Я обошел гроб. Был он сколочен из великолепных струганых досок, ошкурен и обработан на совесть, и, судя по запаху свежего дерева, был изваян совсем недавно. И по всем показателям этот гроб, как сырье для полок, подходил нам как нельзя лучше. Я посмотрел на Гвоздя. Тот пожал плечами и, угадав мои мысли, сказал:
- А что… на плечи и в роту… по-быренькому так…
Я вернулся к окошку и спросил у оставшихся внизу:
- Мужики, никто некролога в училище не видел последние дни?
Ребята переглянулись.
- Не-а, Борисыч. Я сегодня через центральный вход два раза ходил. Не было там ничего.
- А я сменялся с "Борта". На КПП тоже ничего не было.
Некрологи в училище вывешивали в фойе парадного входа и на КПП, и хочешь не хочешь, но они в течение дня на глаза курсантам попадали.
- Так, мужики… гроб берем. Несем в роту, там и разберем, здесь стремно ломать… услышать могут.
Когда гроб спустили вниз и мы попримерились к нему то так, то эдак, оказалось, что гроб легче всего нести, как в траурной процессии, водрузив его на плечи с накрытой крышкой. Обвязав его какой-то найденной в кустах веревкой, чтобы крышка не спадала, мы синхронно подняли этот похоронный атрибут и двинулись старой дорогой обратно в роту.
На подходе к складу нашу процессию остановил неясный шум, доносившийся со стороны находившегося там у ворот часового. Аккуратно сняв гроб с плеч, мы отослали Гвоздя в разведку. Минут через пять он вернулся, озабоченно сообщив, что там дежурный по училищу проверяет караул, и, судя по всему, это надолго.
Дежурным по училищу в этот день заступил капитан 1 ранга Коломаренко, мужчина довольно немолодой и в силу своего предпенсионного возраста чересчур раздражительный. Был он начальником кафедры турбин, умом обладал изрядным, но под старость обрел немного склочный характер, который выражался в том, что уж очень ему нравилось учить курсантов жить и служить правильно. А значит, и часового сейчас наставляли, как правильно обходить тесный дворик склада, учили по-настоящему носить автомат и десятый раз отрабатывали с разводящим процедуру смены часового с поста с самым правильным эмоциональным и патриотическим настроем. А отсюда следовало, что мимо склада нашей похоронной процессии хода нет.
- Мужики, а может, напрямик? Через плац. А что? Коломаренко с караулом еще минут пятнадцать проколбасится, старший помощник дежурного сейчас спит. Дежурные по факультетам у себя в рубках ко сну готовятся. Быстренько промчимся через плац и по трапу вниз… в принципе можем проскочить.
Алёхин Толик парнем был взвешенным, и попадаться ни на чем не любил, а оттого его слова я принял к сведению и призадумался. Торчать с гробом на месте было как-то неудобно. Мог случайно забрести первокурсник из состава дежурного взвода, охраняющий так называемый гидролоток, и узрев в ночи четырех неизвестных с гробом, дать волю своей неокрепшей психике. Тот же Коломаренко после наведенного шороха на складе мог элементарно направится сюда в надежде перепугать того же первокурсника до нервного поноса и выпадения волос на затылке. Да мало ли чего. А тут и правда можно было совершить наглый, практически "суворовский переход через Альпы". Я еще почесал в затылке и отдал команду:
- Гроб на плечи! Вперед!
И мы, презрев всю безопасность нашего рейда, рванули напрямик по склону, к правой паттерне. Проходя ее, мы уже взяли ногу, чтобы разнобой не замедлял движение, и уже синхронно, шагая походным строевым шагом, вышли на плац. Наверное, это было красивое, завораживающее и одновременно страшноватое зрелище. Огромный училищный плац ночью освещался скупо, и теперь на него падал лишь лунный свет и подсветка парадного входа в учебный корпус. И вот по нему быстро и практически беззвучно плыл гроб, лежащий на плечах четырех абсолютно темных фигур. В какой-то момент мы оказались на самой освещенной части плаца, но вновь быстро нырнули в темноту деревьев. По трапу мы уже практически бежали, миновав самое узкое место в подземном переходе, вздохнули уже спокойнее и через несколько минут влетели в свою казарму, как мне казалось, не замеченные никем.
