Слова Страбона о том, что на посвященном цезарю Августу алтаре в Лугдуне (современный Лион) были начертаны названия шестидесяти племен, а сам город служил им центром, можно истолковать следующим образом: все эти племена жили не далее чем в паре дней езды от Лугдуна, поскольку общий центр политического союза должен был находиться в удобном и доступном месте, даже под владычеством римлян. С другой стороны, политические союзы континентальных кельтов должны были занимать значительно большие территории, чем в Ирландии и Британии, где жесткие условия среды – ограниченная протяженность и разнообразие ландшафтов природных регионов, окруженность океаном – "привязывали" людей к определенным местам обитания, у жителей континента же до начала роста городов такой проблемы не возникало. Кроме того, представляется вероятным, что появление мелких и крупных племенных образований могло быть связано и с другими обстоятельствами. Многочисленные земледельческие общины позднего бронзового века, появившиеся во времена экспансии культуры полей погребальных урн, очевидно, вели замкнутый образ жизни и были самодостаточными. То же самое можно сказать о поселившихся в Британии носителях культуры железного века А. В отличие от них мобильные и воинственные династии эпохи Гальштата и Ла-Тена были способны создать обширные доминионы, но после первых завоеваний их владения распались на части, вероятно в результате раздела наследства. Серьезную перегруппировку и возникновение более крупных социальных образований можно допустить в период кризиса и миграций, как это было в Италии и на Балканах. В таких условиях разнородные группы населения покорялись верховным вождям других племен и принимали их родовое имя, но из этого не следует, что целые племена полностью исчезали с лица земли. В подтверждение тому можно вспомнить бойев, основавших поселения в Северной Италии, – при этом часть из них все же остались в Богемии, а позднее, во времена Цезаря, нашли убежище в Галлии. Соседями бойев по Средней Европе были вольки, и можно с уверенностью назвать вольков-тектосагов из Южной Галлии и Малой Азии их сородичами. В других случаях география древней Европы не может помочь в установлении первоначальных ареалов расселения тех или иных племен, известны лишь их боковые ветви, перебравшиеся в другие земли. Пример тому – сеноны из Северной Италии и Северной и Центральной Галлии, суессионы, оставившие след в Центральной Испании и белгской Галлии, откуда, по свидетельству Цезаря, переправились в Британию, а также битуриги, чье название упоминается в двух разных контекстах. Во времена Цезаря это племя обитало в низовьях Луары и на небольшой территории на западном берегу Жиронды. В легенде, пересказанной Ливием, говорится о могущественном короле битуригов Амбигате, чьи племянники повели воинства в Италию, на земли Верхнего Дуная и Рейна. Возможно, эта история содержит в себе отголоски миграций V века до н. э. с севера Центральных Альп. Место обитания одной из ветвей этого племени примерно в I веке до н. э. свидетельствует о том, что битуриги мигрировали к западу, возможно, вслед за белгскими переселенцами из Шампани, важного центра ранней латенской культуры. О катувеллаунах, белгских поселенцах в Британии, осевших на острове примерно в первой четверти I века до н. э., историкам известно больше. Племя, от которого отделились катувеллауны, вверило себя покровительству ремов во времена завоевания римлянами белгских земель, а сами кату-веллауны не упоминались под этим названием до Аммиана Марцеллина (IV век н. э.).
Возвращаясь к вопросу о политическом и социальном укладе континентальных кельтов, можно привести пример существования социальной зависимости одного племени от другого и выполнения ими своих обязательств покровителя и вассала. Для этого нужно обратиться к череде событий, произошедших во времена столкновений римлян с могущественным племенем арвернов и предшествовавших присоединению Трансальпинской Галлии к Римской империи.
