Отношения с иностранным языком складывались у меня сложно. Школу я заканчивал на Украине, в Феодосии. Там языки начинали учить с пятого класса. Класс в приказном порядке разделили на две группы: английскую и немецкую. Согласия ни у наших родителей, ни тем более у нас не спрашивали. Я оказался "немцем". Немец так немец. В том возрасте мне, в сущности, было по барабану, что учить. Начались занятия. Год учим. У меня в незасоренной детской голове язык мюнхенских пивоваров укладывался на редкость ровно и удачно. Учитель очень хвалила и ставила в пример.
Второй год постигаем язык Шиллера и Бисмарка. Все нормально. Я умудрился даже на какую-то городскую олимпиаду по немецкому языку загреметь. И был не самым последним.
Вдруг наш дорогой Леонид Ильич Брежнев где-то расцеловал и обслюнявил то ли Никсона, то ли Картера и подписал очередной судьбоносный договор о вечном мире и дружбе до гроба. До чьего гроба не уточнялось. Министерство просвещения всплеснуло руками: господи, а как же нам отреагировать на такой подвиг лидера страны и босса партии?! И ведь придумали чертяки! Взяли и перевели тех, кто учил немецкий, на английский! Не всех - но многих. Нашу школу в том числе. И дали нам команду за год догнать тех, кто уже два года "аглицкую мову" мусолит. И стали мы переучиваться. В итоге школу моя немецко-английская половина класса закончила, не зная толком ни тот язык, ни этот. Потом армия, потом поступление в училище. А там на первом курсе преподаватели кафедры иностранных языков нас по группам отбирать стали. По шесть-восемь человек. А отбирали на микроэкзамене. Так, ерунда - пару вопросов, ты пару ответов, и преподавателю ясно, кто ты и на что способен. А надо особо сказать, что кафедра эта была любима всеми без исключения. Там работали такие прекрасные и очаровательные женщины, что нет слов, - просто милейшие создания. Им прощали все - даже задолженности, хотя с ними в город не отпускали. Вот и запускали нас к ним по два-три человека, а они определяли твой уровень и отпускали с богом. Мой учитель Ирина Николаевна, дочь одного очень большого адмирала, была очень красивой женщиной, курсанты просто таяли под ее взглядом, вот так и я растаял при первой встрече. При всем этом внешние данные Ирины Николаевны были ни чуть не хуже внутренних, что, как известно, для женского пола крайне нетипично. Так вот, посадив меня перед собой, "англичанка", которой я, естественно, заявил, что в школе изучал именно ее язык, очень добрым голосом что-то спросила. Для старшего сержанта Советской армии, почти два года ничего не читавшего, кроме уставов Вооруженных сил и писем родителей и вдобавок изучавшего иностранный язык в школе вышеуказанным методом, вопрос оказался неподъемным. Ирина Николаевна снова что-то спросила. Я снова почесал в затылке. Наконец она поняла, что со мной надо разговаривать как с диким индейцем из племени навахо - при помощи не только речи, но и жестов. Показывая на меня, Ирина Николаевна четко и раздельно спросила: "What is your name?" Наконец, в моей голове что-то перещелкнуло, и я автоматически выдавил из себя фразу: "My name is Паша". Обрадованная Ирина Николаевна улыбнулась и, нежно похлопав меня по ладошке, сказала: "А ты дружок ко мне в группу. Иди". Я пошел. В коридоре я узнал, что она вела группу самых отстающих, или попросту тупых.