Дежурным по роте в тот день заступил старшина 2 статьи Дубровинский Сашка, в простонародье Дубрик. Парень безобразно умный, до такой степени, что, будучи старшиной класса, за пару занятий рассчитывал всем своим курсовики по ядерным реакторам только для того, чтобы его потом не драли за успеваемость всего класса. Как и все талантливые люди, Дубрик имел свои заскоки, причем часто веселые чуть ли не до паралича, а иногда и жутко принципиальные и вредные, за что позднее и вылетел из училища. Сейчас Дубрик, дождавшийся своих законных двух часов ночи, собирался спать и дефилировал по спящей казарме опоясанный одним полотенцем, но нацепив еще ради хохмы повязку "РЦЫ" на голую руку, пилотку и штык-нож на ремне. Наше появление с гробом вызвало у него неописуемый восторг, впрочем, как и у дневального. И Дубрик недолго думая скинул с него крышку и улегся в гроб, скрестив руки на груди и закрыв глаза. При этом Дубрик умудрился потерять полотенце, и мы дружно заржали при виде лежащего в настоящем гробу дежурного по роте голого, но тем не менее при всех атрибутах дежурно-вахтенной службы. Так бы мы наверное и ржали до упаду, но наше веселье прервал скрип двери. На пороге стоял дежурный по факультету, капитан 2 ранга Расщепков, и было заметно, что фуражка на его голове как-то самостоятельно начинает подниматься вверх. Вообще лицо у него было просто неописуемым. Глаза открылись на максимально возможную ширину, и в них проглядывала смесь всех возможных человеческих эмоций от неудержимого смеха до затаенного испуга. К тому же мы не успели занести гроб куда подальше от входа, и дежурный по факультету имел возможность в подробностях лицезреть немалое мужское достоинство Дубрика, отчасти прикрытое завалившимся на него штык-ножом. Сам же Дубрик за нашим хохотом не расслышал звука открывавшейся двери, и, лежа в гробу с закрытыми глазами, уже в воцарившейся тишине, продолжил начатый спектакль.
- Борисыч… прошу похоронить меня на пляже в парке Победы, с почетным караулом из начальников всех кафедр с палашами наголо, и троекратным салютом со всех кораблей Черноморского флота. Также прошу на мои похороны пригласить всех лаборанток с кафедры физики и электричества, особенно мясистую Танюшу из лаборатории ТОЭ.
В этот момент Расщепков вышел из состояния транса и вспомнил, что он офицер с двадцатью календарями за плечами.
- Я тебе, Дубровинский, сейчас твою мясистую часть оторву без наркоза!!! Дежурный говноголовый, бл… Встать!!!
Дубрик открыл глаза и, сообразив, что он не в самом одетом виде лежит ногами к рычащему дежурному по факультету, тем не менее презрев условности и отдав дань всем воинским уставам, сразу вскочил и, будучи все же в головном уборе, приложил руку к пилотке и бодро отрапортовал:
- Товарищ капитан 2 ранга, личный состав 131-й роты спит. Готовлюсь к ночному отдыху. Дежурный по роте старшина 2 статьи Дубровинский.
Чуть ли не булькающему от возмущения Расщепкову не оставалось ничего, кроме как принять доклад и тоже, скорее машинально, приложить руку к козырьку.
- Вольно, Дуб… блин… ровинский… твою мать. Хобот прикрой, чудовище прибрежное.
После этого он уже более спокойно повел глазами, и заметив в нашей кучке меня, коротко приказал:
- Белов, быстро в старшинскую. Всем, кто здесь есть, ждать на месте. Не пытайтесь заползти в кубрик, я всех запомнил… и этот… ящик убрать с глаз долой с центрального прохода.
В старшинской Расщепков, швырнув фуражку на стол, усевшись и закурив, поведал следующую историю. Оказалось, что старшим помощником дежурного по училищу сегодня заступил такой же, как и Коломаренко, флотский раритет, капитан 1 ранга Перминов. Страдая от возрастной бессонницы, он вместо того, чтобы чмокать губами на диванчике в дежурке, вышел на улицу перекурить. И надо же ему было это сделать именно в тот момент, когда нам пришлось на пару мгновений выскочить на свет, пересекая плац. Надо сказать, что увиденное впечатлило его до глубины души, а потому, опасаясь обвинений в старческом бреде и галлюцинациях, он обзвонил всех дежурных по факультету, тактично попросив незамедлительно осмотреть ротные помещения на предмет недавнего вноса в одно из них большого продолговатого ящика, при этом старательно и суеверно не произнося слово "гроб". И лишь только Расщепкову, прослужившему под его началом еще на действующем флоте лет десять, он доверительно сообщил, что видел четверых неизвестных, проносивших через плац самый настоящий гроб. Расщепков, на тот момент уже распластавшийся на шконке, мысленно чертыхнулся, и хотя абсолютно не поверил Перминову, как офицер исполнительный, привел себя в порядок и отправился осматривать казармы. И надо же ему было практически сразу обнаружить этот самый гроб, да еще с таким пикантным содержимым!
После своего рассказа дежурный как-то успокоился и даже нервно развеселился.
- Буду потом рассказывать… ха-ха. Не видел еще такого. Голый дежурный в гробу. Белов, а зачем вам гроб-то?
Теперь уже пришлось рассказывать мне. Расщепков, выслушав, ошалело покачал головой.
- Мама родная… из-за каких-то досок. Они что… организованно это сделать не могут… всем.
Я пожал плечами.
- Наверное, не могут.
Расщепков почесал небогатую на волосы голову, и, видимо, приняв какое-то решение, хлопнул ладонью по столу.
- Так, Белов, мне стакан чая сообразишь?
Я, естественно, кивнул.
- Тогда так. Пока я пью чай, этот… ритуальный ящик должен испариться. Выносите, разбирайте, что угодно, но когда я допью и выйду осмотреть помещения, чтобы даже его следов не было. Дежурного по роте снимать не буду. Рассмешил. И чтобы все, кто тут был, про это забыли.
Навсегда! Ясно? А Перминову скажу, что ему померещилось. А то как доложишь… сам потом не обрадуешься… затаскают, да еще и дурака из тебя сделают.
Я молча кивнул.
- Тогда наливай чай. И от пряничка не откажусь.
Надо ли говорить, что уже через пять минут гроб был разобран, и все доски были запрятаны по разным углам казармы. Коридор быстренько подмели, и когда дежурный покидал нас, все блестело и никаким образом не напоминало о творившемся тут десять минут назад безобразии. Дневальный выглядел как глянцевый военнослужащий на агитплакате, а Дубрик, которому уже давно полагалось спать, стоя навытяжку, с огромной преданностью в глазах и не опуская руку, вздетую к бескозырке, терпеливо дожидался, когда Расщепков покинет помещение. Дежурный по факультету, узрев эту картину всемерной преданности воинской службе, насмешливо хмыкнул и, открывая дверь, все же не удержался. Наклонившись к Дубрику, он негромко сказал:
- А ты, Дубровинский, свою мошонку больше в гроб заживо не клади. Примета плохая, знаешь. Отсохнет!
Утром, после того как вся рота отправилась на занятия, Дубрик с дневальными оперативно и с большим энтузиазмом превратили гробовые доски в довольно аккуратные полки в сушилке, а я, забежав перед обедом в роту и осмотрев работу, смог с нескрываемым удовольствием доложить на построении об устранении замечаний самому Коню, гарцевавшему вдоль строя училища в поисках одной, только ему ведомой жертвы. Тот принял к сведению и, надо отдать ему должное, уже через час залетел в нашу роту, где его с самого утра ждал настроившийся на нужную волну Дубрик. В итоге в первый и последний раз за пять лет наша рота получила отличную оценку за содержание казарменного помещения. Как я ни опасался, но гроб никто не искал. То ли рабочие просто занимались халтурой и, опасаясь репрессий, умолчали о пропаже, то ли кто-то, собравшийся отдать богу душу, срочно передумал, но ничего о пропавшем гробе я не слышал, а сами мы, естественно, благоразумно помалкивали.