В 124 году до н. э. римская армия нанесла поражение салиям – племени по крайней мере отчасти кельтскому, выступившему войной на Массалию. Тридцатью годами раньше этот греческий город уже получал военную помощь от Рима в схватках с лигурийскими племенами, чинившими препятствия массалиотской торговле. Когда салии были разбиты, римляне выстроили военное укрепление в Аквах Секстиевых (современный Экс-ан-Прованс), но ни одно варварское племя не решилось покуситься на эту твердыню. Затем римляне потребовали выдачи салийских беглецов, нашедших убежище у аллоброгов, однако последние им в этом отказали. Тогда аллоброги были в свою очередь атакованы и разбиты. Тут уж вмешались арверны, горевшие жаждой мести. Принимая во внимание продолжительные успехи римской армии, они должны были руководствоваться мотивом более серьезным, нежели надеждой упредить нападение на них самих, – в дело вступили обязательства племени-покровителя защищать своих верноподданных, и от добросовестности исполнения этого долга зависели дальнейшие отношения арвернов со всеми остальными племенами, над которыми простиралась их опека. Картина межплеменных политических связей, нарисованная Цезарем в "Галльской войне", демонстрирует сложные переплетения отношений между зависимыми и господствующими племенами, а также свидетельствует о том, что подкрепление обязательств залогами было основополагающим условием клиентелы на уровне племени.
О личной зависимости в рамках племенного союза у континентальных кельтов впервые упоминает Полибий, описавший, сколь выгодным было положение галльских вельмож, окруженных многочисленными вассалами. Цезарь также отмечает разнообразные преимущества, которые клиентела давала покровителю и его приспешникам. Очевидно, что эта система социальных отношений вполне соответствует той, что существовала в Ирландии и была описана выше. То же самое можно сказать о трехуровневом социальном устройстве, известном со слов Цезаря, разделившего галльское общество на druides, equites и plebs . Пренебрежительное отношение Цезаря к классу свободных членов варварского общества можно объяснить тем, что галльские "плебеи", разумеется, не допускались до участия в делах на высшем уровне, и римлянин об их положении просто не знал. Впрочем, в результате событий, происходивших в Галлии со II века до н. э. и приведших к отмиранию земледельческого уклада, статус свободных галлов мог существенно понизиться, но это всего лишь гипотеза.
Еще одну занятную параллель с ирландскими обычаями можно найти в словах Цезаря о том, что галлы, не подчинившиеся решению судей, подвергались отлучению от жертвоприношений, лишались доброго имени и теряли право жить в нормальном обществе. Здесь будет уместно вспомнить уже упоминавшиеся ирландские понятия "nemed" и "saor". Цезарь также сообщает, что в Галлии сыновья не могли появляться на публике в обществе своих отцов до достижения возраста, в котором дозволялось носить оружие, из чего можно сделать вывод о существовании у галлов, так же как и у обитателей Ирландии, обычая отдавать детей на воспитание в другие семьи. В Ирландии мальчиков в раннем возрасте препоручали заботам наставников из семей высшего ранга, которые возвращали их в отчий дом по достижении семнадцати лет – возраста мужской зрелости. Девочки, которых тоже отдавали на воспитание приемным родителям, возвращались в семью четырнадцатилетними – в "возрасте выбора", когда приходило время подыскивать жениха. Приемные родители отвечали за их обучение ремеслам и искусствам, которыми приличествовало владеть представительницам семей определенного социального ранга. Как и в случае с мальчиками, наставники получали плату за опеку и обучение.
Точность сведений Цезаря о приданом и, в частности, о разделе имущества после смерти одного из супругов вызывает сомнение. Ирландская традиция свидетельствует о том, что за невест издревле платили выкуп, при этом развивалась особая система приданого, согласно которой невеста должна была принести в семейный бюджет определенную долю от состояния жениха. В Ирландии, как и в Галлии, мужчина мог иметь нескольких жен, но, по ирландским обычаям, в семье была только одна старшая жена (cetmuinter), для остальных существовала строгая иерархия.
