Но перед тем, как "защищать себя языком", Галилей пробует еще раз "защитить себя пером". Он заканчивает работу над письмом (по сути – небольшим трактатом), номинально адресованным вдовствующей великой герцогине Кристине Лотарингской [рис. 1.10], а на деле – совсем иным лицам, и прежде всего кардиналу Беллармино. Фактически это письмо развивает основные идеи письма Галилея Кастелли от 21 декабря 1613 года, но одновременно оно стало ответом ученого на письмо Беллармино Фоскарини, который переслал послание кардинала Галилею через Дини. Письмо великой герцогине ходило по рукам и было впервые опубликовано Маттиасом Бернеггером в 1636 году в Страсбурге. Однако трудно судить о том, сколь большую известность оно приобрело в начале XVII столетия и сколь заметным было его влияние. Поэтому я ограничусь далее лишь наиболее важными фрагментами.
Галилей начинает с жалоб на своих противников, над которыми он "всегда потешался", но те вместо благодарности за галилеевы издевки не только старались "показать себя более учеными", нежели он, но "пошли дальше", выдвинув против него "обвинения в таких преступлениях, кои… отвратительны" ему "более самой смерти".
Я не могу, – продолжает Галилей, – удовольствоваться тем, что несправедливость подобных наветов признают лишь те, кто знает и меня, и их, в то время как все остальные не ведают о лживости этих обвинений. <…>.
Мои противники обеспокоены несомненной правильностью <…> моих предположений, <…> отличающихся от общепринятых, а также сомневаются в возможности защитить себя настолько, что стараются отступить в область философии. Упорно стремясь нанести удар по мне и по моим открытиям, они решили соорудить из лицемерной религиозности (di simulata religioni) и авторитета Священного Писания щит, прикрывающий их собственные заблуждения.
После этого Галилей переходит к главному вопросу – о совместимости коперниканства и библейского текста. Он вновь, как ранее в письме к Кастелли, подчеркивает, что истинность гипотезы Коперника полностью доказана, тем самым рисуя сложившуюся познавательную ситуацию в идиллических тонах и оставляя в стороне все реальные трудности, связанные с таким доказательством и с доказательством научных утверждений вообще. Кроме того, он снова, как и в письме к Кастелли, настаивает – на этот раз вооружившись полученными, по-видимому, от того же Кастелли цитатами из Августина (с которыми Галилей обращался, впрочем, весьма вольно) – на недостаточности буквального понимания священного текста и необходимости в ряде случаев обращаться к его аллегорическому толкованию с целью выявления подлинного смысла Писания.
В письме Кристине Лотарингской Галилей, отстаивая правомерность своих выступлений в защиту коперниканства, опирается на два ортодоксальных положения: тезис кардинала Чезаре Баронио ("Дух Святой научает не тому, как перемещаются небеса, а тому, как нам туда переместиться") и тезис Августина ("истина заключена в сказанном божественным авторитетом, а не в том, что полагается слабым человеческим разумением. Но если кто-либо невзначай сможет поддержать это утверждение таким доказательством, в коем невозможно усомниться, то тогда мы должны будем доказать, что сказанное в наших книгах о шатре небесном не противоречит этим истинным утверждениям"). При этом первый тезис используется Галилеем для обоснования второго (в контексте представления о данных Всевышним двух книгах – Книге божественного откровения, то есть Библии, и Книге божественного творения, то есть Книге природы).
Однако все эти замечательные рассуждения имели мало ценности в глазах теологов, о чем я уже упоминал, комментируя письмо Галилея Кастелли. Фактически Галилей, при всей его совершенно искренней правоверности, когда речь заходила о демаркации между наукой и религией (точнее, теологией), отводил последней весьма скромную роль – теологические воззрения должны были временно заполнять пробелы в нашем познании мира. "Рысьеглазые" защитники веры быстро разглядели, куда могут завести выступления "рысьеглазого" флорентийского патриция. Церковь видела в науке ту сформировавшуюся в контексте христианской культуры универсализирующую силу, которой была она сама, силу, посягающую на изучение и объяснение всего, что есть в мире. Идея разделения сфер компетенции науки и религии, которую отстаивал Галилей, – мол, Дух Святой научает не тому, как перемещаются небеса, а тому, как нам туда переместиться, а следовательно, "весьма благоразумно не позволять никому использовать каким-либо образом священный текст для доказательства истинности любых натурфилософских утверждений", – теологически была совершенно неприемлема. Вопросы о "перемещении неба" и о перемещении души на небо разделить, конечно, можно, но остается реальная угроза, что рано или поздно найдется какой-нибудь кандидат физико-математических наук, который заявит, что и по поводу второго вопроса у него есть кое-какие соображения, и начнет писать формулы. Или, что еще хуже, объявится какая-нибудь особа, приближенная к начальству, и на вопрос последнего: "А где же тут в вашем сочинении Бог?" – с несокрушимой ровностью безбожия ответит: Citoyen premier Consul, je n’ai pas eu besoin de cette hypothèse. А почему бы и нет, если Галилей в "Dialogo" убеждал читателя, что "хотя божественный разум знает в них [в математических науках] бесконечно больше истин, ибо он объемлет их все, но в тех немногих, которые постиг человеческий разум <…> его познание по объективной достоверности равно божественному".