И только на пятом курсе, на каком-то групповом занятии на кафедре ВМиС, уже год как ушедший в запас, но оставшийся работать на родной кафедре лаборантом капитан 1 ранга Перминов, помогая нам что-то заполнять, неожиданно рассказал, что первым звоночком, который заставил его крепко задуматься о пенсии, была одна ночь пару лет назад, когда ему померещилась траурная процессия с гробом посреди плаца.
Мимоходом. Шутки курсантской поры
Первый курс. Безумная пора. По училищной градации - "без вины виноватые". Издеваются все, кому не лень. Преподаватели - в воспитательных целях, старшекурсники - в традиционном порыве разнообразить жизнь за счет младших.
Десять утра. Все на лекциях. В казармах только вахта. Помощник дежурного по факультету курсант пятого курса, главный корабельный старшина скучает один в дежурке. Сентябрь в Крыму жаркий, поэтому на скуку наслаивается еще и липкое и душное состояние, когда хочется плюнуть на все, положить голову на стол и пару часов покемарить, размазывая слюни по вахтенному журналу.
Даже телефон не звонит. Одним словом - трясина. Блуждающий взгляд старшины натыкается на список телефонных абонентов факультета. Ага! В голову приходит светлая мысль. А не проверить ли свой первый курс на сообразительность? Способом, рожденным десятилетия назад. И сна уже как не бывало. Рука старшины твердо берется за трубку телефонного аппарата и набирается номер роты первого курса.
На том конце провода, недавний школьник и свободный человек, а ныне затравленный уставами и приборкой первокурсник с испугом хватает трубку.
- Дневальный по 111-й роте курсант Бойченко.
Старшина набирает в легкие воздуха, и концерт начинается.
- Старший помощник дежурного по училищу капитан 1 ранга Поломаренко! Дежурного к телефону!
Бойченко, очумевший от командного рыка, начинает голосить на всю казарму вызывая дежурного, такого же, как и он сам, перепуганного новой жизнью. Дежурный прибегает.
- Дежурный по 111-й роте старшина второй статьи Зайчук.
- Зайчук, вы что, с утра телефонограмму не получали? Почему из всего училища только ваша рота щетки еще не сдала? С ума сойти! Первый курс, а исполнительности никакой! В чем дело? Живо отвечайте!!!
Зайчук покрывается холодным потом. Ни о какой телефонограмме он, естественно, и не слышал. Но сообщение о том, что только они одни что-то не сделали, заставляет слегка увлажниться нижнее белье. Такое командованием не прощается.
- Товарищ капитан 1 ранга, а какие щетки? Честное слово, нам не сообщали!
- Всем сообщали, а вам нет? Юноша, вы мне ваньку не валяйте! Мы с вами потом разберемся. А сейчас срочно, бегом собрать все зубные щетки личного состава и чтобы через пять минут они были в санчасти! У дежурного врача на санитарной обработке, для дезинфекции. Перед обедом заберете обратно. И доложите!
Старшина с глубоким удовлетворением опускает трубку на телефон и приникает к окну. Спектакль начинается.
Перед глазами коренного севастопольца Бойченко пробегают нерадостные картины. Его наказывают, не пускают в увольнение к маме, ставят в наряды вне очереди. На глаза наворачивается слеза. Но надо действовать! Бойченко срывается с места. Вместе со вторым дневальным они лихорадочно обшаривают тумбочки сокурсников, выуживая зубные щетки и сваливая их в один полиэтиленовый пакет. Через пару минут семьдесят пять предметов личной гигиены курсантов собраны. Дежурный подписывает на листке номер роты, сует его в пакет и, снедаемый чувством огромной ответственности, вприпрыжку уносится в санчасть. Наблюдающий из окна старшина одобрительно улыбается и смотрит на часы. Наверное, и вправду за пять минут успеет!