Позже выяснилось, что в компанию из восьми человек, которую кафедра общими усилиями отобрала для Ирины Николаевны, "тупых" попало не так уж много. За исключением меня, с чем я совершенно не спорил, к тупым отнесли моего друга Гвоздева, на мой взгляд, виртуозно владевшего английским языком для человека с берегов Волги. Да и все остальные были не хуже, а один кадет Вова Карпенко вообще виртуозно владел даже разговорной речью без словаря, что подтверждала сама Ирина Николаевна. Так и начали учиться. Активно заморская речь изучалась в училище до третьего курса включительно. Напоследок сдавался экзамен, и до конца пятого курса предмет шел факультативно. Раздали текст - перевел в срок - сдал зачет. Все. Никаких проблем. Язык преподавался технический, чисто инженерный, особых изысков в общении не требовавший. Все большей частью полутехнические тексты о ядерных реакторах. За три года обнаружилось, что не такая уж и "тупая" группа подобралась у нашей симпатяги Ирины Николаевны. Скорее всего, в этом была ее заслуга, а не наша тяга к знаниям. Мы просто считали неприличным являться на занятия к этой изумительной женщине не подготовившись, а уж если такое и случалось, то, хотя нам все всегда прощалось без последствий, мы прятали глаза и старались оправдаться всеми доступными методами. Ирина Николаевна и сама прекрасно понимала силу своего обаяния и эффектной внешности и кокетливо подчеркивала это. Кабинеты, где мы занимались, были маленькие, прямо-таки лингафонные клетушки, а место преподавателя располагалось на подиуме. Так вот, когда наша Ирина приходила в класс, она, величаво поводя бедрами, протискивалась через тесно расставленные столы под нашими взглядами. Затем она усаживалась на стул, закинув ногу на ногу и поддернув для удобства юбку, открывая до допустимой границы свои красивые ноги. Представляете, каково было всем нам? А в особенности мне и Гвоздеву, сидящим за первым столом. Эти соблазнительно оголенные ноги покачивались буквально в сантиметре от нас. Конечно, Ирина Николаевна делала все это неосознанно, просто повинуясь своей женской природе, но мы думали иначе, и даже гордились тем, что она относилась к нам, как к равным, никогда не ругаясь и не повышая голоса. Мы очень любили свою "английскую королеву", и она платила нам тем же. Что касается меня, то я и Гвоздев вообще стали Ириниными любимцами. Я неплохо рисовал и всегда выручал ее, когда надо было оформить дружескую стенгазету на кафедре в связи с днем рождения преподавателя или какого-нибудь торжества. Гвоздев же неплохо учился, и был юмористом по жизни. На конкурсах стенгазет кафедры я рисовал карикатуры, а он придумывал тексты. В итоге, ведомые Ириной Николаевной, мы всегда занимали первые места.
Три года пролетели в минуту. Подошло время экзаменов. Наша Ирина с обезароживающей улыбкой довела всей группе, что принимать его будет она и еще одна легендарная женщина кафедры, тоже Ирина, но Сергеевна; что волноваться не надо, все получат то, что заслужили за все эти годы. Оснований не верить нашей королеве у нас не было, и готовились мы к этому экзамену без обычных зубрежки и нервотрепки. Единственное, что немного портило настроение, так это приезд в училище очередной комиссии из Управления высших военно-морских учебных заведений. Шла сессия, и орда золотопогонных проверяющих носилась по всему училищу и совалась на все экзамены в целях, так сказать, проверки правильности их приема. Но бродили они в основном по специальным техническим кафедрам, и к необразованным пока третьекурсникам не заглядывали.
Экзамен начался торжественно. Еще с вечера мы отправили гонца в город, где он на собранные деньги купил два громаднейших букета роз. Всю ночь букеты плавали в ванне с водой, дабы не потерять свежий вид. После завтрака группа выстроилась в аудитории в ожидании экзаменаторов. Наконец они появились. Две красавицы. Две настоящие женщины. Более высокая Ирина Николаевна, и чуть пониже Ирина Сергеевна. Абсолютно непохожие друг на друга, но каждая обаятельная и неповторимая по своему. Поздоровались. Первые шесть человек вытянули билеты и расселись за столами. Надо сказать, что проходило все это действие в лингафонном кабинете, где каждый сидел отдельно и был отгорожен от соседа стеклянной перегородкой. Каждый билет включал в себя перевод, пересказ и ответы на вопросы по тексту. Естественно, по-английски. Начали готовиться. Как-то совершенно случайно получилось так, что я и Гвоздев закончили подготовку первыми и одновременно. Так же одновременно высказали желание начать сдачу. Великодушный Гвоздь, понимая, что я не такой дока в языке, как он, предложил мне направиться к нашей Ирине Николаевне, а сам шагнул к Ирине Сергеевне. И вот, как только мы заняли места перед нашими симпатичными экзаменаторами и положили перед ними листки с переводом, двери аудитории открылись.
