По первым главам "Истории и забавной хроники маленького Жана де Сентре и юной дамы де Бель Кузин", написанным незадолго до 1456 года в Шатлесюр-Уаз, но посвящение которых датируется 25 сентября 1459 года в Жемаппе (Брабант), можно предположить, что мы имеем дело с произведением, аналогичным "Залу" (около 1451) или "Шлему" и посвященным воспитанию юных дворян. Дама де Бель Кузин, чье имя нам так и не сообщают, отличила при дворе королевы Бонны Люксембург-Богемской, супруги короля Жана, сына Филиппа Валуа, юного пажа из хорошей семьи – Жана, сына сеньора де Сентре в Турени. Дама молода, но уже вдова, но не собирается вновь выходить замуж. Она спрашивает пажа, выбрал ли он себе уже "даму сердца", как полагается рыцарю, чтобы служить ей, и, разумеется, добивается, чтобы он выбрал ее. Она дарит ему красивую одежду и оружие, необходимые пажу, ставшему оруженосцем.
Старый пакт, заключенный еще в эпоху куртуазного романа XII века между любовью и доблестью, продолжает действовать (а разве он когда-нибудь прекратил действие?), и дама де Бель Кузин без колебаний отправляет молодого возлюбленного на самые опасные турниры и в самые рискованные военные предприятия, вроде похода на пруссов, чтобы он заслужил ее благоволение.
Он покрывает себя славой, а по возвращении не находит свою даму при дворе. Он обнаруживает ее в аббатстве, коммендатарием которого она является. Дама встречает его очень холодно. Это поведение королевы Гениверы в отношении Ланселота, однако причина тому совсем иная. Она подпала под сексуальное обаяние аббата. Дискуссия между Жаном де Сентре и дамой де Бель Кузин являет едкую сатиру на рыцарский дух и куртуазные манеры: "Многие рыцари и оруженосцы при дворе короля и королевы называют себя верными возлюбленными дам и, чтобы получить ваши милости, плачут перед ними, вздыхают и стонут, и так растрогают вас, бедных дам, имеющих доброе нежное сердце, что вы, сжалившись, уступаете их желаниям, а они ходят от одной дамы к другой, беря у каждой залог: подвязку, браслет или еще какую безделушку, а потом они говорят каждой из вас: "О, моя дама, я всегда ношу залог вашей любви".
Дальше – больше; обличив любовное непостоянство рыцарей, он нападает на их храбрость и подвиги: "Еще, мадам, говорю я вам, когда эти рыцари или оруженосцы идут на войну. Если холодно – они отправляются в Германию, где всю зиму шутят с девицами, а если жарко – едут в прекрасные королевства Сицилии и Арагона, где много хороших вин и мяса, вкусных фруктов, прекрасных фонтанов и садов, и все лето они развлекаются там с прекрасными дамами, которые принимают их очень любезно, а потом старый менестрель или поэт пропоет при дворе: "Монсеньор победил, доблестно завоевал приз!" И разве бедные дамы не верят тому?"
Расстроенный такими обвинениями, сеньор Жан де Сентре отвечает аббату: "Я отвечаю на ваши слова, которыми вы обвинили рыцарей и оруженосцев, и если бы вы были человеком, которому я должен был ответить, я бы нашел что сказать, но, учитывая ваш сан, ничего не скажу…"
Но фрондирующий аббат, называющий себя братом Жаном дез Антоммером, не уклоняется от схватки и принимает вызов: "Эй, монсеньор де Сентре, я не задира и не воин, я всего лишь бедный монах, проводящий время в молитвах, но если какой-либо человек опровергнет мои слова, я вступлю с ним в схватку".
Назревает судебный поединок, но какую же форму он примет? Форму совсем не рыцарскую – бой на кулаках. Что это: жестокая ирония или полнейшее презрение к рыцарской чести и достоинству? Ко всему прочему и неверная дама вступает в разговор: "Эй, сеньор де Сентре, вы такой доблестный, как говорят, совершили столько подвигов, неужели вы осмелитесь драться с аббатом? Если вы этого не сделаете, я скажу то же, что и он".
Но он уклоняется, ссылаясь на разницу в боевой подготовке, как сказали бы мы сейчас: "Эй, моя дама, вы знаете, что я не боец, а господа монахи мастера в драке и в игре в мяч, в метании копья и во всех упражнениях; посему я против него ничего не смогу сделать".
Однако жестокая настаивает: "Право, если вы не сделаете этого, я осужу вас и буду считать трусом".
И что тут делать, кроме как подчиниться? Толстый монах, спустив штаны, показывает "свои жирные ляжки, волосатые, как у медведя". Вот уже монах, подставив ему подножку, дважды валит его на спину. После ужина Сентре берет реванш, заставив монаха надеть тяжелый стальной доспех, в котором тот становится неповоротливым, и избивает его. Напрасно дама угрожает своему бывшему пажу гневом. Его это не трогает, и он ей отвечает: "Вы – лживая и вероломная. Я долгое время верно служил вам, как только можно служить и угождать своей даме, а теперь из-за распутного монаха вы ведете себя лживо и вероломно, вы бросили меня и обесчестили себя; в таком случае я знать вас не желаю. Тут он схватил ее за волосы и уже занес руку, чтобы надавать ей пощечин, но вовремя сдержался, вспомнив, сколько хорошего она ему сделала, и подумав, что за это его могут осудить".
Хотя попытка надавать даме пощечин и ограничилась всего лишь хватанием за волосы, как это далеко от рыцарской куртуазности. Аббат, который совсем не трус, защищается секирой, но скоро, стесненный тяжелой кирасой, падает навзничь с криком: "Спасибо! спасибо! спасибо! моя дама! Ах, монсеньор де Сентре, во имя Бога, спасибо!"
Победитель, вспомнив, что истинный рыцарь должен щадить поверженного врага, ограничивается тем, что пронзает своей дагой (кинжалом) ему обе щеки и лживый язык, злословящий о рыцарях, и в качестве трофея срывает с дамы синий пояс, который она недостойна носить: "Ибо синий цвет – символ верности, а вы самая неверная из всех, кого я знаю" (глава XXXII).
Он свертывает его и прячет под камзол. Однажды при дворе, перед королем, королевой и дамами, он рассказывает свое приключение, не назвав лишь имен, и образованный из присутствующих суд любви, рассмотрев дело, высказывается большинством голосов против виновной в самых тяжелых провинностях. Дама де Бель Кузин, которой тоже предложили высказаться, пытается обвинить возлюбленного во лжи. Тогда, достав пояс, сеньор Жан де Сентре бросает его ей в ноги, разоблачив в глазах всех виновную.
Что стало с куртуазным законом, предписывающим любовнику хранить тайну? Куртуазность рушится, и рыцарство гибнет вместе с ней.
Заключение
Среди многочисленных подарков, которые средневековая Франция сделала миру, есть два совершенно бесценных: рыцарство и куртуазность, которые неразлучны, словно два крыла средневекового орла. То, что они, как и готическая архитектура, были opus francigenum (французским творением), свидетельствуют два уроженца Германии – автор "Марисиуса фон Краона", признающий, что французское воспитание улучшило рыцарство во многих странах, и Вольфрам фон Эшенбах, знаменитый продолжатель "Персиваля", называющий Францию "страной истинного рыцарства".
Рыцарство – это дисциплина в недисциплинированности, внутреннее принуждение, выстоявшее против принуждения внешнего. В общество, которое могло погрузиться в самое ужасное зверство после падения мощи королевской власти и укрепления феодализма, личные связи которого не могли заменить связей гражданина с государством, рыцарство вводит элемент сдерживания и порядка, который во многом вдохновляется церковью.
Верно также, что оно является апофеозом юности, силы и красоты, заключенных в нем. Никакое физическое уродство не допускалось в рыцаре: ни в росте, ни в весе, ни в чертах лица, хотя "норма" и не была четко определена.
Более всего нас волнует то, что все эти добродетели юности, силы и красоты расцветают лишь при наличии свободы. Той самой дорогой нам свободы, о которой мы так долго мечтали и ради которой недавно перенесли столько страданий. Эта свобода родилась в Средневековье, поскольку именно она была движущей пружиной рыцарства. Невозможно представить себе рыцаря-раба, поскольку все они присоединялись к избранному ими сюзерену добровольно. Жуанвиль так объясняет нам успех одного из полководцев: "Весь его эскадрон состоял из рыцарей его рода и рыцарей, принесших ему присягу абсолютной верности".
Сила, поставленная на службу праву, – еще одна придуманная французами формула, которая нам очень дорога. "Право создаем мы, – говорил один германский судья в мрачный период, предшествовавший Второй мировой войне". Не так думает рыцарь, подчиняющийся и склоняющийся перед высшей властью. Сила его поставлена на защиту слабого, вдов, девиц и сирот. Встречаются рыцари, похищающие девиц, но лишь тех, кто, по словам подруги Говэна, сами хотят, чтобы их похитили. Слабость и беззащитность оберегают их от оскорблений, а при необходимости на их защиту поднимается меч рыцаря.
Приключение с его неопределенностью, риском и мобильностью, входя в жизнь странствующего рыцаря, вносит в его образ жизни и поведения элемент непредсказуемости, так импонирующий нашему индивидуализму и избавляющий от механической строгости воинской дисциплины, часто в ущерб стратегии, как было при Куртре в 1302 году, при Креси в 1346-м, при Пуатье в 1356-м и при Азенкуре в 1415-м.
Страсть к приключениям влечет рыцаря на Восток, где больше шансов встретить те чудеса, о которых рассказывают "Роман об Александре", "Константинопольское паломничество" и романы артурианского цикла.
Это не значит – поскольку человеческая душа сложна, особенно душа молодого человека, – что мотивом походов на Восток не является освобождение Гроба Господня. То, что он находится в руках неверных, тех самых сарацин, с которыми воевали Карл Великий, Турпен, Роланд и Оливье, – позор, который необходимо смыть. Из этого родится разрыв, присутствующий почти во всех произведениях о Крестовых походах – а их немало, – сердце героя разрывается между любимой, оставленной на родине, и зовущей его далекой землей без креста. Конечно, на берегах Оронта найдутся утешительницы, порой даже сарацинки, кто бы стал это отрицать? Но куртуазность должна применяться и в отношении их, знакомых с нею по арабской поэзии, которой порой вдохновляется наша.
"Бог всегда на стороне правого. Бог и справедливость – это одно". Эта формулировка станет вдохновительницей судебных поединков, на которых рыцарь выступает защитником обездоленного или преследуемого.
Связь рыцарства с церковью все более укреплялась в течение XII–XIII веков, выражаясь в ритуалах посвящения, исповеди, причастия, бдения над оружием, ритуального омовения, благословения меча на алтаре. Казалось бы, это должно привести к тому, что доступ в рыцарское сословие, как и в духовное, будет открыт для каждого, вне зависимости от рождения, и для благородного, и для виллана, но аристократический принцип, проникший даже в орден бенедиктинцев, все более и более усиливался в рыцарстве, изначально совершенно чуждом ему. Принцип наследственной передачи, установленный феодализмом в отношении фьефов, все более усваивался рыцарством, хотя все еще сохранялось противоречие между посвящением по выбору и по происхождению.
По крайней мере, сохраняется благородство, противопоставляемое низости и, являясь результатом воспитания или происхождения, является неотъемлемой чертой рыцарства. То, что важнейшую роль для рыцарства приобретают женщина и куртуазность, является великой моральной революцией второй половины XII века, Французской революцией. "Любовь, – это изобретение XII века", – остроумно шутил наш старый учитель Сеньобо.
Уважение к женщине без усилий превращается в преклонение перед ней. Тогда подвиг, совершаемый в героическом эпосе рыцарем на службе королю, то есть стране, которой тот правит, и церкви, в куртуазном авантюрном романе нередко совершается ради женщины, тогда как Роланд и Оливье остались бы более чем равнодушны к такой мотивации. Примеры того, как женщина вдохновляет рыцарей на подвиги, бесчисленны. Мы привели достаточно много примеров того, но если кто-то считает, что они выдуманы сочинителями романов и их заказчицами, пусть обратится к биографии Гийома ле Марешаля, где приведены совершенно реальные случаи. Не напрасно рыцарь носит на себе рукав дамы своего сердца – символ, что подвиг совершается во имя женщины, которую он хочет покорить или которой намерен воздать почесть.
Разве мы не знаем, какое огромное вдохновение дает любимая женщина? Опять-таки французы XII века, их трубадуры и труверы открыли этот чистый источник. Разве можно представить себе Петрарку без Лауры, а Данте без Беатриче? Но ведь это наши провансальские поэты открыли им секрет вечной женственности, который, по словам Гете, влечет нас ввысь.
Итак, между любовью и доблестью навек заключен договор, и только виллан игнорирует утонченные чувства и вежливость в обращении с женщинами и не соблюдает тайну любви. Такой человек никогда не достигнет ни куртуазности, ни высокой любви, ни рыцарской доблести, хотя и может при случае проявить смелость. Словом "виллан" будут ругать непослушных и плохо воспитанных детей даже матери из простонародья. Не следует также недооценивать и спортивную сторону – состязательность турниров, которые также имеют свою красоту; там рыцари находят то, что им нравится: риск и правила чести.
Из всего этого следует, что французское Средневековье создало социальный и моральный идеал, стремясь приблизиться к нему в жизни: красивый рыцарь, сильный, храбрый, верный и великодушный, особенно по отношению к поверженному врагу, не изменяющий данному слову даже при угрозе жизни, поклоняющийся той, кого любит и от которой ждет милости, – один из самых благородных человеческих типов, придуманных людским умом. Конечно, ему порой не хватает знаний и поэтичности, но поэзия все равно часто присутствует, потому что многие сеньоры, даже один король Наваррский в XIII веке, научились сочинять стихи и песни в разговорном и музыкальном ритме. Им не нравилось, что другие говорят за них слова, ласкающие слух и доходящие до души.
Этот тип продолжается в щедром и в честном человеке XVII века, в романтических героях Шатобриана и Виньи, в рыцарях шпаги и пера, а в наше время – в Гинемере и Сент-Экзюпери.
Нам приятно, что и в наше время западный мир идентифицирует его с французом, которого воспринимают как человека отчаянной, почти безумной храбрости. Он вежлив с мужчинами и галантен с женщинами, верен себе и данному слову, презирает опасность и защищает справедливость.
Примечания
1
Букв, "принять в сословие (корпорацию, орден)". (Здесь и далее примеч. пер. обозначаются цифрой, примеч. автора – цифрой и звездочкой.)
2
Но не преследуемых религиозным фанатизмом евреев, ведьм, вальденсов или альбигойцев.
3
В начале XIII в. русские давно уже были православными, т. е. с точки зрения католиков – еретиками, но отнюдь не язычниками.
4
Самоконтроль (англ.).
5
* Блок М. Феодальное общество. Т. II. Гл. 4.
6
Далее будет приводиться ссылка на произведение и номер стиха.
7
Также известна как "Песнь об Уильяме" (Уильям – английская форма имени Гийом).
8
* Такое чередование обращения на "ты" и на "вы" характерно для Средних веков.
9
Робер Вас (около 1115 – около 1183) – нормандский поэт XII в.
10
Монморанси-Нивель Жан де (ум. 1477) – французский дворянин, выступивший против короля Людовика XI на стороне Карла Смелого, герцога Бургундского;
Луи II де Бурбон, принц де Конде (1621–1686) – представитель младшей линии французского королевского дома, выдающийся полководец; в период Фронды (1648–1653) выступал против королевского правительства, но потерпел поражение, бежал в Испанию и уже во главе испанских войск воевал против Франции;
Моро Жан-Виктор (1763–1813) – французский генерал эпохи революционных войн; был осужден по обвинению в заговоре против Наполеона. В 1813 г. стал главным советником войск антифранцузской коалиции, смертельно ранен в сражении при Дрездене;
Бернадот Жан-Батист (1763–1844) – маршал Франции (1804), участник революционных и Наполеоновских войн. С 1810 г. – наследник шведского престола. В 1813–1814 гг. воевал против Франции на стороне антинаполеоновской коалиции.
11
В данном случае Галльский означает "уэльский", "валлийский", от французского названия Уэльса – Галльская страна (Pays de Galles).
12
Два явных анахронизма. Если Юг де Сент-Омер жил в первой половине XIII в., он никак не мог быть соратником вождя Первого крестового похода Готфрида Бульонского, который умер в 1100 г. Да и Салах-ад-Дин (в европейской традиции Саладин) жил не в XI, а в XII в.
13
Ангельский хлеб (лат.).
14
Недостоин (лат.).
15
"О военном деле" (лат.).
16
"Спор оружейных герольдов Англии и Франции" (англ.).
17
Ливре – участок земли, приносящий ливр дохода.
18
Имеются в виду кони или выкуп, взимавшийся с побежденного противника, одежда, а также драгоценности, подаренные дамами-арбитрами.
19
"Прославление нового рыцарства" (лат.).
20
"Книга о рыцарском сословии" (катал.).
21
Имеется в виду Великий раскол (схизма) католической церкви (1378–1417), когда на престоле бывало по два папы (один в Риме, другой в Авиньоне), а иногда и больше. Результатом схизмы стало огромное падение авторитета католической церкви в самых разных слоях западного общества.
22
Уже в XII в. практиковались благословения шпор, щита и меча:
1. Ad calcaria. "Благослови, Господи, эти шпоры, дабы тот, кто наденет их, принятый сегодня в рыцарское сословие; пусть, побеждая зло, достигнет он вечной жизни".
2. Ad clipeum. "Господи, взываем к Твоему милосердию, дабы раб Твой, которому вручается этот щит как символ чести рыцарства, пройдет жизненный путь, не потеряв вечной жизни".
3. Ad ensem. "Исполни, Господи, мою молитву и даруй рабу Твоему, опоясанному этим мечом, победы во имя справедливости, ради церкви, сирот, вдов, чтобы заслужил он в день Страшного суда быть среди избранных".
23
Гийом ле Марешаль (Уильям Маршалл) (1146–1219) – англо-нормандский феодал, граф Пемброк и де Лонгвиль, знаменитый турнирный боец. Регент Англии при малолетнем короле Генрихе III.
24
Гинемер Жорж (1894–1917) – знаменитый французский военный летчик Первой мировой войны.