Что касается абсолютной власти главы семьи над своими женами и детьми, здесь ирландский и галльский обычаи всецело совпадают и служат иллюстрацией основополагающего индоевропейского принципа патриархата. Далее необходимо сказать несколько слов о статусе кельтских женщин. Общепринятая точка зрения состоит в том, что право женщин владеть собственностью, как и право дочерей наследовать отцовское имущество, – продукт позднейшего развития общества, нашедший отражение в различных индоевропейских законодательных системах. С другой точки зрения, более либеральной, эти права существовали в самые разные эпохи у ариев, римлян и кельтов. Стоит вспомнить роскошные "княжеские" погребения, например в Виксе и Рейнхейме, – в них среди пышного убранства, украшений и богатого погребального инвентаря в одиночестве покоятся кельтские женщины. В этих случаях можно говорить и о высоком положении, и о праве владеть собственностью, в целом же факты свидетельствуют о том, что полное бесправие слабого пола было следствием господства законов первобытного общества во времена миграций и тяжелых испытаний, хотя законодательная система была все же достаточно гибкой для того, чтобы в периоды спокойствия и процветания предоставить женщинам большую свободу в семейной и общественной сферах.
Сельское хозяйство. Теперь, после обзора обширных территорий, занимаемых кельтами, должен последовать вывод о том, что сельское хозяйство, которое было для них основным источником пропитания, имело свои региональные особенности. Ремесленное производство, торговля и, конечно, грабежи приносили определенный доход, но средние кельтские túiath или племена жили все же главным образом за счет земледелия, скотоводства или смешанного натурального хозяйства. И в этом состоит одно из отличий кельтов от современных им варварских народов на востоке, таких, как скифы и фракийцы, чьи бескрайние владения – пастбищные земли – диктовали большую степень единообразия занятий.
Материалы археологических раскопок свидетельствуют о том, что, помимо выращивания сельскохозяйственных культур, кельты занимались разведением крупного рогатого скота, свиней и овец. Источником этих сведений являются найденные фрагменты хозяйственных построек, в том числе для высушивания и хранения зерна, а также кости домашних животных, которые в больших количествах обнаруживают в мусорных ямах древних поселений. В настоящее время трудно воссоздать кельтскую земледельческую практику. На землях, где раньше жили кельты, селились новые обитатели, так происходило в течение многих веков, и следы древних полевых систем в большинстве своем утрачены. Сохранились они – вместе с пограничными рвами, пастбищами, загонами для скота и жилыми постройками, относящимися к позднему бронзовому и железному векам, – лишь в Южной Англии, высоко на склонах меловых холмов, и только благодаря тому, что в свое время жители покинули эти земли в поисках равнинных, более плодородных почв. Похожие полевые системы были открыты археологами в Западной Дании, которая не вполне относится к кельтской зоне; что касается древней кельтской прародины, на ее территории о земледельческой практике можно судить лишь по остаткам жилых домов и хозяйственных построек – свидетельств о способах обработки земли и полевых системах не осталось.
Поселения: региональные контрасты. Напомним, что в период зарождения кельтского мира носители культуры полей погребальных урн Верхнедунайского региона занимались преимущественно равнинным земледелием, а более древней формой ведения хозяйства было экстенсивное скотоводство на склонах холмов и нагорий. Несмотря на безусловное смешение культур и народов в последующие века, можно проследить сохранение и параллельное сосуществование этих двух разных практик в сельском хозяйстве, что, впрочем, может быть обусловлено не столько приверженностью старому хозяйственному укладу, сколько вынужденным приспособлением к природным условиям. Рассмотрим два типа поселений – разные по сути, они оба имеют важное значение. На первом месте стоят кельтские поселения в Лангедоке – именно там греческие торговцы с Западного Средиземноморья могли впервые услышать о кельтах, – и на втором месте – Ирландия, чья народная литературная традиция берет начало в доисторическом прошлом.
Лангедок. В первой главе говорилось о том, как племена из североальпийской зоны расселились в Южной Франции и вблизи Пиренеев. Сосредоточив внимание на Лангедоке, можно сказать, что оседлые общины иммигрантов, занимавшихся земледелием на прибрежных равнинах, соседствовали там с поселениями на вершинах холмов. Позднее эти поселения были укреплены и превратились в оппидумы, отражавшие натиск римских завоевателей. Несмотря на контакты с местным населением и огромное влияние греческих торговцев, материальная культура обитателей оппидумов выдает их североальпийское происхождение и трудно не увидеть в них народ преимущественно кельтский.
