Майор Вернер Пласкат тяжело дыша лежал в кювете недалеко от плацдарма "Омаха". Его нельзя было узнать. Каски на нем не было, одежда была грязной и изорванной. На лице была кровь. Почти полтора часа назад он покинул свой бункер в Сент-Онорине и поехал в штаб. Сейчас он ползком пробирался по пустынной горящей земле. Вокруг рвались бомбы и снаряды, выпущенные из морских орудий, а в небе летали сотни истребителей, которые стреляли по всему, что движется. Горели лес и трава. Вездеход, на котором поехал Пласкат, догорал в начале его пути. На пути Пласката попадались окопы, в которых лежали мертвые солдаты, погибшие при бомбардировке или расстрелянные безжалостным огнем истребителей. Сначала Пласкат пытался бежать, но истребители прижали его к земле. Он знал, что преодолел не более мили, поэтому до штаба в Этрехеме ему оставалось еще три. Превозмогая усталость, он пополз дальше. Впереди показалась ферма. Пласкат подумал, что, как только подползет ближе, встанет на ноги и пробежит до нее два десятка ярдов. А там попросит воды. Когда он подполз к ферме, увидел двух мирно сидящих французов, которые, казалось, не замечали ни разрывов снарядов, ни истребителей. Французы увидели его, и один из них, смеясь, ядовито спросил:
– Кошмар, не правда ли?"
Пласкат пополз назад. В ушах у него все еще стоял смех француза. В этот момент он ненавидел Францию, нормандцев и ужасную войну.
Капрал Антон Венш из 6-го парашютного полка заметил висевший на ветках парашют. Купол был синий, а на стропах висел большой брезентовый мешок. Вдалеке была слышна автоматная и пулеметная стрельба, но рядом с Веншем и его отделением противника не было видно. Они шли уже три часа и теперь находились в небольшом лесу недалеко от Карантана в 10 милях к юго-западу от плацдарма "Юта".
Младший капрал Рихтер посмотрел на парашют и сказал, что он американский, а в мешке, вероятно, боеприпасы. Рядовой Фриц Фредолин Вендт подумал, что в нем может быть еда, и сказал:
– Я страшно голоден.
Венш приказал подчиненным оставаться на месте, а сам пополз вперед. Это могла быть приманка, а рядом засада.
Венш осторожно подвигался к мешку. Не увидя ничего подозрительного, он привязал к дереву, на котором висел парашют, две гранаты и вынул обе чеки. Дерево взрывом переломило, и мешок упал на землю. Венш некоторое время подождал, но после взрыва вокруг все было спокойно. Он позвал своих:
– Идите, посмотрим, что нам прислали американцы.
Фредолин подбежал первым и вспорол мешок ножом.
– Бог мой! – закричал он. – Да здесь еда!
В течение следующего получаса уставшие парашютисты ели. В мешке были ананасовый и апельсиновый сок, много еды, которую они не видели годами или не видели вообще. Фредолин даже всыпал в рот растворимый "Нескафе" и попытался запить его сгущенным молоком.
– Не знаю, что это такое, – сказал он, – но очень вкусно.
Наконец, несмотря на протесты Фредолина, Венш решил, что лучше "идти и искать противника". Они набили карманы сигаретами и цепочкой двинулись в направлении выстрелов. Через несколько минут противник нашел их сам. Один из солдат Венша упал. Пуля пробила ему висок.
– Снайпер! – закричал Венш.
Все попадали на землю. Пули продолжали свистеть вокруг них.
– Посмотри, – сказал один из парашютистов, указывая в сторону леса, – я уверен, что засек его.
Венш достал бинокль и, настроив его, стал скользить по вершинам деревьев. Веншу показалось, что одна ветка слегка качнулась. Венш не был уверен, что там притаился снайпер. Он продолжал смотреть в ту же точку, стараясь держать бинокль неподвижно. Ветка качнулась снова. Венш достал винтовку, прицелился и выстрелил.
Венш решил, что промахнулся, потому что снайпер слезал вниз. Он приготовился стрелять еще.
– Все, парень, – громко сказал он, – теперь ты мой.
Сначала он увидел ногу снайпера, потом туловище. Венш несколько раз выстрелил. Снайпер упал с дерева навзничь. Все побежали к дереву. Они впервые видели американского парашютиста. "У него были черные волосы, он был очень молод, – вспоминал потом Венш, – изо рта у него лилась струйка крови".
Младший капрал Рихтер обшарил карманы американца. Там были две фотографии и письмо. На одной фотографии был изображен "солдат, сидящий рядом с девушкой; было похоже, что это его жена". На другой были те же двое, но "в кругу семьи, наверное, его семьи". Рихтер стал засовывать фотографии и письмо себе в карман.
