26 сентября в Таллине, с целью обсуждения советских предложений, состоялось совместное заседание комиссий по иностранным и военным делам Государственной думы и Государственного совета. Всем присутствовавшим было ясно, что предложение Москвы является ультиматумом, непринятие которого приведет к военному конфликту, а навязываемый Эстонии договор – не что иное, как форма протектората. Было очевидным и то, что после разгрома Польши и начала войны в Европе реальной помощи ждать неоткуда. Главнокомандующий вооруженных сил генерал Йохан Лайдонер прямо заявил, что в столкновении с Советским Союзом поражение и гибель государства неизбежны: "Кроме всего прочего, трудно начинать войну, когда тебе предлагают договор о помощи. Это было бы пропагандистским поводом для России, воздействие которого нетрудно представить. Мы в таком положении, что нам очень трудно оказать сопротивление. Нас ставят в такое положение, что мы должны сделать первый выстрел". Оказавшись перед небогатым выбором: договор или война, эстонское руководство единогласно решило подписать соглашение, дабы сохранить "физическое существование нации". Общее мнение выразил член Госсовета И. Пухк: "Мы попытаемся сохранить свой народ, так как если Россия явится сюда, то всех нас вывезут на ее территорию. Договор России с нами сейчас – лишь начало, он может быть распространен на Финляндию и другие страны. По крайней мере, можно ожидать этого. Постараемся заключить только хороший договор, насколько это возможно".
27 сентября эстонская делегация во главе с Сельтером вновь вылетела в Москву, где приземлилась одновременно с самолетом Риббентропа. Почти сразу по прибытии эстонцев, чтобы не терять зря время, пригласили в Кремль для продолжения переговоров.
Все предшествующие дни советская пресса продолжала раздувать психоз по поводу "иностранных подводных лодок, скрывающихся в Балтийском море", засекреченной диверсионной базы "где-то недалеко от берегов Эстонии" и многочисленных перископов, которые наблюдаются советскими кораблями. Наконец, 27 сентября в 20.00 ТАСС бабахнуло сообщение о торпедировании в 18.00 неизвестной субмариной парохода "Металлист" в Нарвском заливе, 15 членов экипажа удалось спасти, пятеро пропали без вести. Несомненная провокация была разыграна как по нотам. (Согласно показаниям эстонских пограничников, они наблюдали с берега сопровождаемое советскими эсминцами гражданское судно спустя 40 минут после его "утонутия". По некоторым данным, героиней этой "оперы" была подводная лодка Щ-303 "Ёрш".) Уже в 20.30 Молотов огорошил едва усевшуюся за стол переговоров эстонскую делегацию "плохими вестями": в Лужской бухте торчат черт знает чьи перископы, потоплен советский пароход, погибли члены команды, "общая картина" изменилась, а безопасность Советского Союза требует уже не только размещения на территории Эстонии морских и воздушных баз, но и права "в течение нынешней войны в Европе держать в разных ее местах 35 000 человек пехоты, кавалерии и авиации", то есть армию, по численности почти вдвое превосходящую эстонские вооруженные силы. Таким способом Красная Армия предотвратит втягивание Эстонии и Советского Союза в войну и обеспечит "внутренний порядок" в Эстонии.
Ошарашенный Сельтер заявил, что новое советское предложение означает не договор о военном сотрудничестве, а фактическую оккупацию и потому совершенно неприемлемо. Тогда по предложению Молотова в переговорах принял участие Сталин. Генсек разъяснил тугодумным эстонцам привычным языком, что крупный советский контингент нужен для их же блага: гнездящиеся в стране реакционные международные силы и "плохие деятели", недовольные заключенным с СССР договором, могут устроить "распри и диверсии", а при наличии сильного соединения Красной Армии "никто не осмелится предпринять подобное". К тому же это временная мера, после того "как минует война", мы свои войска выведем. Однако делегация, готовая обсуждать вопрос о численности советского персонала, категорически отвергла тезис о том, что чужие солдаты будут обеспечивать в Эстонии внутренний порядок. Спор зашел в тупик, и совещание было прервано.
Параллельно с выкручиванием рук эстонцам в Москве вечером 27 сентября проходили переговоры с Германией, на которых были затронуты и прибалтийские проблемы. Риббентроп, уже будучи в курсе советских предложений Эстонии и полагая, что это "следует понимать как первый шаг для реализации прибалтийского вопроса", просил советское правительство сообщить, "как и когда оно собирается решить весь комплекс этих вопросов". Выслушав заявление Сталина о намерении создать военные базы в Эстонии "под прикрытием договора о взаимной помощи", Риббентроп поинтересовался, "предполагает ли тем самым Советское правительство осуществить медленное проникновение в Эстонию, а возможно, и в Латвию". Сталин ответил положительно. Латвии Советское правительство намерено сделать аналогичные предложения о заключении пакта. Если же Латвия не проникнется в полной мере необходимостью обеспечить безопасность СССР, то Красная Армия с ней расправится в самые короткие сроки.
Что касается Литвы, то в случае подписания соглашения с Германией об обмене территориями Советский Союз незамедлительно предпримет "особые меры для охраны своих интересов". (Вопрос был поставлен весьма своевременно, поскольку в Берлине еще 20 сентября был подготовлен проект секретного договора о защите Литвы германскими войсками. В документе говорилось, что Литва при сохранении своей государственной независимости становится "под охрану" Третьего рейха. А 25 сентября Гитлер подписал директиву № 4, согласно которой следовало "держать в Восточной Пруссии наготове силы, достаточные для того, чтобы захватить Литву, даже в случае ее вооруженного сопротивления".)
Иосиф Виссарионович полагал, что после показательного разгрома Польши от прибалтов "в настоящее время не предвидятся никакие эскапады, потому что все они изрядно напуганы". В итоге переговоров Литва была передана в сферу интересов СССР, при этом, в целях устранения затруднений при проведении пограничной линии, часть литовской территории на юго-западе страны предназначалась для передачи Рейху. Имперский министр просил "оставить эту полосу литовской территории неоккупированной". Таким образом, используя в документах дипломатические формулировки и дефиниции, высокие договаривающиеся стороны прекрасно понимали, что речь идет именно об оккупации и растянутой по времени аннексии.
28 сентября, пока Риббентроп лорнировал балерин на "Лебедином озере", продолжались выработка текста договора и споры с делегацией Эстонии о местах базирования советского флота. Основные дебаты развернулись по поводу желания Москвы устроить свою военно-морскую базу в Таллине, против чего эстонцы энергично возражали, резонно полагая, что столица не может быть превращена в военную базу чужой страны, и вопроса о численности вводимого в страну контингента. Эстонское правительство полагало, что для обслуживания и обороны советских аэродромов и баз вполне достаточно пяти тысяч военнослужащих. Иосиф Виссарионович назвал цифру в 25 000 человек минимально необходимой, пояснив по-дружески: "Не должно быть слишком мало войск – окружите и уничтожите". Новоприобретенные сталинские союзники были шокированы: "Это оскорбительно. Мы заключаем союзный договор, а Вы говорите так, будто мы злейшие враги, которые должны все время опасаться нападения друг друга".
"Делегация пришла к выводу, – писал в отчете Сельтер, – что пожелания Советского Союза в части спорных вопросов очень тяжелые. Все же делегация, исходя из чувства ответственности перед государством и народом Эстонии, которую на нее возложила история, не могла действовать иначе, как продолжить переговоры, делать все что возможно для смягчения условий и в итоге заключить договор. Тем самым делегация выполнила бы наказ правительства и свой долг перед народом. В противном случае ему угрожали бы не война и завоевание, но и частичное уничтожение".
Наконец в полночь Пакт о взаимопомощи между Эстонской республикой и СССР сроком на 10 лет, предусматривавший взаимную "всяческую помощь" в случае нападения или угрозы нападения "со стороны любой великой европейской державы" и ввод 25-тысячного контингента Красной Армии, был согласован и подписан. Советский Союз добился права разместить свои базы на островах Сааремаа, Хийумаа и городе Палдиски. В течение двух лет советские военные корабли могли заходить в Таллинский порт для стоянки и пополнения запасов. Эстония получила заверения в неприкосновенности своего суверенитета и Соглашение о торговом обороте на период с 1 октября 1939-го до 31 декабря 1940 года. Пакт вступал в силу 4 октября, после обмена ратификационными грамотами. Сталин, довольный исходом дела, поздравил Сельтера: "Могу Вам сказать, что правительство Эстонии действовало мудро и на пользу эстонскому народу, заключив соглашение с Советским Союзом. С Вами могло бы получиться, как с Польшей. Польша была великой державой. Где теперь Польша?" И подарил каждому члену эстонской делегации по двадцать бутылок кавказского вина – запить пилюлю.
"Обсуждая результаты переговоров, – записал в дневнике член Государственной думы профессор А. Пийп, – мы решили, что другого выхода не было. Хотя мы оказались втянутыми в сферу влияния Советской России, народ наш был спасен от бойни. Будущее покажет…"
Мудрая и последовательная политика мира, проводимая советским правительством, снова одержала победу.