Первым в дверь шагнул начальник училища контр-адмирал Длиннов и многозначительно и незаметно для следующих за ним поднял палец вверх. За ним протиснулся еще один незнакомый адмирал, с лицом типичного арбатского флотоводца. Следом появились пять-шесть капитанов первого ранга с академическими лицами. Мы встали. Преподаватели тоже. Ирина Николаевна подошла к Длиннову и негромко доложила:
- Товарищ контр-адмирал, в 131-м классе проводится экзамен по английскому языку. Старший преподаватель Ирина Николаевна.
- Хорошо. Хорошо, - Длиннов повернулся и вопросительно посмотрел на пришлого адмирала.
Тот успокаивающе замахал руками.
- Продолжайте, продолжайте, мы здесь тихонечко постоим и послушаем.
Ирина Николаевна кивнула и повернулась к аудитории. Уж и не знаю, договорено ли у них с Ириной Сергеевной было или они за доли секунды взглядами обменялись, но Ирина Сергеевна неожиданно встала и торжественно произнесла, обращаясь к оторопевшему от неожиданности Гвоздеву:
- Молодец, Гвоздев! Пятерка! Иди. Кто следующий? Наверное, ты Карузов? Ну, давай, выходи!
Эдик Карузов был нашим вторым индивидуумом, для которых иноземная речь была, что матерная для обычных людей. Он без всяких эмоций поднялся с места и направился к столу. Ирина Николаевна неторопливо прошествовала на свое место, села, взяла со стола мои бумажки. Полистала их. Подняла на меня глаза. А в них чертики скачут!
- Спасибо, Павел. Ты меня, как всегда, не разочаровал. Отлично.
Я выпучил глаза. Когда рядом с тобой такой номер происходит с товарищем - это одно. А вот когда с тобой - это уже совсем другое. Ирина Николаевна шутить любила и умела, но экзамен.
- Белов! Иди, ты свободен. Собирайся в увольнение! - Голос учителя вывел меня из легкого ступора.
- Карпенко? Готов? Ну, давай! - услышал я, направляясь к двери. А от стола Ирины Сергеевны уже слышался негромкий баритон Эдика, что-то вещающего на хорошем английском языке о ядерной энергетике, кораблях и химии. А уже закрывая дверь, я услышал, что к нему присоединил свой голос Карпенко, стреляющий фразами со скоростью пулемета.
Минут через пять компания проверяющих выползла из кабинета. Все в коридоре вытянулись. По довольному лицу Длиннова было видно, какое сильное впечатление произвели на него наши "орлы-англичане". Члены же комиссии тоже вполголоса восхищались. Правда, больше не знаниями, а фигурами наших преподавательниц. Так или иначе все остались довольны. Мы с Гвоздевым оценками, начальник училища - сохраненным лицом, а комиссия. Тоже чем-то.
После экзамена мы снова построились в классе. Ирина Николаевна зачитала оценки. Все они соответствовали заработанному за эти годы. Кроме, наверное, нас. Ирина Николаевна тоже это понимала и поэтому в конце добавила:
- А Гвоздев и Белов. Будем считать, что они получили эти оценки авансом. За будущую службу! До свидания, господа гардемарины!
Прошло уже много лет. Я как не знал, так и не знаю английский язык. Да, наверное, никогда уже и не выучу его. Но наших добрейших и неотразимых леди с кафедры иностранных языков не забуду никогда. И их уроки английского.
Министр обороны. Встреча первая
Аггравация (лат. Aggravare) - преувеличение значения какого-либо явления.
Краткий словарь иностранных слов
Каждый военный всю жизнь будет помнить, если ему приходилось встречаться и тем паче разговаривать с каким-нибудь большим начальником, тем более если он известен всей стране или миру. А так как всю нашу историю государством мы были военизированным и имена наших министров обороны использовали на Западе как страшилки для доверчивых граждан, то я искренне горжусь, что мне довелось подержаться за руки аж двух наших главных военных.