Венш спросил:
– Для чего они тебе нужны? Рихтер ответил:
– Я думаю после войны отослать их по адресу, который на конверте.
Венш подумал, что Рихтер сошел с ума.
– Тебя могут взять в плен, – сказал он, – и что будет, если их найдут у тебя?
Венш провел ребром ладони по горлу.
– Оставь их, санитары разберутся, – сказал он, – и пошли отсюда.
Его отделение двинулось вперед, а Венш задержался на мгновение и посмотрел на мертвого американца, который тихо лежал, как "уставшая от долгого бега собака". В нескольких милях от места, где находилось отделение Венша, по дороге к деревне Пиковилль ехала штабная машина, на которой развевался черно-бело-красный флажок. В машине ехал командир 91-й воздушно-десантной дивизии генерал-майор Вильгельм Фалле. С ним в "хорьхе" сидели его адъютант и шофер. Они находились в пути почти семь часов, с тех пор как около часа ночи отправились в Ренн на штабные учения. Между тремя и четырьмя часами утра они услышали продолжительный гул самолетов и отдаленные разрывы бомб, и рассудительный Фалле решил повернуть назад.
Они были всего в нескольких милях от штаба, находившегося к северу от деревни Пиковилль, когда пулеметная очередь прошила переднюю часть машины. Ветровое стекло разлетелось, а адъютант Фалле, сидевший рядом с водителем, повалился на сиденье. Виляя из стороны в сторону, "хорьх" врезался в низкую стену.
От удара двери раскрылись, и Фалле с водителем оказались на земле. Пистолет Фалле выскочил из кобуры и валялся перед генералом. Фалле пополз к пистолету. Водитель, которого трясло от страха, увидел американских солдат, бегущих к машине. Фалле закричал:
– Не убивайте! Не убивайте! – но продолжал ползти за пистолетом. Раздался выстрел, и Фалле замер, лежа на дороге с вытянутой в сторону личного оружия рукой.
Лейтенант Малколм Браннен из 82-й воздушно-десантной дивизии подошел и посмотрел на убитого. Потом нагнулся и поднял фуражку офицера. На подкладке было вышито имя "Фалле". На немце была серо-зеленая форма. На брюках красные лампасы, на плечах кителя узкие золоченые погоны, а воротник был украшен петлицами в виде плетеных дубовых листьев, на черной ленте был прикреплен Железный крест. Браннен не был до конца уверен, но ему показалось, что он убил генерала.
По летному полю аэродрома, расположенного недалеко от Лилля, бежали к двум оставшимся истребителям командир крыла Йозеф Приллер и сержант Хайнс Водаржик.
До этого был звонок из штаба 2-го истребительного корпуса люфтваффе.
– Приллер, – сказал дежурный офицер, – началось вторжение, тебе надо подняться в воздух.
Приллер взорвался:
– Теперь, когда вы все проиграли, вы, идиоты! Чего вы ждете от меня, когда у меня только два самолета?! Где мое крыло? Вы можете его вернуть?
Дежурный офицер оставался совершенно спокойным.
– Приллер, – сказал он, – мы не знаем точно, где сейчас твое крыло, но мы вернем его на летное поле в Пуа. Немедленно перебросьте туда все наземные службы. А пока, Приллер, скорее лети в зону вторжения.
Сдерживая себя, насколько позволяла ситуация, в которую он попал, Приллер вежливо спросил:
– А не скажете ли, где находится эта зона вторжения?
Дежурный ответил:
– В Нормандии, где-то в районе Кана.
В течение часа Приллер делал необходимые распоряжения по обеспечению переброски наземных служб к новому месту дислокации его крыла.
После этого Приллер и Водаржик были готовы взлететь и провести единственную воздушную атаку люфтваффе в день "D".
Перед вылетом Приллер подошел к Водаржику.
– Послушай, – сказал он, – нас только двое. Мы не можем рисковать. Бога ради, делай то же, что буду делать я. Лети за мной и повторяй каждый мой маневр.
Они летали вместе уже давно, и Приллер был уверен, что сержант его понял.
– Мы одни, – продолжал он, – и шансов вернуться у нас мало.
В девять часов утра (для Приллера это было восемь утра) они поднялись в воздух. Взяли курс на запад. У Аббевилля над ними показались истребители союзников. Приллер отметил, что они шли не в боевом порядке, как они обычно летали. Он подумал, что, "если бы у него были самолеты, эти англо-американцы стали бы для него легкой добычей". Недалеко от Гавра Приллер набрал высоту, чтобы уйти от зениток. Через несколько минут, слаженно действуя, они прорвали облака, и перед ними открылась фантастическая картина: сотни судов разного типа и водоизмещения заполнили всю обозреваемую акваторию. У немецких летчиков создалось впечатление, что суда заполнили всю ширину Ла-Манша. К берегу нескончаемыми потоками шли десантные лодки. Приллер видел на берегу и дальше за берегом белые клубы дыма. Песок вдоль береговой линии почернел от массы высадившихся солдат и различной техники. Приллер поднялся за облака, чтобы решить, что делать. В небе было так много самолетов, а на море кораблей, что Приллер понял: у него есть время только на один заход до того, как его собьют.