РАБЫ ВЫСОКОЙ ДОЛИ
В пятницу 19 февраля 1616 года одиннадцати экспертам (консультантам и квалификаторам) инквизиции были представлены для формального заключения два положения, вобравшие в себя суть гелиоцентрической теории Коперника:
Предложения, подлежащие цензуре:
Первое: Солнце находится в центре мира и совершенно неподвижно в отношении перемещений.
Второе: Земля – не центр мира и не неподвижна, но движется как целое, а также совершает суточное обращение.
Неясно, по чьей инициативе было сделано это представление. Известно только, что накануне, в четверг 18 февраля, соответствующее решение было принято на общем собрании Конгрегации инквизиции, однако никаких документов об этом собрании не сохранилось. Впрочем, известно, что по четвергам подобные собрания происходили в присутствии и под председательством папы, поэтому можно предположить, что инициатива исходила от самого Святейшего и, возможно, была реакцией на активные выступления Галилея, находившегося в то время в Риме, в защиту коперниканства. И уж во всяком случае весьма вероятно, что в деле так или иначе был замешан кардинал Беллармино, как наиболее авторитетный теолог в вопросах чистоты учения и борьбы с ересями.
В глазах инквизиции поведение Галилея означало, что он продолжает упорствовать в отстаивании весьма спорных с теологической точки зрения утверждений. Но в любом случае Священная канцелярия, как уже было сказано выше, должна была дать точную теологическую квалификацию основным положениям теории Коперника хотя бы потому, что обсуждение этой теории вышло за рамки чисто астрономических дебатов и приняло публичный характер, причем дело дошло до прямых обращений в инквизицию (я имею в виду обращения Каччини и Лорини).
Замечу, что среди экспертов не было ни одного астронома или натурфилософа, хотя все они в свое время изучали дисциплины тривия и квадривия и потому общее представление о перипатетической картине мира имели. Однако их церковно-теологический статус был весьма высок: генеральный викарий ордена проповедников (Vicarius generalis Ordinis Praedicatorum), генеральный комиссар инквизиции (Commissarius Sancti Officii) и его помощник (socius), управляющий Апостольским дворцом (Sacri Apostolici Palatii Magister; он же – главный цензор Ватикана), ученейший теолог Петр Ломбардский, номинальный архиепископ Армага (Ирландия) и т.д., причем большинство экспертов были доминиканцами.
Здесь уместно также – для лучшего понимания дальнейшего – сделать несколько замечаний относительно порядка работы экспертов Конгрегации инквизиции и Конгрегации Индекса запрещенных книг.
Конгрегация инквизиции состояла из нескольких кардиналов и клириков, обладавших необходимой компетентностью в вопросах теологии и канонического права. Последние назывались консультантами (сonsultores).
Консультанты вместе с аппаратом Конгрегации готовили необходимую документацию для кардиналов, давая им также советы. В случае необходимости консультанты, имевшие, как правило, степени магистра или доктора теологии (patres theologi), собирались отдельно на так называемое заседание квалификаторов (сongregatio qualificatorum), чтобы дать заключение по материалам расследования или, если речь шла о книгах, подлежащих рассмотрению инквизиции, проанализировать содержание опубликованных сочинений на предмет наличия в них еретических утверждений. В этом последнем случае консультантов называли также цензорами (сensores). Цензорские функции могли исполнять и теологи, не участвовавшие в работе инквизиционного трибунала "на постоянной основе". В Риме консультанты назначались папой, а потому, чтобы попасть в их число, надо было заслужить милость верховного понтифика, что удавалось далеко не всегда.