Важные гости в любом флотском училище не такая уж редкость. То главком заглянет, то престарелый маршал какой полюбоваться, мало ли. Но вот обстановочка, сложившаяся после нашего возвращения из летнего отпуска, настораживала. Судя по всему, ждали кого-то очень высокого, выше некуда. Наш бедный второй курс не выползал с внешнего объекта, вылизывая аллеи и беля деревья, все училище красилось, асфальтировалось, даже страшно сказать: пятый курс заставили собирать бумаги вокруг своей казармы. И что еще странней: все это продолжалось каждый день и без упоминания имени гостя. Спешно реконструировалась образцово-показательная трасса - "БАМ". Этим маршрутом возили и водили всех важнейших посетителей наших стен, действовала она на них сильно, не зря училище ядерной энергетики. Гости, как правило, прибывали к нам морем, на катере. Там их ждали машины, и через спортивный городок везли наверх, в нашу знаменитую лабораторию ИР-100, единственный действующий реактор на территории Севастополя, если не Крыма. После гостей везли в учебный корпус, и проводили пешком через весь, к режимной зоне, где учились старшие курсы, и располагались секретные кафедры и лаборатории. После чего они, наверное, шли на банкет, либо в курсантское кафе "Бригантина", либо в адмиральский Голубой зал на камбузе. Это мне доподлинно неизвестно.
Шли дни. Мы все так же чистили и драили родные стены. И вот наконец, на общеучилищном построении наш Ашот Аракелович (вице-адмирал, начальник училища) громогласно объявил, что училище, впервые в истории ВМФ посетит министр обороны маршал Устинов. Все сразу встало на свои места. Ждали, но даты не знали. Теперь выяснилось, что приедет министр через десять дней, фронт работ огромен, дел хватит на всех. Начался беспримерный аврал. Посреди этой, уже целенаправленной, суматохи в стенах училища появились бесцветные личности в строгих костюмах и с невозмутимыми лицами. Облазили все училище, начиная от крыши и заканчивая баней, обнюхали все и долго изучали личные дела курсантов и офицеров в отделе кадров. На второй авральный день меня и моего друга Гену Боровикова вызвал к себе командир, и что самое неожиданное, прямо с занятий. Такое разрешалось делать, только если вызывал начальник училища. Грешным делом, я подумал, что Генка что-то отчебучил, и его со мной (а я был старшиной класса) вызывают на ковер. Но Генчик категорически отрицал всякие мои домыслы и уверял, что причин нет. Командир ждал нас в роте. Усадив нас в своем кабинете, он долго молча расхаживал перед нами, хмурился и, наконец, родил:
- Белов, Боровиков, мне приказали выделить от нашей роты двух надежных курсантов для встречи министра обороны. Я долго размышлял и остановился на вас. Вы ребята находчивые, смышленые - старшина класса и отличник. Возражения есть?
Мы молчали. Командир еще походил и неожиданно резко продолжил:
- Обосретесь - сгною! Приведите себя в порядок, через полчаса инструктаж у начпо. Вперед!
Мы подчистились и снова побрели наверх, в учебный корпус.
Инструктаж проходил в актовом зале училища. Там собралось человек тридцать курсантов всех курсов и столько же офицеров. Все расселись, на трибуну вышел начпо и начал объяснять задачу. Говорил он по-замполитовски долго и витиевато, поминутно вспоминая нашу ответственность, долг, политику партии и правительства, решения последнего съезда и многое другое. Никто ничего не понял. После него на трибуну взобрался начальник строевого отдела и перевел монолог начпо на земной язык:
- По всему маршруту движения начальника, короче по всему "БАМу", вас, товарищи курсанты, расставят изображать случайные встречи с министром. На сегодня наша задача: определить на плане ваши точки, разобраться с формой одежды. Все. Остальное начнем отрабатывать с завтрашнего дня, с каждым отдельно. Впереди неделя. Справимся.
На сцену вынесли огромный план училища, с обозначенным ярко-красным цветом "бамовским" маршрутом. Расстановка по постам прошла быстро и без затруднений. Нам с Генкой достался пост в фойе клуба, прямо напротив входа в актовый зал. Начальник строевого отдела снова вышел на трибуну.