Археологические сведения указывают на существование в ту же эпоху общин скотоводов, имевших, возможно, более древнее происхождение и обитавших на известняковых garrigues , которые формируют южную оконечность Севенн и переходят в прибрежную равнину. Подобные им пастушеские племена бродили по предгорьям Пиренеев; в обычаях и тех и других было возводить небольшие курганы над кремационными погребениями, в которых находят глиняные и металлические изделия, схожие с теми, что оставили после себя обитатели равнин, и также несущие печать североальпийского и гальштатского культурного влияния.
Таким образом, скотоводы на этих землях тоже были чужаками. Их принято считать кельтами, но на современном этапе развития науки было бы опрометчиво заявлять, будто образ жизни этих племен обусловлен древним среднеевропейским скотоводческим наследием, а не естественными обстоятельствами миграций. Нельзя с уверенностью сказать, что они были кочевниками; хотя археологи не обнаружили следов их поселений, можно предположить, что небольшие крепости из камня строили именно скотоводы. Единственное указание на приверженность этих людей кочевому скотоводческому укладу – возведение погребальных курганных насыпей, служивших вечными памятниками и надежными ориентирами, тогда как в зонах оседлости совершенно плоские поля погребальных урн имели чисто номинальные межевые вехи – деревянные столбики или ограды, как это было принято у обитателей равнин.
Британия. Появление таких "общежитий", как лангедокские оппидумы, подразумевает определенную плотность населения и, как следствие, налаженное земледельческое хозяйство, а также наличие экономических и социальных предпосылок, обусловливающих способность людей сообща создавать надежные и функциональные крепости. Носители культуры полей погребальных урн в североальпийской зоне были на это способны, о чем свидетельствуют возведенные ими укрепления. В Южной Британии городища – укрепленные поселения (фото 45, 46, 77) – обнаружены главным образом в зоне оседлости носителей культуры железного века А, которые занимались земледелием и вели смешанное хозяйство. Для них крепости, по всей видимости, не были местом постоянного обитания – прежде всего они служили убежищем и общественным центром, а кельты, принадлежавшие к классу свободных людей, жили в собственных домах, окруженных хозяйственными постройками.
На территориях, где было мало поселенцев – носителей культуры железного века А и где землей владели в основном иммигранты железного века Б, например в Линкольншире и Йоркшире, городища встречаются редко и едва ли являются делом рук новых переселенцев. Похоже, этим людям, имевшим рейнские или марнские корни и принадлежавшим к латенской культуре, не нужны были большие крепости, что и неудивительно, ведь на древней кельтской родине шел процесс миграций, вызванный ухудшением субатлантического климата, – приспособление к изменившимся природным условиям требовало от человека большей мобильности и экономической свободы действий, а это означало отказ от земледелия и обращение к скотоводству. О том, что это было лишь временной мерой, необходимой для выживания, свидетельствует самоотдача, с которой поселенцы в Цизальпинской Галлии бросались обрабатывать землю, о чем с удивлением писали некоторые античные авторы. В Британии, на территориях, занятых смешенным населением железных веков А и Б, земледельческая традиция тоже продолжала существовать и была конечно же значительно сильнее благодаря появлению там белгских поселенцев непосредственно перед эпохой римских завоеваний. Сами белги принадлежали к той же смешанной культуре полей погребальных урн и Гальштата, что и народ железного века А, но их приемы ведения сельского хозяйства и строительства укреплений между тем достигли значительного развития (фото 56, 57).
Ирландия. В железном веке население Восточной и Северо-Восточной Британии занималось преимущественно скотоводством; то же самое можно сказать и об обитателях Ирландии. На этом острове крупные доисторические укрепления встречаются редко, а некоторые поселения, которые можно было бы назвать городищами или оппидумами, так и не были достроены до конца. Вероятно, их возводили общины беженцев, которые не имеют отношения к появлению в Ирландии латенских металлических изделий, колесниц и других атрибутов героического общества, фигурирующих в ранней ирландской эпической литературе. Все эти атрибуты сопутствовали обществу воинов, чье благосостояние оценивалось поголовьем крупного рогатого скота и чьи героические устремления были направлены на похищение чужого стада, что считалось настоящим подвигом. Как мы увидим в дальнейшем, даже языческие праздники в Ирландии были частью скорее скотоводческого, нежели земледельческого цикла.