Для того чтобы завершить нашу программу, оставалось только покончить с радиостанцией. На этот раз я взял с собой молодого мичмана, причем мы оба несли оставшиеся двухчасовые заряды, поскольку использовать те, у которых задержка взрыва была установлена на один час, было еще рано. От часовни до радиостанции было всего 150 метров. Передняя часть здания охранялась единственным часовым, прохаживавшимся взад и вперед. Наблюдая за ним, мы заметили, что он неожиданно прервал свое патрулирование и отошел в сторону, к соседнему дому, и некоторое время простоял без движения. Чем он там занимается? Нам не пришлось долго ждать, чтобы удовлетворить свое любопытство, потому что скоро до нас донесся звук девичьего смеха и в темноте засветилось белое платье. Выходит, этот часовой обладал даром совмещать приятное с полезным, службу с ухаживаниями! Мы с мичманом улыбнулись друг другу – такой расклад нас вполне устраивал.
Однако, хорошенько подумав, мы решили, что совестливый страж мог бы оказаться для нас предпочтительней, коль скоро он нес службу по раз навсегда определенной схеме. На такого мы бы могли вполне положиться, в то время как этот парень, с его непредсказуемыми походами на свидание к своей подружке, мог возвратиться на участок совершенно неожиданно для нас.
Так и случилось. Когда мы выходили из-за угла, только что заложив заряды под заднюю стену здания в два глубоких вентиляционных отверстия, ведущих в подвал, то неожиданно столкнулись с нашим беспечным охранником, который возник от нас менее чем в 25 метрах. После секундной паузы, вызванной изумлением, он окликнул нас по-английски, произнеся несколько слов, смысла которых я так никогда и не понял. К счастью, мой мичман не растерялся и вспомнил одно из тех похабных английских выражений, которые вдалбливали в голову всем курсантам отряда "К" для использования именно в таких скользких ситуациях. Теперь он "выдал" его часовому, причем, как видно, сделал это достаточно уверенно. Должно быть, для солдата ругань прозвучала вполне натурально, потому что он засомневался, а мы тем временем с искусственной небрежностью продолжали идти своей дорогой. Через пару секунд часовой выкрикнул нам вслед еще что-то, но мы к тому времени уже достигли начала проходящей между заборами дорожки. Я толкнул мичмана вперед, и мы вдвоем изо всех сил побежали к ближайшему повороту. На какое-то время победа осталась за нами – часовой не стал нас преследовать и огня не открыл.
Теперь главное для нас заключалось в быстроте, поскольку было неизвестно, что он предпримет в следующий момент. Казалось невероятным, чтобы он принял нас за британских солдат или за кого-то из радистов. Скорее всего, он как раз в этот момент выясняет на радиостанции, не выходили ли оттуда сейчас два человека.
Я сожалел, что мы не использовали до сих пор десять или двенадцать оставшихся у нас зарядов, тех, которые были установлены на задержку взрыва в один час. Мы собирались разместить их на судоверфи, но теперь для нашей семерки самым важным становилось держаться всем вместе, поскольку среди британцев в любой момент могла подняться тревога. Поэтому мы все быстро вышли из часовни – как выяснилось, теперь уже в последний раз. Примерно на половине пути к гавани, там, где дорожка делала поворот, перед нами неожиданно появился какой-то югослав, загородил нам дорогу и крикнул на своем языке: "Stoj!" – быстро потянув с плеча висевшую на ремне винтовку. Нам не оставалось ничего другого, кроме как опередить его своими выстрелами. Почти одновременно с этим раздался сигнал тревоги. Должно быть, британский часовой все-таки сообщил о таинственном происшествии на радиостанцию. Сирены и гудки разорвали ночь своим нестройным ревом, к которому вдобавок присоединился горн или какой-то другой подобный ему инструмент. Наконец-то сонная база ожила. Где-то раздалась беспорядочная стрельба.