Сохранять радиомолчание не было смысла, и Приллер спокойно сказал в микрофон:
– Какой вид! Какой вид! Там есть все! Ты только посмотри! Поверь мне, это вторжение! Водаржик, пошли! Удачи тебе!
Они спустились до высоты меньшей 150 футов и на скорости 400 миль в час пошли вдоль британских плацдармов. Приллер нажал кнопку на рукоятке и почувствовал отдачу от стреляющих пушек. Пролетая на головой высадившихся на берег, он видел поднятые вверх удивленные лица.
На плацдарме "Шпага" командир французских коммандос Филипп Кайффе увидел два приближающихся самолета и бросился на землю. Шесть немецких пленных хотели воспользоваться неожиданным замешательством и сбежать. Но десантники Кайффе быстро заставили их лечь на землю. На плацдарме "Юнона" рядовой Роберт Рож из 8-го канадского пехотного полка услышал звук моторов приближающихся самолетов, а потом увидел "их, летящих так низко, что я мог разглядеть лица пилотов". Рож, как и другие, упал на песок, но запомнил, что один солдат "не лег на землю, а, стоя в полный рост, стрелял вверх из своего автомата". На восточном краю плацдарма "Омаха" лейтенант американских военно-морских сил Вильям Иземан видел, как два самолета, стреляя из пушек, "пронеслись мимо аэростатов заграждения на высоте около 50 футов". Старший кочегар британского "Дунбара" Роберт Доув видел, что по двум самолетам стреляли все противовоздушные средства флота. Но самолеты остались невредимыми. Они, наконец, повернули от берега и, набрав высоту, скрылись за облаками. "Немецкие это самолеты или нет, – сказал Доув, – счастливо вам. Вы смелые ребята".
Глава 4
По всему побережью Нормандии шло активное вторжение. Для французов, невольно ставших свидетелями боевых действий, это были одновременно часы хаоса и счастья. Вокруг Сен-Мер-Эглиз, который подвергался сильному артиллерийскому обстрелу, парашютисты 82-й дивизии видели фермеров, спокойно работающих в полях и не обращающих внимания на то, что происходит вокруг. В любую минуту кого-то из них могло ранить или убить. В самом городе парашютисты видели, как парикмахер менял вывеску на своем заведении с французской на английскую.
Жителю маленькой прибрежной деревни Ла-Мадлен, находящейся в нескольких милях от Сен-Мер-Эглиз, Полю Газенгелу не повезло. Во время артобстрела не только снесло крыши со склада и кафе, но и его самого ранило. Солдаты 4-й дивизии собирались переправить на плацдарм "Юта" его и еще семь человек.
– Куда вы забираете моего мужа? – спрашивала жена Газенгела у лейтенанта.
Офицер ответил на чистом французском:
– Забираем, чтобы задать ему несколько вопросов. Мы не можем поговорить с ним здесь, поэтому его и других мы отправим в Англию.
Мадам Газенгел не могла поверить своим ушам.
– В Англию! – воскликнула она. – Почему? Что он сделал?
Молодой лейтенант засмущался. Он мягко объяснил, что просто выполняет инструкции.
– А что будет, если мой муж погибнет под снарядами? – спросила мадам Газенгел со слезами на глазах.
– Десять против одного, что этого не случится, – ответил лейтенант.
Газенгел поцеловал жену, и его увели. Он и сам не понимал, что происходит; и ему не суждено было узнать, почему его переправляют в Англию. Через две недели он снова окажется у себя дома в Нормандии после принесенных американцами извинений за то, что "это была ошибка".
Жан Марион, руководитель одного из подразделений французского Сопротивления в городе Грандкамп, был расстроен. В поле его зрения слева был флот у плацдарма "Юта", а справа – флот у плацдарма "Омаха", и он знал, что подразделения союзников высаживаются на берег. Но ему казалось, что про Грандкамп забыли. Все утро он напрасно ждал: к нему никто не пришел. Он несколько приободрился, когда жена указала ему на эсминец, который медленно маневрировал в море напротив города.
– Пушка, – воскликнул Марион, – пушка, о которой я им говорил!