В санчасти на обезумевшего первокурсника с вязанкой зубных щеток все смотрят, как на приведение. Он тыкается во все двери подряд, пока не попадает на начальника медслужбы. Подполковник за долгие годы службы в училище ко всему привык, и его уже сложно чем бы то ни было удивить. Он с сочувствием глядит на измученного дежурного и ласково объясняет ему, что это шутка, и что не он первый, и что шел бы он в роту, а по дороге подумал, как будет раскладывать щетки обратно по тумбочкам, ведь зубные щетки на флоте подписывать еще не догадались.
Все что бывает потом, оставим за кадром.
Патруль
Статья 77. Личный состав патруля при выполнении своих обязанностей должен служить образцом соблюдения воинской дисциплины, правил ношения военной формы одежды, воинского приветствия и воинской вежливости. Во время несения службы ему запрещается вступать в посторонние разговоры и отвлекаться от выполнения своих обязанностей.
Устав гарнизонной и караульной службы ВС СССР
Коль уж речь идет о военной службе, обойти вниманием такое явление, как патруль, просто невозможно. Без патруля жизнь военного любого ранга в гражданской части города пресна и неинтересна. Ну а для курсанта или матроса срочной службы это щекочущее нервы приключение, даже если твои документы в полном порядке и внешний вид радует глаз. Опять же, для каждого отдельно взятого гарнизона требования сугубо индивидуальны. Если в забытом богом Гаджиево грязная телогрейка и отсутствие увольнительного билета - еще не повод для задержания, то для южной столицы победоносного Черноморского флота отсутствие фамилии и номера военного билета на хромачах гарантирует строевые занятия до полуночи. Диалектика. Все познается в сравнении.
Первое мое знакомство с патрулем относится к периоду срочной службы. То были ничего не значащие игры в кошки-мышки на улицах Николаева, где я полгода парился в учебном артиллерийском полку, постигая азы командования гаубицей М-30 образца 1938 года. Позднее, когда я продолжал служить уже командиром орудия в городе Бельцы, отношения с патрулем тоже были чисто номинальные. Он существовал, но его мало кто видел. И это всех устраивало. Правонарушений меньше. Настоящий патруль пришлось увидеть только в Севастополе, уже в шкуре курсанта Высшего военно-морского инженерного училища. Скажу одно: любой прошедший школу севастопольского патрульного безумия сразу годен для подпольной работы в тылу врага. Уверен, все очевидцы и участники со мной единогласно согласятся.
Всякая гарнизонная служба - вдохновитель и гарант крепкого уставного порядка в отдельно взятом городе. По слухам, во всем необъятном Советском Союзе существовали всего две флотские комендантские службы, внушавшие легкий ужас военнослужащим всех рангов: в Севастополе и в Кронштадте. С балтийским оплотом правопорядка мне, к счастью, познакомиться не удалось. А в Севастополе, если перефразировать присловье "все дороги ведут в Рим", все военные дороги вели в комендатуру. Ну кто из служивших в восьмидесятые в столице Черноморского флота не помнит фамилий Бедарева, Зверева, Рудя, Бусыгина, Галактионова? Легендарные личности. Один другого стоит! По моему личному разумению, на комендантскую службу люди попадали по нескольким причинам.
Первая и главная - неспособность служить в любом другом месте. Например, позднее в моем родном северном Гаджиево один помощник коменданта длительное время третировал всех подряд. Служил ревностно, отдавался работе всей душой. А попал он в комендатуру после нескольких лет безуспешных попыток сдать зачеты на самостоятельное управление. Корабельную технику он так и не осилил, а вот проверять длину брюк и чистку блях ума хватало. Кстати этот орел заканчивал одно со мной училище по специальности "инженер по эксплуатации ядерных энергетических установок". Вот и вышло из него побочное дитя атомной энергетики и Строевого устава.