В этот начальный момент всеобщего смятения мы еще могли бы, наверное, прорваться на судоверфь, но там нас в конце концов загнали бы в угол. Поэтому я приказал отступать, и всего через несколько минут мы уже достигли виноградника, расположенного на террасах над селением Исто. На каждой террасе залегали для прикрытия нашего отхода по три человека, ведя непрерывный огонь из автоматов в направлении селения, пока остальная группа взбиралась на следующую террасу. Потом эти люди, в свою очередь, открывали сверху арьергардный огонь, а предыдущая замыкающая тройка поднималась еще выше. Так мы поэтапно отступали вверх по склону холма, ни на минуту не прекращая стрелять, изображая тем самым значительно большую силу, чем обладали на самом деле. Когда мы взобрались к брошенной зенитной позиции, я оставил на ней для прикрытия троих человек, а сам с четырьмя другими кинулся с холма вниз, к заливу, чтобы спустить на воду наши байдарки. Через десять минут я подал сигнал людям, остававшимся на вершине, и они моментально спустились к уже ожидавшим их лодкам. Еще несколько секунд – и мы отчалили от берега, гребя изо всех сил в сторону открытого моря. Но залив оказался слишком велик для нас. Мы доплыли только до его середины, когда с кормы раздались первые выстрелы и рядом с нашими головами стали посвистывать пули.
К счастью, ночь была темная, и неприятель не мог хорошо целиться. Еще 200 или 300 метров – и нас проглотила темнота. Однако наши неприятности на этом не закончились. Выйдя из залива, мы столкнулись в открытом море с волнением, которое оказалось для наших утлых байдарок чересчур сильным. Когда мы вышли за мыс, злые волны принялись швырять нас как пробку из стороны в сторону. Порой нас захлестывали пенящиеся валы. Легкие деревянные каркасы байдарок явно не были способны сколько-нибудь долго выдерживать такое напряжение. Но что мы могли с этим поделать? Нам не оставалось ничего иного, как угрюмо грести на север, к условленной точке встречи с торпедными катерами, которая была назначена вблизи от ненаселенных островов Петтини – груды камней, разбросанных в трех милях к северо-западу от Исто.
Весь промежуток времени между 3 и 5 часами утра мы боролись с морем. Время тянулось неимоверно долго, и жизнь наша буквально висела на волоске. Я был совершенно уверен, что нам не успеть в назначенную точку, ведь и торпедным катерам необходимо успеть вернуться в Пула к рассвету, иначе они будут обнаружены и уничтожены истребителями-бомбардировщиками. Это означало, что нам предстоит провести еще двадцать четыре часа в какой-нибудь каменистой бухточке на острове из группы Петтини – если нам вообще суждено туда добраться. Было уже 5 часов утра – последний срок, когда мы еще могли надеяться увидеть наших спасителей, но мы все еще боролись с морем.
Примерно в это самое время, не выдержав ударов волн, развалилась первая из наших байдарок, люди из нее были вынуждены уцепиться за остальные лодки. Вскоре мы услышали несколько сильнейших взрывов, донесшихся со стороны Исто, известивших нас о том, что наша задача выполнена. Однако положение, в котором мы находились, не способствовало праздничному настроению. Мы напрягали последние силы и все мужество в борьбе со стихией. Когда показались острова Петтини, развалились еще две байдарки, а потом распалась на части и та, в которой сидел я сам. Теперь мы все очутились в воде, совершенно обессиленные, так что только наши спасательные жилеты и удерживали нас на поверхности. Я выкрикивал какие-то ободряющие слова, побуждая остальных не сдаваться и продолжать плыть. Но вероятно, не наши усилия, а только морские волны в конце концов вынесли нас на какую-то большую скалу. Мы использовали последние силы на то, чтобы помочь друг другу отползти подальше от воды. Посмотрев в направлении Исто, мы увидели там громадные языки пламени, а над ними – облака дыма. Я не могу сказать, который был час, но, видимо, приближался рассвет. Нашим временным убежищем, если только можно его так назвать, оказались не острова Петтини, а отдельно стоящий, изолированный скалистый островок посреди бурного моря. Хотя перспектива провести целый день на пустынной, лишенной всякого укрытия скале и была ужасна, мы все же сохраняли непоколебимую веру в нашего руководителя, лейтенанта Вальтерса, в то, что он не подведет нас и сделает все, что будет в его силах, чтобы вытащить нас из этой переделки".