Несколькими днями раньше он проинформировал Лондон о том, что на берегу установили пушку небольшого калибра, которая могла стрелять только налево, в направлении пляжей, которые теперь превратились в плацдарм "Юта". Теперь Марион был уверен, что его послание дошло по назначению, потому что эсминец занял позицию, на которой был недосягаем для артиллерийского расчета, и открыл огонь. Со слезами на глазах Марион вскакивал после каждого выстрела корабля.
– Они получили мое послание! – кричал он. – Они его получили!
Эсминец, вероятно это был "Херндон", раз за разом посылал снаряды. Вдруг раздался страшный взрыв. Взорвался боезапас.
– Чудесно! – закричал Марион. – Великолепно!
В кафедральном городе Байо в 15 милях от Грандкампа руководитель разведки подполья в районе плацдарма "Омаха" Гийом Меркадер стоял со своей женой Мадлен у окна гостиной. Меркадер едва сдерживал слезы. После четырех жутких лет оккупации главные силы немцев, расквартированные в городе, начали его покидать. Слышались отдаленные разрывы снарядов. Меркадер знал, что на побережье сейчас идут тяжелые бои. У него было огромное желание собрать бойцов Сопротивления и выбить остатки нацистов из города. Но по радио было передано предупреждение не проявлять активность и не вести боевые действия. Это было трудно, но Меркадер научился ждать. "Скоро мы будем свободными", – сказал он жене.
В Байо у всех было приподнятое настроение. Несмотря на то что немцы повсюду развесили приказы, запрещающие жителям города покидать свои дома, люди собрались на кафедральной площади и слушали комментарии священника о том, как проходит вторжение. С господствующего над местностью церковного строения он мог хорошо видеть, что происходит на берегу. Стоя на колокольне собора, священник, сложив руки рупором, передавал собравшимся увиденное им.
На площади была и Анна Мария Брокс, девятнадцатилетняя воспитательница детского сада, которая выйдет замуж за одного из американцев, которые сейчас высаживались на землю Нормандии. В семь часов она села на велосипед и поехала на ферму отца в Кольвилль, расположенный за плацдармом "Омаха". Нажимая на педали, она миновала несколько пулеметных точек и обогнала идущие в сторону берега немецкие подразделения. Некоторые немцы приветствовали ее, а один предупредил, чтобы она была осторожна, но никто не остановил. Она видела, как летят самолеты союзников, видела, как при их приближении бросались на землю немецкие солдаты. Но она продолжала ехать дальше. На ветру ее волосы развевались, а широкая синяя юбка принимала форму парашюта. Она совсем не ощущала опасности; ей и в голову не приходило, что ее жизни что-то угрожает. В миле от Кольвилля дорога была пуста. С берега тянулись клубы дыма, были видны места возгораний. Потом ей на пути попалось несколько разрушенных ферм. Тут в первый раз Анна Мария испугалась, но с еще большей энергией продолжала гнать свой велосипед. Когда она доехала до пересечения дорог, где нужно было поворачивать на Кольвилль, прогремел орудийный залп, который ее по-настоящему напугал. Как будто раскаты неземного грома прокатились вокруг нее, сделав все вокруг чужим и необитаемым. Ферма отца находилась между берегом и деревней. Анна Мария решила, что дальше пойдет пешком. Она взяла велосипед на плечо и пошла через поле. Взобравшись на небольшую возвышенность, она увидела свой дом, который стоял на месте. Остаток пути она почти бежала.
Сперва Анна Мария решила, что на ферме никого нет. Она вбежала на маленький дворик. Стекла в окнах были выбиты. Часть крыши была снесена. В двери зияла большая дыра. Сломанная дверь вдруг отворилась, и на пороге появились отец и мать. Они обнялись.
– Дочка, – сказал отец, – это величайший день для Франции!
Анна Мария разрыдалась.
В полумиле от фермы в ужасных сражениях, развернувшихся на плацдарме "Омаха", участвовал рядовой первого класса Лео Херокс, которому суждено стать мужем Анны Марии.
Когда союзные войска атаковали побережье Нормандии, один из руководителей местного отделения Сопротивления непрерывно курил в вагоне поезда, подъезжавшего к Парижу. Руководитель военной разведки в Нормандии Леонард Жиль находился в пути уже более двенадцати часов. Поездка казалась бесконечной. Они ехали всю ночь, останавливаясь на каждой станции. По иронии судьбы Жиль узнал о последних новостях от носильщика на одной из станций. Он не знал, где конкретно в Нормандии началось вторжение, но ему не терпелось поскорее вернуться в Кан. Он был раздосадован тем, что после всех трудных и опасных лет работы руководство в Париже вызвало его именно в этот день. Еще хуже было то, что с поезда нельзя было сойти – следующей остановкой был Париж.