Его главным помощником был майор Войно Танкосич; он тоже играл руководящую роль в убийстве короля в 1903 году. Впоследствии Танкосич организовал школу для комитаджей, где обучал боснийских эмигрантов, приезжавших в Белград. В 1908–1914 годах он пользовался среди них большим влиянием. Его характеризуют как человека спокойного, уравновешенного, обходительного в частной жизни и производящего впечатление сдержанного и даже робкого. Но он обладал суровым, необузданным, не поддающимся дисциплине нравом. Как вождь комитаджей в Македонии, он был известен невероятной суровостью в отношении к своим соратникам, а также личным героизмом, храбростью и присутствием духа. Он, несомненно, был честным и стойким патриотом; убеждение, что он выполняет свой патриотический долг, оправдывало в его глазах многие из его ужасных деяний.
Другим членом "Черной руки" был Милан Циганович (№ 412), фигура более таинственная и загадочная. В свое время он эмигрировал из Боснии в Белград и во время Балканской войны с турками служил под начальством Танкосича в качестве комитаджа. В 1914 году он в виде синекуры занимал небольшую должность на сербских казенных железных дорогах. Многие считают, что он вступил в организацию "Черная рука" для того, чтобы информировать Пашича. Танкосич и Циганович принимали непосредственное участие в подготовке заговора в Белграде: они снабдили трех молодых людей, отправлявшихся убить Франца-Фердинанда, бомбами, браунингами и ядом, который надлежало принять немедленно по совершении покушения на эрцгерцога.
Другим из наиболее старых членов "Черной руки" был Владимир Гачинович, который в списке членов, опубликованном в издании "Tajнa превратна организацijа", фигурирует за № 217. Как мы увидим ниже, этот человек развил деятельную террористическую пропаганду в Боснии своими литературными произведениями и организацией тайных террористических групп.
Из других членов "Черной руки" у Богичевича указаны следующие:
Душан Обтркич (№ 166), близкий друг Любы Иовановича, Михаил Живкович (№ 442), секретарь сербского кассационного суда, Дмитрий Новакович (№ 471), секретарь белградского университета, Милан Гаврилович (№ 406), секретарь Министерства иностранных дел, а впоследствии редактор газеты "Политика", М.А. Иованович (№ 401), секретарь железнодорожного управления, Боголюб Вутчевич (№ 407), полицейский комиссар, и Станое Симич (№ 467), чиновник Министерства иностранных дел.
Эти имена показывают, что "Черная рука" не была исключительно военной организацией, как это часто изображают. Вместе с тем из этого списка видно, что она не так уж разнилась от "Народной Одбраны" и не находилась по отношению к ней в такой оппозиции, как это тоже часто изображали. Хотя действительно, как это было указано выше, "Народна Одбрана" утверждала, что она занималась культурной подготовкой Великой Сербии, а "Черная рука", проявлявшая большее нетерпение, предпочитала действовать путем террористических убийств, но у обоих обществ конечная цель была одна и та же, и даже многие из членов числились в обеих организациях. Милан Ваеич был одним из десяти членов Верховного центрального комитета "Черной руки" в Белграде, и в то же время убийцы эрцгерцога называли его секретарем "Народной Одбраны" и говорили, что он снабжал их деньгами и революционной литературой.
Обе организации пользовались в Боснии одними и теми же доверенными лицами и имели общий "туннель" для сношения с ними. Например, Радо Малобабич, австрийский серб, осужденный за государственную измену в Аграме и ставший доверенным лицом "Народной Одбраны" в 1911 году, был в 1913 году рекомендован полковнику Димитриевичу Тодоровичем, начальником пограничной стражи в Лознице, а затем стал одним из главных шпионов "Черной руки" и сербской контрразведки. Связь между обоими обществами была такой тесной, что члены комиссии Карнеги по изучению Балканских войн не могли уловить разницу между ними.
Три молодых человека, собиравшиеся убить эрцгерцога, старались создать на суде впечатление, что они в Белграде поддерживали связь скорее с "Народной Одбраной", чем с "Черной рукой". Они заявили, что знают о последней только по слухам и на основании газет, но вместе с тем они признали, что, по их наблюдениям, Танкосич и Циганович были в плохих отношениях с "Народной Одбраной" и, может быть, достали им бомбы и браунинги, "потому что являлись членами другого общества".
Революционное движение в Боснии
Приблизительно с середины прошлого столетия и до мировой войны антагонизм между австро-венгерскими властями и угнетенными нациями в двуединой монархии все более возрастал. Это объясняется отчасти развитием национального чувства, которое все более усиливалось в течение XIX столетия, а отчасти гнетом со стороны габсбургского правительства и его невниманием к стремлениям славянских и румынских подданных монархии.
Особенно резкие формы принял этот антагонизм в Боснии и Герцеговине после оккупации их Австрией в 1878 году и усилился после аннексии в 1908 году. Недовольство усиливалось вследствие закрытия боснийского сейма и исключительных законов, которые были введены в действие, когда победы Сербии и значительное расширение ее территории в 1912 году вызывали брожение в народе. Но в 1913–1914 годах, когда Боснией и Герцеговиной управлял граф Билинский, сейм был снова открыт, исключительные законы отменены, печати была предоставлена широкая свобода и прилагались большие усилия в целях улучшения политических и экономических условий в Боснии.
Билинский, сам славянин (галицийский поляк), более сочувственно относился к сербам, чем его немецкие и мадьярские коллеги. Он надеялся при помощи примирительной политики добиться от сербского населения приблизительно такой же лояльности в отношении Габсбургов, какой отличались хорватская и магометанская части населения этих недавно аннексированных провинций. По переписи 1910 года, население Боснии и Герцеговины делилось по вероисповеданию (которое в данном случае является наиболее существенным фактором) на православных, магометан и католиков; их соотношение приблизительно определялось следующей пропорцией: 4:3:2. По переписи, насчитывалось 825 тыс. православных (главным образом сербов), 612 тыс. магометан, главным образом сербов и турок, и 442 тыс. католиков, главным образом хорват.
Всего в Боснии и Герцеговине (включая евреев, небольшое число протестантов и цыган) было около 9 900 000 жителей. В общем, можно сказать, что православные тяготели к сербам в соседних королевствах. У католиков не было единства; с одной стороны, у них наблюдалась лояльность по отношению к Австрии и более высокая культура связывала их с Западом, а с другой стороны, националистические устремления влекли их к образованию сербскохорватского союза – или в качестве самоуправляющейся единицы в организованной на федеративных началах триалистической монархии Габсбургов, или в виде части Великой Сербии, или же в форме независимой Югославянской федерации. Магометане, в общем, были верны монархии Габсбургов.
Этим четырем политическим тенденциям соответствовали и четыре главные политические партии:
1. "Србска речь" (сербская: партия, возглавляемая Г. Евтановичем и Солой) и "Народна странка" (Националистическая партия); обе они вели резко оппозиционную политику по отношению к австрийским властям.
2. Лояльное сербское меньшинство под руководством Димовича и лояльные хорваты, прежде составлявшие часть партии Старчевича, но в 1914 году проявлявшие антисербскую тенденцию и известные под наименованием "Erankovacka Stranka" – по их вождю, венгерскому еврею Франку.
3. "Starcevickanjaka Stranka", основанная полвека тому назад хорватским патриотом Старчевичем.
4. Лояльная Магометанская партия.
Но примирительная политика Билинского не встретила почти никакого отклика, наоборот, она была истолкована как проявление слабости и упадка Австрии, дала повод к дальнейшим открытым нападкам со стороны печати и усилила подпольное революционное движение против австрийских властей.
Вышеупомянутые боснийские партии в 1914 году представляли собой то, что Евтич называет "старшим поколением". Эти партии выражали мнение политических дельцов и буржуазии, получившей образование в университетах. Хотя в боснийском сейме они представляли оппозицию, но большею частью они довольствовались легальными средствами и рассчитывали на большие политические уступки со стороны австрийских властей. Это были элементы, которые Австрия надеялась расколоть и направить друг против друга, так как власть Габсбургов предполагалось поддерживать при помощи политики "разделяй и властвуй".
В противоположность этому старому поколению новое поколение носило совершенно другой характер. Оно появилось в Боснии в первые годы XX столетия и было известно под названием "Молодая Босния" ("Млада Босна"). Оно было недовольно политическими дельцами, буржуазией и всеми легальными формами оппозиции. Триализм как решение сербско-хорватского национального вопроса отвергался ими во всех его видах. Ряды "Молодой Боснии" пополнялись "выходцами из низших классов" – крестьянами, поденщиками, школьными учителями, детьми священников и молодыми студентами.
Это была молодежь нетерпеливая и отчаянная, она питалась русской революционной и анархической литературой, в особенности произведениями Герцена и Кропоткина, и ее распаляли успехи насильственных методов, применявшихся в русской революции 1905 года. Среди нее процветал культ индивидуального действия – вера в то, что террористические убийства являются лучшим средством для того, чтобы быстрее покончить с умеренной тактикой боснийских политиков, уничтожить австрийскую власть и подготовить путь для нового югославянского национализма. Революционный террор должен был служить двум целям: вызвать панику в правительственных кругах и подъем национального чувства в массах.
Первым получившим широкую известность проявлением этого нового культа был подвиг Богдана Жераича, серба из Герцеговины. Сербский офицер Воин Симич, вскоре ставший членом "Черной руки" за № 111, научил его во Вранье стрелять из револьвера. После этого Жераич в 1910 году вернулся в Боснию, произвел в Сараеве пять выстрелов в губернатора генерала Варешанина и тут же покончил с собой. Рассказы о том, как генерал пренебрежительно отшвырнул ногой на сараевском мосту труп Жераича, покрытый грязью и кровью, а также о том, как Жераича похоронили на той части кладбища, где хоронили только самоубийц и преступников, распространились по всей стране и сильно способствовали тому, что боснийская молодежь загорелась желанием подражать его примеру и отомстить за него. Сербы в Боснии и Сербии немедленно провозгласили его героем и первым мучеником.