Дабы не вызвать раскола в обществе, эстонские власти пропагандировали выгоды заключенного договора. Так, 29 сентября президент Константин Пятс, выступая по радио, заявил: "Пакт о взаимопомощи не задевает наших суверенных прав. Наше государство остается суверенным, таким, каким оно было и до сих пор. Заключение пакта означает, что Советский Союз проявляет по отношению к нам свою поддержку как в экономическом, так и в военном деле. Я думаю, что подобное разрешение при нынешнем военном положении в Европе дает лучшие доказательства того, чтобы договаривающиеся государства сумели решить напряженные вопросы так, чтобы не пролить ни капли человеческой крови. В требовании СССР не было ничего необычного. Учитывая историю нашего государства и наше географическое и политическое положение, становится ясным, что мы должны были вступить в соглашение с СССР… Переговоры эти закончились подписанием пакта о взаимопомощи и были подлинно равными переговорами, в которых выслушивались и учитывались мнения и предложения обеих сторон".
Но это была "правда для электората". Сами про себя эстонские политики все понимали. На объединенном закрытом заседании комиссий Государственной думы и Государственного совета, посвященном предстоящей ратификации, звучали совсем другие речи. Почти каждый выступающий отмечал, что договор навязан силой, что в системе навязанных взаимоотношений Эстония является "проигравшей стороной", а суверенитет страны находится под угрозой. Председатель Государственного совета М. Пунг заявил пророчески: "Уверен, что у наших граждан нет иллюзий в отношении договора. Всем ясно, что он принесет с собой… Суверенитет малой страны никогда нельзя сравнить с суверенитетом великой державы… Когда закончится большая война, с нами сделают то, что пожелают, и никто не станет нас спрашивать". Тем не менее все присутствовавшие высказались за ратификацию, ибо "каким бы договор ни был, мы должны теперь выполнять его – другого пути нет".
После чего правительство премьера Энпалу ушло в отставку, уступив министерские кресла оппозиции.
Предельно точно оценивали ситуацию иностранные наблюдатели. Так, итальянские дипломаты в Таллине и Москве доносили в Рим:
"Договоренности, которые эстонское правительство вынуждено было заключить с Советским Союзом, представляют серьезное посягательство на суверенные права Эстонии и одновременно являются предпосылкой и основанием для возможного дальнейшего нарушения этих прав… договор превращает это государство практически в вассала Советского Союза и несомненно служит прелюдией к окончательной оккупации".
К концу сентября всем и без секретных договоров стало ясно, что "германо-русское военное братство на полях сражений в Польше" возникло не случайно, а явилось лишь первым шагом во взаимно согласованном процессе раздела восточноевропейского "пирога". Уже в день подписания договора с Эстонией американский посланник Дж. Уайли телеграфировал в Белый дом: "Утверждается, что в аналогичных планах Советского Союза следующим пунктом стоит Финляндия, затем Латвия". Сотрудник Министерства иностранных дел Великобритании Д. Лансцеллес писал в своем меморандуме: "В Эстонии русские получили все, чего они хотели, "мирными" средствами. Относительно мало шокировав общественное мнение, они фактически подчинили Эстонию своему протекторату и, очевидно, в недалеком будущем окончательно поглотят ее. Если бы Эстония оказала сопротивление, результат был бы тем же, но впечатление, произведенное на мировую общественность, оказалось бы более значительным".
"Навязанные Эстонии условия, – писала "Нью-Йорк таймс", – обязывающие этого беспомощного маленького соседа согласиться на советский контроль его внешней политики и советскую оккупацию стратегически важных островов у побережья, являются предзнаменованием того, что ожидает другие Балтийские государства".
Следующими пунктами сталинского плана были Литва и Латвия.
29 сентября, едва проводив Риббентропа, Молотов вызвал литовского посланника Л. Наткевичуса и заявил ему, что следовало бы начать прямые переговоры о внешнеполитической ориентации Литвы. Уже 1 октября литовское правительство согласилось делегировать в Москву министра иностранных дел Юозаса Урбшиса.
Одновременно Москва предложила Берлину согласовать по времени территориальные изменения на литовских землях с тем, чтобы акты о передаче литовцам Вильно, а немцам "хорошо известной части" Литвы были подписаны одновременно. В Рейхсканцелярии эту идею отвергли, полностью согласившись с доводами Шуленбурга: "Предложение Молотова кажется мне пагубным, так как в глазах всего мира мы предстанем "грабителями" литовской территории, в то время как советское правительство будет считаться "жертвователем".