- Все запомнили места. Добро. Начальник вещевой службы, прошу.
На трибуну еле вполз необъятный майор, начальник вещевой службы, славящийся своей непробиваемой жадностью (насчет формы).
- Товарищи курсанты! Всем на склад!
Это удивило. Если кто не знает, форму на флоте, как и во всей армии, дают на определенный срок, износил раньше времени - твоя личная беда. Носи что хочешь. Лишнего не дадут. Тем более наш начвещ. А тут такое. Мы все снялись с мест и потопали на склад. Военная мода проста, как бревно. Существует всего шесть размеров на все случаи жизни: 44 - 2, 46 - 3, 48 - 4, 50 - 5, 52 - 6, 54 - 8. Первая цифра - размер, вторая - рост. И если у тебя, бедняги, рост метр девяносто, но ты худ как соломина - получи свой 54-8 и не жалуйся, что в штаны еще трое таких же влезет. Не поможет. Главное - рост совпал, и точка! Крутись, как хочешь, но помни: ушивание военной одежды - это ее порча и наказывается в дисциплинарном порядке. А тут на складе, лично начвещ, отбирал каждому выходную форму одежды не по уставу, а по уму! Дали все: от хромачей и карасей до новых бескозырок и фуражек. Приказали погладиться и через час построиться нашей группой перед ателье. Я понял, что в ближайшую неделю учебы у нас, скорее всего, не будет. Через час нас шокировали в очередной раз. Начальник строевого отдела, беспощадный борец с неуставщиной и ушиванием, обойдя строй, сморщился, сплюнул и скомандовал:
- Шагом марш на примерку! Все, как мешки! Начальник вещевой службы, завтра они должны быть как с картинки, ни одной складки, все - как пятаки медные!
Нас стадом загнали в ателье, и предупрежденные мастера стали лихорадочно обмерять наши фланки и брюки. Переодевшись в казарме, мы сдали форму и разошлись до завтра. Наутро прямо посредине первой пары нас снова вызвали в ателье. Форма была уже готова. Снова заставили переодеться и крайне придирчиво осмотрели. Половину забраковали. Смешно сказать, но за то, что задница на брюках висела. А ведь в другое время это считалось идеалом! Те, кто прошел осмотр без замечаний, отправились обратно на занятия. И мы в том числе. Но ненадолго. На третьей паре нас с Генкой снова высвистали. Теперь уже в политотдел.
Ждали нас в кабинете заместителя начальника политотдела. Сам заместитель и еще один неизвестный каперанг. Мы доложились. Начальники сверились с картой похода министра, пошуршали бумажками, поставили галочки и, наконец, обратили внимание на нас. Заместитель начпо откашлялся и начал:
- Ну, ребята, вы хоть понимаете, какая честь вам выпала? Я вот министра обороны за всю службу ни разу не видел. А вы только начинаете, и уже. Ответственность чувствуете?
Мы чувствовали. Особенно, что это надолго, и можно пропустить обед.
- Вижу, осознаете. Понимаете, ребята, вы должны оказаться на пути министра как бы случайно, вроде по своим делам шли и столкнулись. Неожиданно. Понимаете?
Чего непонятного? Как само собой. Гуляем - бах, министр! Поздоровались и пошли гулять дальше, как ни в чем не бывало! Мало ли министров по училищу шатается.
А замначпо продолжал:
- Может быть, он мимо пройдет, вас и не заметит. А может и заметить, да еще остановиться поговорить. Резонно?
Мы кивнули. Заместитель вопросительно посмотрел на нас.
- А что он спросит?
А хрен его знает, что его заинтересует. Министр все же. Заместитель не унимался:
- Ну вот ты, Боровиков, как думаешь?
Генка, который в обычной обстановке за словом в карман не лез, замялся.
- Не знаю. Ну. Ну. Спросит, как учусь?
Заместитель искренне обрадовался и даже вскочил со стула.
- Правильно! Верно! Но это он спросит не сразу. А сначала.
Молчавший до того каперанг подал голос: