"Еще не так давно – 3-4 года тому назад – наши националисты доказывали, что искусство, в частности литература, не подчиняется политике и что политические или – как они выражались – узкоклассовые интересы чужды ей, и казахская художественная литература ставит себе "общенациональные" надклассовые интересы. Так писали молодые идеологи казахских националистов – Ауэзов, Искаков Д., Аймаутов и К°… И Садвокасов не мыслит нашу советскую литературу без националистов – без Ауэзова, Аймаутова и Кеменгерова. И он, как и националисты, уверен в том, что писатели-националисты могут дать для казахских трудящихся очень полезные вещи на межнациональные темы. Мало того… он даже протестует против того, что мы разоблачаем националистическую идеологию поэта Джумабаева Магжана – известного националиста, в одно время ярого контрреволюционера".
Одержимый порывом очистить казахскую литературу от "националистов", Тогжанов принялся разоблачать и одного из руководителей КазАППа – Казахской Ассоциации Пролетарских Писателей – коммуниста Сакена Сейфуллина, за которым он не признал никакого права называться пролетарским писателем, ибо "у него не только нет ничего пролетарского, но зачастую не хватает и советского".
Показателен способ обвинения (точно такой же впоследствии использовал Голощекин): критик громил С Сейфуллина за старые стихи, которые сам поэт публично признал ошибочными.
Особенно досталось за "пропаганду националистической идеологии стихотворению "Азия". В нем "Азия" говорит "Европе":
Коварная Европа – страна насилия, эксплуатации и жестокостей,
Много раз я направляла тебя на путь правды,
Много умных голов посылала тебе…
Я посылала моих гуннов, мадьяр, болгар, мавров и арабов,
Ты видела моих татар, турок и монголов, –
Прошли дни, годы; ты не отрешилась от зла.
Я посылала от семитов Моисея, Израила, Давыда и Исаю,
Я посылала тебе пророков
И наконец послала Магомета.
Чтобы очистить мир от грязи,
Чтобы смягчить его бездушно-каменное сердце.
Еще много потомков семитов
Посылала с Карлом Марксом во главе…
Если не будешь слушать этих умоляющих слов,
Гордясь, не считая меня равной тебе,
Словами "учи ее силою"
Пошлю монгола своего с раскосыми глазами.
Монгол… многих неукротимых усмирил,
Многим гордым позвоночник своротил,
Накинул многим на шею аркан,
Верхом по оврагам и равнинам волочил,
Много городов стер с лица земли,
Много степей опустошил,
Как будто по ним прошел пожар.
Ел сырое мясо, пригоршнями пил кровь,
Много младенцев воздевал на острие копья.
У монгола есть дела, устрашающие людей,
Сила, потрясающая небо и землю…
Горе, горе Европе, если она не послушается
Голоса справедливости, голоса Азии.
За это любопытное стихотворение Сейфуллина обвиняли и впоследствии, когда по известному образцу, партийные критики испекли новую "правую националистическую группировку" под названием "сейфуллинщина", а самого поэта подвели под арест и расстрел – в конце тридцатых годов. В 1928 году с Сакеном Сейфуллиным им справиться не удалось – не сумели, как говорится в среде специалистов, оформить.
Тогжанов критиковал Сейфуллина и за то, что в 1924 году он посвятил книгу "Домбра" Троцкому (надо сказать, что критик "вовремя" напомнил об этом случае четырехлетней давности, так как Троцкий, исключенный из партии, как раз в это время отбывал ссылку в Алма-Ате).
Через два месяца, 6 июня 1928 года, С. Сейфуллин ответил на статью Габбаса Тогжанова в той же "Советской степи". Его ответ назывался "Неонационализм и его наступление на идеологическом фронте":
"21 февраля 1922 года в своей "боевой" статье в "Энбекши-казах" Г. Тогжанов писал:
"Раньше в белых роскошных юртах, полные счастья, распивающие ароматный свой кумыс, едящие жирные и вкусные конские мяса, казы-карта, имеющие большие табуны лошадей, верблюдов, коров и баранов, …казахи питаются теперь всякой травой, вонючими муравьями, собачьим мясом, мышами…
…Хотя о голоде казахского населения в русских газетах не пишут, но в казахских газетах пишут…"
Уличив таким образом своего критика в "грехе" такой же шестилетней давности и припомнив ему, что когда-то Тогжанов вместе с Садвокасовым называл попутчиками "всех алаш-ординских писателей: и Жумабаева, и Ауэзова, и Аймаутова", С. Сейфуллин пришел к выводу, что "пока существует казахский байский класс – национализм (Алаш-Орда) будет жить".
Затем поэт дал подробные разъяснения по тем произведениям, которые Тогжанов обвинил в пропаганде национализма. Оказалось, что стихотворение "Айт" о мусульманском празднике он сочинил еще мальчиком, в акмолинском приходском училище, когда "мы о марксизме даже и не могли слыхать". По поводу стихотворения "Письмо к матери", обруганного Тогжановым, Сейфуллин писал:
"…Во-первых, это ложь, что я материнскую любовь считаю выше всего… Из этого стихотворения, что, не видно? – мать я ставлю выше или революцию?.."
Подробнее всего он говорил о стихотворении "Азия". Оно было написано в 1922 году во время Генуэзской конференции, когда "азиатское освободительное движение аплодировало т. Чичерину… В "Азии" еще был другой мотив… о семитах. Контрреволюционные элементы (национализм, шовинизм, мещанство) тогда усиленно поговаривали насчет "жидов". Я хотел и этому отвратительному натравливанию реакции, т. е. антисемитизму, дать пощечину. Конечно, угрожать империалистической Европе народами Азии не по-марксистски. И, конечно, восхвалять семитов, что они поведут человечество к братству, – тоже не по-марксистски… Об этой ошибке я в мае 1923 года в журнале Казкрайкома ВКП(б) "Кзыл-Казахстан" дал полное разъяснение" где неправильность положений признал".
Разъяснения и покаяния, как оказалось потом, ровным счетом ничего не значили.
На обвинения в комчванстве С. Сейфуллин ответил следующим образом:
"В Москве 30 января 1928 года в Комакадемии состоялся доклад Громова об эмигрантской литературе. Громов восхвалял Бунина, рекомендовал нашим писателям учиться у него. В прениях выступил тов. Фриче и сказал: "…Наша лирика стоит выше эмигрантской. Мы не можем учиться у Бунина, потому что он мистик. Эмигрантские писатели обречены и раздавлены вместе со своим классом и должны сойти на нет. У этих писателей все больше и больше умирает их формальное мастерство. Нашим писателям взять от них нечего" ("На литературном посту", 1928, № 4). Вот слова авторитетнейшего марксистского критика т. Фриче. Пускай плачут, что мы не хотим учиться у алаш-ординского мистика Жумабаева, ученика Мережковского и Бальмонта…"
Таков был уровень тогдашней литературной полемики. В принципе она ничем не отличается от нынешних схваток…
Самое удивительное в том времени, пожалуй, полное пренебрежение к таланту. Отнюдь не понимали его как народное достояние, отнюдь не признавали в нем искры Божьей. Дарование даже и не уважали. Мерилом литературного труда сделалась идеология – в грубом и примитивном ее толковании, на уровне доноса. Умствующие начетчики типа "т. Фриче" дрессировали новых писателей "классовыми" хлыстами. Шаг в сторону, как при конвоировании, воспринимался как побег – и тут же открывали огонь… Ни Тогжанов, ни Сейфуллин даже не замечали, как в полемике (больше похожей на взаимные политические обвинения) они дружно затаптывают талантливого литературного собрата-Магжана Жумабаева и других даровитых писателей. Вряд ли они не догадывались, что вслед за публичными обвинениями придет час оргвыводов. Конечно, каковы они будут, никто не мог предвидеть в точности. Это знал только режиссер-постановщик газетной травли, восседающий в крайкоме. Он-то знал…
Самое человеческое, что ли, в статье Сейфуллина – ее окончание, что он косвенно жалуется на тесноту рамок, в которые уложена художественная литература, и как бы робко оправдывается в своем праве писать на разные темы, в том числе и печальные.
"…При виде хорошо организованной бедняцкой сельскохозяйственной артели, где сепаратор плавно поет радостную песню коллективного труда и культуры, хочется подпевать этой прекрасной музыке культуры и любоваться работой этого коллектива… Но когда увидишь казашку, одетую в грязные лохмотья, долгим тяжелым трудом придавленную, согнутую, сморщенную, тихо идущую за тощим шатающимся ишаком… – тогда душевные переживания невольно настраиваются на печальный, мрачный камертон. Мало ли других видов нашей жизни? Все эти виды… невольно могут отражаться в нашей художественной литературе".
Невольно… Почему же не наоборот – вольно?..
Руководимые разномастными "т. Фриче", сами того не подозревая, казахские "пролетарские писатели" подрывали национальную культуру, поскольку "т. Фриче" выкрикивали на каждом углу свои приказы, приравнивающие все национальное к националистическому. "…Нашей молодой казахской общественности следует учиться не у Абая, а у Маркса, Плеханова, Ленина и других классиков марксизма… Мы считаем, что одна из первоочередных задач партийной организации Казахстана на идеологическом фронте состоит в том, чтобы покончить с абаизмом как с обычным буржуазным хламом. Потому в кратчайший срок необходимо мобилизовать все культурные силы партийно-советской общественности Казахстана против учения Абая и его современных единомышленников", – писал Ильяс Кабулов 2 августа 1928 года в "Советской степи".
Филипп Исаевич Голощекин с присущей ему настойчивостью в преследовании врага продолжал кампанию травли Магжана Жумабаева и других "старых" казахских писателей. 23 мая 1928 года, выступая с докладом на собрании кзыл-ординского партактива, он говорил:
"Тов. Бухарин в своем докладе на съезде ВЛКСМ приводит выдержку из стихотворения Джумабаева, который рассматривает проведение железной дороги в Казахстане (того, что действительно поднимает культуру, создает развитие производительных сил) как лишение всего старого. Когда мне до сих пор говорили, что есть течение у некоторых казахов против Туркестано-Сибирской желдороги, я не верил. Я этого и не мог представить себе. Но вот теперь, когда прочел это, я подумал, что да, есть, и я считаю, что их путь приведет… к лозунгу самоопределения буржуазного и с неизбежной зависимостью от буржуазии".
Ох, уж этот "любимец партии" и покровитель искусств! И когда только успевал оглядывать литературные дали – от Москвы до самых до окраин! Еще за год до того, как под его всевидящее око попалось стихотворение Магжана Жумабаева, Бухарин разразился в газете "Правда" (12 января 1927 года) "Злыми заметками", в которых фактически дал команду открыть кампанию, направленную против русских крестьянских поэтов. Под предлогом борьбы с "есенинщиной" – поэзию С. Есенина он определил как "причудливую смесь из "кобелей", "икон", "сисястых баб", "жарких свечей", березок, луны, сук, господа бога, некрофилии… и т. д., все это под колпаком юродствующего квазинародного национализма" – развернулась травля русской национальной литературы. (Понятен выстроенный Бухариным ряд образов, где смешаны Господь Бог и иконы с кобелями и суками – ведь в отрочестве Николай Иванович хотел стать не кем-нибудь, а самим антихристом!) Еще раньше, в марте 1926 года – задолго до сталинских репрессий – был расстрелян один из друзей Есенина поэт Алексей Ганин, написавший поэму против Троцкого (заметим, что "всевластный" Сталин в 1934 году лишь сослал Осипа Мандельштама, который написал стихи, направленные против него, и только спустя три года смог упечь поэта в лагерь, а уж кто-кто, но Коба славился мстительностью и вряд ли хоть слово забыл Мандельштаму).
Нет такого термина – бухаринские репрессии, но, кто знает, быть может, именно этому могущественному в те времена политику и одновременно одному из влиятельнейших членов коллегии ОГПУ обязана не только русская словесность уничтожением целой своей линии – крестьянской литературы, но и казахская литература – уничтожением лучших своих писателей, объявленных сначала "националистами", а потом "контрреволюционерами" и незаконно осужденными еще в 1929 году.
Схема представляется простой: Голощекин, который в своих целях уже "использовал" национальную интеллигенцию и теперь задумал ликвидировать ее (вспомним его многозначительные слова: "Мы можем отбросить этих временных союзников" – совершенно очевидно, что значит отбросить в словаре палача), подсунул Бухарину цитату из стихотворения М. Жумабаева, чтобы на всю страну ославить своих "националистов", то есть подвести базу под их арест и заодно заручиться поддержкой з Москве, в Политбюро. Не мог же Бухарин, который по-казахски не разумел, сам усмотреть политическую "блошку" в произведении казахского поэта! У политиков случайностей не бывает. Разумеется, это вовсе не исключает того, что Филипп Исаевич получил разрешение на арест большой группы виднейших интеллигентов Казахстана от человеколюбивого Кобы, но то, что расправа произошла – как теперь выражаются – с подачи Голощекина, не вызывает сомнений… Судя по всему, это была артподготовка перед коллективизацией: перед тем как ломать народную хребтину – крестьянство, надо было избавиться раз и навсегда от тех его духовных вождей, кто никогда и ни при каких условиях не пошел бы на соглашательство с властями…
19 апреля 1929 года "Советская степь" напечатала письмо "О творчестве писателей-казахов". Оно сопровождалось небольшим редакционным предисловием:
"В редакцию газеты "Правда" и в редакционную коллегию "Литературной энциклопедии" группой товарищей послано письмо-протест по поводу ошибок, допущенных "Энциклопедией" в отношении оценки творчества отдельных писателей-казахов. Ввиду большого общественного интереса этого письма приводим его полностью".
Что ж, и сегодня не меньший интерес вызывает судьба писателей, о которых шла речь в этом письме, поэтому приведем его в основных подробностях:
"Уважаемые товарищи!
…По нашему мнению, совершенно не по-марксистски дана оценка произведениям Ауэзова и Байтурсунова.
Прежде всего об Ауэзове. В "Литературной энциклопедии" пишется, что он "современный выдающийся писатель, в художественных произведениях отличается изумительной чуткостью и исторической правдивостью…" Мы считаем, что это все по меньшей мере незнание, непонимание и самого Ауэзова, и его творчества.
Во-первых, Ауэзов при Колчаке, будучи одним из активных деятелей восточной Алаш-Орды, не мог и не боролся с Колчаком, а наоборот, как известно, вся тогдашняя Алаш-Орда, в том числе и Ауэзов, боролись в союзе с Колчаком против большевиков, против советской власти…
Правда, после прихода советской власти Ауэзов переходит на сторону последней, вступает в партию и одно время занимает должность секретаря КирЦИКа, но тем не менее и в политике, и в литературе Ауэзов остается буржуазным националистом – идеологом казахского байства. В 1922 году Ауэзов за антипартийную алаш-ординскую идеологию исключается из партии… уходит на литературную и педагогическую работу. Продолжает он эту работу и по настоящее время…
Во всех своих произведениях он видит казахский быт глазами казахского бая, тоскующего о прошлом, воспевает казахскую старину-азиатщину, восхваляет казахских ханов, легендарных богатырей, "мудрых" биев, почетных аксакалов и феодальных рыцарей, и причем всегда их выставляет положительными типами, достойными уважения, подражания и сегодня (см. "Кара-коз", "Энлик-Кебек"…). Мало этого. Писатель Ауэзов эту явно реакционную идеологию проповедовал и в своей "критике"…
Не совсем верна оценка… и о Байтурсунове. Правда, Байтурсунов до революции был одним из руководителей казахской национальной интеллигенции, вел борьбу против царской политики, и тогда он объективно являлся прогрессивным буржуазным революционером в казахской действительности.
Однако все это еще никому не дает права говорить, что "Байтурсунов – выдающийся казахский поэт"… Им он не был. Он был и остается публицистом.
Байтурсунов… остается буржуазным националистом – идеологом казахского байства. …Он проповедовал контрреволюционную идеологию… Современная казахская общественность считает Байтурсунова одним из вождей той реакционной алаш-ординской интеллигенции, которая вела и ведет борьбу против нашей партии и открыто защищает казахское байство.
В интересах исправления ошибки, допущенной редакционной коллегией "Литературной энциклопедии", просим поместить это наше мнение на страницах "Правды".
С коммунистическим приветом У. Исаев, И. Курамысов, Г. Тогжанов, С. Сафарбеков, У. Джандосов, X. Юсупбеков, А. Байдильдин".
Кампания травли подходила к концу. Об остальном – аресте, следствии и приговоре 14 казахским писателям и представителям культуры – тогда ни слова не сообщили, несмотря на то, что другие сфабрикованные процессы (Шахтинское дело, дело Промпартии) в подробностях освещались в печати. До сих пор об этом сообщают не более чем в общих словах. Вот выдержки из "Заключения комиссии ЦК Компартии Казахстана по изучению творческого наследия Магжана Жумабаева, Ахмета Байтурсынова и Жусупбека Аймаутова".
О Магжане Жумабаеве:
"…в 1929 году его необоснованно осуждают на 10 лет тюремного заключения, огульно обвинив в создании в 1921 году коллегии, именуемой "Алка" ("Круг"), якобы для подпольной деятельности, хотя она была организована представительством Казахской АССР при Сибревкоме для широкого осведомления населения Сибири о Казахской республике. Эта просветительская коллегия позднее, в период сталинских репрессий, была квалифицирована как тайная контрреволюционная организация казахских националистов".
Об Ахмете Байтурсынове:
"В конце 20-х – начале 30-х годов, когда несправедливым гонениям и репрессиям в стране стали подвергаться многие видные деятели дореволюционной интеллигенции, посыпались доносы и на А. Байтурсынова о якобы новых фактах контрреволюционной деятельности бывших лидеров Алаш-Орды. Он становился объектом многократных нападок печати и в июне 1929 года был арестован, осужден коллегией ОГПУ и выслан в Архангельскую область. А его жена и дочь были сосланы в Томск".
О Жусупбеке Аймаутове:
"…в 1929 году был вновь арестован якобы за участие в подпольной националистической организации и в 1931 году расстрелян…
Причиной трагической гибели Ж. Аймаутова, как и М. Жумабаева, стало участие в вышеупомянутой просветительной коллегии "Алка"… К этому присовокупили и раннее членство в партии "Алаш", начисто отбросив искренное осознание Ж. Аймаутовым исторической роли РКП (б) и практическое участие в социалистическом строительстве.
По протесту прокурора республики Верховным судом Казахской ССР М. Жумабаев, А. Байтурсынов и Ж. Аймаутов полностью реабилитированы посмертно ввиду отсутствия в их действиях состава преступления".
Вот и все. Из этих кратких сведений очевидно лишь то, что Жумабаев и Аймаутов проходили по одному делу. А как же Байтурсынов? Арестованы-то все в одном, 1929, году…
1 октября 1930 года Голощекин выступил с докладом "10 лет партийного строительства" на собрании горпартактива Алма-Атинской организации. Он говорил:
"Товарищи, прошу заметить, мой доклад не является историей партийной организации. Я не обладаю достаточно исчерпывающим материалом, но если бы и обладал, то не занимался бы сейчас писанием истории. Сейчас историю делают…"
В этом докладе первый секретарь крайкома подробнейшим образом остановился на этапном своем деянии – разгроме казахских "националистов".