Обратимся теперь ко второй операции, проведенной в ту же ночь. Мы помним, что два торпедных катера вошли в пролив Зара. На расстоянии двух миль от входа в гавань с этих катеров также были спущены четыре байдарки, но из-за волнения на море одна из них сразу же перевернулась, и морякам, вытащенным из воды, оставалось только наблюдать, как исчезают в темноте шестеро их товарищей, чьи лодки, подхваченные сильным течением, понесло в направлении порта. В одной из байдарок находился боцман Линк, командир диверсионной группы. Он был старше остальных и более опытен, так же как и старший боцман Вернер, который во главе другой команды шел в это самое время на веслах к острову Исто. Лейтенант Вальтерс обычно выбирал для диверсионных групп именно таких руководителей – способных отрезвляюще влиять на увлекающихся молодых моряков, из которых составлялись эти команды. Это было в высшей степени оправданно.
В ночь проведения операции против порта Зара торпедные катера безрезультатно ждали возвращения диверсионной группы в течение условленных трех часов, по указанию Вальтерса время ожидания было продлено еще на пятнадцать минут. Наконец, после 4 часов утра, дозорный заметил поданный со стороны занятого противником берега сигнал – две голубые вспышки. Это означало, что группа уже находится на подходе к ожидающим ее катерам. Через короткое время два моряка, которым с большим трудом удалось преодолеть сильное волнение, были подняты на борт. Ими оказались старший унтер-офицер Бальц, записной острослов из МЕК-71, и матрос 1-го класса Кантов. Об оставшихся двух байдарках не было ни слуху ни духу, а из доклада Бальца стало ясно, что об их возвращении в эту ночь не может быть и речи. Так что же произошло в Заре?
"В полночь наши байдарки были спущены на воду, – рассказывал Бальц, – причем моя лодка оказалась последней из трех, что отправились по направлению к порту. Нас понесло течением. Вскоре я потерял остальные байдарки из виду и впоследствии мельком видел только одну из них. Нас захлестывало, мы насквозь промокли, но байдарка держалась на плаву, подбрасываемая волнами, словно кружась на одном месте, так что я начал сомневаться, удастся ли нам вообще добраться до цели, прежде чем мы совершенно выбьемся из сил. Волны толкали нас влево, по направлению к проходу в гавань. Мы варились в этом дьявольском котле уже с полчаса, когда внезапно заметили впереди слева по борту внешнее сетевое заграждение порта.
Мы устремились к остававшемуся открытым проходу в заграждениях и через несколько минут прошли в него. Такая удача показалась странной. Не лезем ли мы сами в ловушку, подготовленную британцами, которые могли специально оставить этот проход свободным, чтобы заманить нас? Или наши торпедные катера были засечены радаром и сети развели, чтобы пропустить сторожевики противника, отправленные в погоню за ними? Мы все еще находились на расстоянии 200 метров от оконечностей молов у входа в гавань и решили подойти ближе к берегу в стороне от этого прохода, чтобы выждать. В этот момент другая наша байдарка появилась у самого входа в порт. Был почти час ночи. Внезапно прямо перед нами, внутри гавани, поднялась бешеная винтовочная стрельба. Мы сами, еще не обнаруженные противником, ничего не могли предпринять, чтобы помочь своим товарищам, проникшим в порт.
