ночь, и машин, возвращающихся в секретную зону, как назло не было. Итак, наш совсем не трезвый герой начинает постепенно замерзать, коченеть, терять подвижнось и готовиться к неминуемому… Когда звезда последней надежды снежинкой упала на холодные растрескавшиеся губы Вовы и не растаяла, он понял, что может больше не увидеть папу-маму, жену, сына и всякое любимое прекрасное. Только появление настоящей синей летающей тарелки с гостеприимными синими человечками спасло Вову – они за секунду подбросили его через 15 км до КПП, куда уже среди ночи была вызвана скорая помощь. Вова спасся и стал Синим по-настоящему!
Именно синие человечки угостили Володю синим порошком, а он не будь дурак весь его махом и потребил. Отсюда такая потрясающая выносливость и жизнестойкость.