Консультанты инквизиции, а они были членами различных орденов, чаще всего доминиканцами, выражали свои мнения и ставили свои подписи в порядке старшинства. В целом эта иерархия имела следующий вид: архиепископы, епископы, декан Sacra Romana Rota (одного из судебных органов инквизиции), магистр ордена доминиканцев, управляющий Апостольским дворцом (magister Palatii Sacri), папские референдарии, комиссар инквизиции, консультант-францисканец и другие теологи, помощник комиссара. В 1556 году папа Павел IV декретом от 18 апреля распорядился, чтобы заседания Конгрегации Святой инквизиции в присутствии верховного понтифика происходили еженедельно по четвергам.
Затем, в 1564 году – сразу по окончании Тридентского собора, – Пий IV предложил кардиналам – членам инквизиции, чтобы ускорить прохождение дел, собираться дополнительно раз в неделю, но без папы. В итоге Конгрегация собиралась дважды в неделю – по четвергам (feria quinta) и по средам (feria quarta). В первом случае в присутствии и под председательством папы, во втором – под председательством cardinalis antiquior, то есть кардинала, раньше других получившего это звание. Эти собрания задавали ритм работы всей Конгрегации. А поскольку количество дел постоянно росло, то решено было по понедельникам (feria secunda), иногда по вторникам устраивать собрания должностных лиц инквизиции. Это были чисто чиновничьи рабочие встречи, без кардиналов. Встречи проводились не только в разном составе, но и в разных местах: по четвергам "in palatio apostolico apud S. Petrum" (то есть в Апостольском дворце) или "in palatio apostolico montis Quirinalis" (то есть в Квиринальском дворце); по средам до 1628 года – во дворце cardinalis antiquior, с 1628 года – "nel convento de’ padri Domenicani della Minerva", то есть в монастыре Санта-Мария-сопра-Минерва (Convento S. Maria sopra Minerva), в апартаментах магистра ордена доминиканцев; по понедельникам – во дворце Священной канцелярии. По свидетельству кардинала Де Луки, младшего современника Галилея, "подготовительные собрания происходили по субботам с целью решить, какие дела нужно будет передать консультантам (или, как их еще называли, квалификаторам, поскольку в их обязанности входило решать, какой конкретно приговор следует вынести в отношении утверждений, кои были сочтены неортодоксальными), а какие должны быть рассмотрены непосредственно самими кардиналами. На этом собрании присутствовало только шесть официальных лиц инквизиции. По понедельникам консультанты собирались и высказывали свое мнение по вопросам, которые должны были быть представлены кардиналам. По средам происходили кардинальские собрания, на которых заслушивались и обсуждались мнения консультантов, после чего кардиналы высказывали свои суждения. На следующий день, в четверг, некоторые кардиналы встречались в присутствии папы, для которого заранее резюмировались материалы дел. После обмена мнениями проводилось голосование в Конгрегации, и вопрос, таким образом, разрешался".
Из сказанного ясно, что формальное прохождение в инквизиции запроса о коперниканских положениях осуществлялось в следующем режиме:
– 18 февраля (четверг) 1616 года – решение папы о передаче запроса в инквизицию;
– 19 февраля (пятница) – запрос на итальянском языке поступает в Священную канцелярию;
– 20 февраля (суббота) – предварительное рассмотрение запроса чиновниками инквизиции;
– 23 февраля (вторник) – рассмотрение коперниканских положений на собрании консультантов.
Таким образом, чтобы дать необходимое заключение, экспертам инквизиции потребовалось максимум четыре дня (если допустить, что биение напряженной богословской мысли не утихало даже по воскресеньям).
В среду 24 февраля на пленарном заседании экспертов был составлен официальный ответ консультантов инквизиции на обращенный к ним запрос. Правда, подпись одного из назначенных консультантов – кармелита А. Паласиоса – отсутствовала. Возможно, это было связано с некой "особой" позицией кармелитов по отношению к теологическому статусу гелиоцентризма, а возможно, святой отец просто был занят другими делами или болел.
По первому пункту в заключении богословов было сказано:
Все считают, что это положение глупое и абсурдное с философской и еретическое с формальной точки зрения, поскольку оно явно противоречит Священному Писанию во многих его местах как по буквальному смыслу слов, так и по принятому толкованию и пониманию его Святыми Отцами и учеными теологами.