На начавшихся поздним вечером 3 октября советско-литовских переговорах Сталин первым делом сообщил, что он уже договорился с немцами о разделе Литвы. Как отметил Молотов: "Члены литовской делегации были крайне смятены и опечалены; они заявили, что потерю именно этого района будет особенно тяжело перенести, поскольку многие выдающиеся деятели литовского народа вышли из этой части Литвы". Иосиф Виссарионович утер им слезы и, в качестве компенсации моральных издержек и оплаты за неудобства, связанные с приемом на своей территории советских войск, предложил Урбшису город Вильнюс. "Любое империалистическое государство заняло бы Литву, и все, – сказал Молотов. – Мы этого не делаем. Мы не были бы большевиками, если бы не искали новые пути. Мы предлагаем вам договор!" Ознакомившись с текстом, Урбшис снова "опечалился" и заявил, что это означает оккупацию Литвы: "Сталин с Молотовым усмехнулись. Первый сказал, что вначале похоже рассуждала Эстония. Советский Союз не намерен угрожать независимости Литвы. Наоборот. Вводимые советские войска будут подлинной гарантией для Литвы, что Советский Союз защитит ее в случае нападения, так что войска послужат безопасности самой Литвы. "Наши гарнизоны помогут вам подавить коммунистическое восстание, если оно произойдет в Литве", – добавил Сталин и усмехнулся".
Делегация получила советские проекты документов и была отпущена домой с пожеланием возвращаться поскорее. Тем временем Компартия Литвы распространила воззвание, в котором говорилось, что "нашему народу грозит гитлеровское иго и гибель нации", и предлагалось повсюду создавать комитеты защиты Литвы, устраивать демонстрации протеста против союза с Германией. Страна, по мнению коммунистов, должна "опираться лишь на Советский Союз – защитника и освободителя малых народов". Заодно партия призвала к восстанию против "фашистской власти Сметоны".
По зрелом размышлении в Каунасе решили пойти на тесное военное сотрудничество с СССР, но при этом отказаться от присутствия Красной Армии. Однако на новых переговорах выяснилось, что Москва настаивает на размещении войск, намекая при этом, что красноармейские штыки под окнами вы увидите в любом случае, а вот Вильнюса – уже нет. В качестве дополнительного аргумента на границах Литвы была развернута 3-я армия Белорусского фронта численностью 194 тысячи человек при 1378 орудиях и 1000 танках.
Перед литовским правительством встала "стратегическая дилемма": подписать договор о размещении советских войск и получить Вильнюс и Виленскую область или не подписывать договор и вместо Вильнюса получить войну. Убедившись в невмешательстве Германии, литовское руководство согласилось с убедительностью сталинских аргументов: 10 октября был подписан "Договор о передаче Литовской республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой" сроком на 15 лет. Договор, предусматривавший ввод 20-тысячного контингента советских войск. 15 октября было подписано советско-литовское торговое соглашение.
Латвийское руководство, внимательно изучив опыт, через телеграфное агентство объявило 2 октября, что "Латвия готова приступить к пересмотру своих внешних отношений, в первую очередь с СССР". Министру иностранных дел Вильгельму Мунтерсу было поручено немедленно направиться в Москву, чтобы войти в прямой контакт с советским правительством. В тот же вечер в Кремле началась первая беседа Мунтерса с Молотовым и Сталиным, которые предложили упорядочить советско-латвийские отношения. Примерно так, как с Эстонией. Непорядок заключался в том, что у латышских военно-морских сил имелись незамерзающие военно-морские базы, а у могучего Красного флота не было ни одной. "Нам нужны базы у незамерзающего моря, – терпеливо втолковывал Молотов, – то, что было решено в 1920 году, не может оставаться на вечные времена. Еще Петр Великий заботился о выходе к морю. В настоящее время мы не имеем выхода и находимся в том нынешнем положении, в котором больше оставаться нельзя. Потому хотим гарантировать себе использование портов, путей к этим портам и их защиту… Уже исчезли такие государства, как Австрия, Чехословакия, Польша. Могут пропасть и другие. Мы полагаем, что в отношении вас у нас подлинных гарантий нет. Это и для вас небезопасно, но мы в первую очередь думаем о себе".
Отметая возражения латышского министра, присутствовавший при разговоре Сталин позволил себе откровенность: "Я вам скажу прямо: раздел сфер влияния состоялся… если не мы, то немцы могут вас оккупировать. Но мы не желаем злоупотреблять… Нам нужны Лиепая и Вентспилс…" Так что либо мы, либо немцы, и нечего трепыхаться, все уже решили без вас.