Через несколько минут огонь прекратился так же неожиданно, как и начался. Мы просидели в ожидании по крайней мере 50 минут, но ничего больше не происходило, стояла полная тишина. Зайдя столь далеко, я и Кантов решили, что обязаны идти и дальше. Тихо опуская в воду весла, мы осторожно двинулись к железному мосту, единственный пролет которого проходил над входом в гавань, соединяя две оконечности молов. Неожиданно Кантов пригнулся и указал на часового, шедшего вдоль берега. Незамеченные им, мы проплыли мимо. К первому часовому присоединился второй, и они разговорились. Тем временем байдарку принесло течением почти под самый мост, но тут нас облаяла оказавшаяся поблизости собака. Кантов тотчас пристрелил ее из пистолета с глушителем. Труп собаки свалился в воду совсем рядом с нами, и мы скользнули под мост, никем не замеченные.
Теперь все наше внимание было приковано к пароходу, пришвартованному правым боротом к причалу, совсем близко за мостом. По всей видимости, это было то самое судно, которое мы должны были потопить, чтобы запереть вход в гавань. Но нельзя же было надеяться, что нам удастся сдвинуть корабль перед отправкой на дно так, чтобы он своим корпусом лег прямо поперек фарватера! Как бы то ни было, мы решили атаковать его прямо там, где он был пришвартован. По нашей оценке, его водоизмещение было около 3000 тонн. Корабль стоял так, что между его бортом и причалом оставалось около двух метров чистой воды. В эту щель мы и завели нашу байдарку, потому что там, в двойной тени от борта и причальной стенки, было совершенно темно и мы могли работать, не опасаясь быть обнаруженными.
Кантов достал из байдарки мины-"прилипалы" и запустил часовые механизмы взрывателей, которые были предварительно настроены на задержку в полтора часа. Мы привезли с собой длинный шест, который я использовал теперь наподобие удочки, опуская мины в воду и подвешивая их рядом с бортом корабля на глубине примерно двух метров ниже ватерлинии. Там они и прилипали к борту. Таким образом мы разместили вдоль всего корпуса на равных расстояниях друг от друга четыре заряда. На всю работу у нас ушло примерно 15 минут. После этого мы осторожно обогнули корму корабля, вышли на открытую воду и двинулись обратно к мосту.
Наши сердца бешено бились, а душа словно ушла в пятки, когда мы преодолевали критические сто метров в непосредственной близости от входного канала, но нам так никто и не воспрепятствовал. Примерно в 3 часа ночи мы пересекли внешнее сетевое заграждение и принялись грести, борясь с довольно сильной волной. Просто поразительно, как нас болтало, и трудно поверить, что наше утлое суденышко смогло выдержать такой напор волн. Несчетное число раз нас обдавало пеной и брызгами, два раза меня рвало морской водой, которой я наглотался. Скоро впереди показались какие-то суда, которые мы, в нашем более чем затруднительном положении, могли только приветствовать, как своих спасателей. Все же я не решился сразу подать наш сигнал – две голубые вспышки, что оказалось к лучшему, потому что это были корабли неприятеля, готовившиеся войти в порт. Именно для них и был открыт проход в сетевом заграждении. Нам пришлось бороться с морем еще почти целый час, пока я не заметил силуэты наших торпедных катеров. Мы сразу же подали свой опознавательный сигнал и вскоре были спасены".
Бальц и Кантов оказались единственными, кто вернулся после операции в порту Зара. Остальных четверых моряков из отряда "К", после проведенных следующей ночью в обусловленном районе у берега недалеко от порта Зара безуспешных поисков, пришлось списать как погибших. Торпедные катера провели там несколько часов, но не обнаружили никаких следов пропавших людей.
Вернувшись после бесплодных поисков у побережья близ порта Зара, два торпедных катера должны были предпринять попытку отыскать старшего боцмана Вернера и его людей, которые предыдущей ночью отправились в рейд на остров Исто, потому что ожидавший их тогда торпедный катер тоже вернулся ни с чем. Лейтенант Вальтерс не слишком тревожился по поводу исчезновения группы Вернера, поскольку понимал, что выполнить задачу на Исто и успеть возвратиться за одну ночь почти невозможно.
В ночь нападения на Исто немецким торпедным катерам, двигавшимся от пролива Зара, на подходе к острову пришлось вступить в бой с британскими сторожевиками, которые вышли в море по тревоге и полным ходом шли к северному заливу. По всей видимости, они ожидали там неприятельский "флот вторжения". Конечно же им и в голову не могло прийти, что во всей суматохе, возникшей на острове Исто, повинны только экипажи четырех утлых байдарок. В то время как британцы имели лишь весьма туманное представление о происходящем, немцы на своих торпедных катерах, вышедших для спасения диверсионной группы, были осведомлены обо всем не многим лучше. Что произошло на Исто? Что сталось с Вернером и семерыми людьми из его группы? Не взяты ли они в плен? Известны ли британцам намерения их противников и не заманивают ли они сейчас немецкие торпедные катера в ловушку?
Ответы на эти вопросы еще только предстояло получить. Но стычка между катерами противных сторон оказалась непродолжительной. Германцы отошли к северу, а британцы их не преследовали, посчитав, возможно, что отразили предполагавшуюся высадку на остров десанта.
"В самом разгаре этой неразберихи, – вспоминает лейтенант Вальтерс, – взорвались первые заряды, заложенные людьми Вернера. Было видно, что на острове, расположенном на весьма значительном удалении, взвился к небу огненный столб, и я тотчас же все понял. Хотя в ту ночь было уже слишком поздно отправляться на согласованное место встречи у островов Петтини, я настоял на том, чтобы один из наших торпедных катеров продолжал поиски группы Вернера даже после того, как станет светло. Мы были просто обязаны попытаться спасти наших товарищей, хрупкие суденышки которых не могли долго сопротивляться непогоде".
Старший боцман Вернер и его люди едва расположились на повстречавшейся негостеприимной скале. Неожиданно он сам вскочил на ноги, напряженно прислушиваясь. Звук, доносившийся до него со стороны моря, показался знакомым.
"Я подумал, что у меня разыгралось воображение, – сообщает нам Вернер, – но потом услышал звук во второй и в третий раз. Запуск дизельного двигателя сопровождался похожим на собачий лай весьма характерным призвуком, что было не один раз испытанным, надежным сигналом, означавшим, что к нам приближается торпедный катер, собирающийся принять нас на борт! С помощью электрического фонаря, находившегося при мне, я послал в сторону моря наш опознавательный световой сигнал. Торпедный катер подошел к нашей скале на 20 или 30 метров, на воду спустили большую резиновую лодку. После нескольких неудачных попыток все мы были подняты к нему на борт. Только когда все благополучно закончилось, мы поняли наконец, насколько утомлены. Переправа, совершенная несмотря на сильнейший прибой, стала достойным завершением проведенной к тому же без всяких потерь операции".
Союзники ответили на рейды, проведенные силами МЕК-71 на острове Исто и в порту Зара, ожесточенной бомбардировкой базы в заливе Пула, продолжавшейся несколько часов и вызвавшей тяжелые потери среди личного состава отряда "К". Эти потери были вызваны главным образом тем, что моряки в перерывах между налетами отдельных эшелонов бомбардировщиков раз за разом пытались спасти хоть что-нибудь из своего оборудования и снаряжения, из-за чего попадали под нежданные потоки бомб. Эта атака явилась иллюстрацией явного неравенства сил воюющих сторон. Немцы после тщательной, длившейся несколько недель подготовки посылали на задание восемь бесстрашных солдат, которые, проникнув на вражескую базу, там, в самом логове льва, уничтожали важнейшие постройки и военные склады. За отсутствием более действенных средств нападения они могли направить несколько человек на крошечных байдарках в хорошо охраняемую неприятельскую гавань. Действуя поодиночке, эти люди топили при помощи мин-"прилипал" корабли. В то же время британцы при свете дня имели возможность совершить налет на германскую базу, не встречая никакого сопротивления, используя для этой цели сотни самолетов, выполнявших ковровое бомбометание, после чего Пула стала подобна испещренной кратерами пустыне.