Два месяца спустя, в день рождения императора Франца-Иосифа 8 августа 1910 года "Белградский политик" напечатал у себя большой портрет Жераича вместе с зажигательным стихотворением и панегириком, в котором говорилось: "Сегодня мы тоже зажжем свечу на его могиле и крикнем: "Слава Жераичу!"". Могила его украшалась свежими цветами и стала местом паломничества для боснийской молодежи, проникнутой националистическим фанатизмом и желанием последовать его примеру, чтобы приобрести такую же славу, как он. Рассказывают, что Принцип вечером накануне того дня, когда он стрелял в эрцгерцога, возложил цветы на могилу Жераича и поклялся, что его рука завтра не дрогнет. Нет ничего удивительного, что на неуравновешенную боснийскую молодежь, в головах которой смешались анархизм, социализм и национализм, акты политических убийств, вроде произведенного Жераичем, оказывали сильное психологическое действие.
Наиболее влиятельным деятелем революционного движения в Боснии и вдохновителем боснийских студентов, участников заговора против эрцгерцога, был Владимир Гачинович. Он был сыном православного священника в Герцеговине; отец желал, чтобы он тоже стал священником, и отправил его в семинарию, но Гачинович забросил богословские науки и стал читать русскую революционную литературу. Весной 1909 года во время аннексионного кризиса он приехал в Белград, где установил связи с руководителями только что организованной "Народной Одбраны", а также с наиболее крайними элементами, которые склонялись к "прямым действиям" и впоследствии организовали "Черную руку".
Гачинович оставался в Сербии несколько лет и находился под влиянием Скердича, деятельно пропагандировавшего антиавстрийские революционные идеи. Затем по поручению "Народной Одбраны" он вернулся в Боснию и, по словам одного из своих сторонников, "говорил, будил народ и снова исчезал, как тень, словно проваливался сквозь землю, чувствуя, что за ним по пятам следуют австрийские агенты, среди которых встречались и сербы".
Гачинович поступил в Венский университет, но больше занимался организацией революционного движения среди студентов-славян, чем науками. В Вене он написал также свой известный панегирик "Убийце Жераичу", который, как удачно сказал Сетон-Уотсон, "странным, извращенным идеализмом и высокопарным стилем характерен для начинавшегося революционного движения". Гачинович жаловался, что сербское общественное мнение не обращает достаточного внимания на "тех, кто приходит теперь", кто ставит себе целью "зажечь революцию в умах молодых сербов, для того чтобы спасти их от губительного действия антинациональных идей и подготовить к тому, чтобы разорвать свои цепи и заложить здоровый фундамент для светлой национальной жизни в будущем".
Сославшись на пример Орсини, который покушался на убийство Наполеона III, и выразив одобрение русским террористам, Гачинович превозносит Жераича "как человека действия, человека сильного и доблестного, как одного из тех, которые начинают собой новую эпоху, провозглашают идеи и оживляют страждущие сердца". Он призывал молодых сербов отомстить за мученичество Жераича, подражая его примеру. Эта брошюра была издана анонимно в Белграде и напечатана в типографии "Пьемонта" – органа великосербского движения и группы "Черная рука". Из Белграда она была доставлена контрабандным путем в Бдению и там широко распространена среди молодых студентов, на которых оказала большое и решающее влияние.
В 1912 года Гачинович снова оказался в Белграде – по всей вероятности, в связи с печатанием своей брошюры. "Народна Одбрана" показалась ему слишком умеренной, и он примкнул к "Черной руке", которая тогда только что организовалась. Имя его фигурирует за № 217 в списке членов, опубликованном сербским правительством в связи с салоникским процессом. Утверждают, что он получал деньги от обоих обществ, а также имел стипендию от отдела пропаганды при сербском Министерстве иностранных дел. Это позволило ему отправиться в Лозанну для продолжения университетских занятий. Здесь он завязал непосредственные отношения с разными русскими революционерами, в том числе с Троцким, который за подписью Л.Т. написал введение к сборнику статей Гачиновича на французском языке.
Тем временем Гачинович успел еще съездить в Боснию и организовать среди радикальной молодежи "Молодой Боснии" тайные революционные кружки, известные под наименованием "кружочи". То были "небольшие группы надежных лиц, которые не знакомы друг с другом, но поддерживают между собою связь через посредников". Такой способ организации характерен также и для "Черной руки", у которой Гачинович и заимствовал эту идею. Таким образом, "Черная рука" получила целую сеть связанных с ней групп, разбросанных по всей Боснии и другим сербским областям Австро-Венгрии.
Студенты, крестьяне, рабочие, составлявшие главную массу членов этих кружков за пределами Сербии, по всей вероятности, не являлись в полной мере членами "Черной руки", но она могла использовать их для революционной агитации и террористической деятельности в Боснии. Нет возможности определить число этих кружков, но несомненно, что они существовали во всех городах, где имелись средние учебные заведения: в Баня-Луке, в Тузле, в Монастыре, в Требинье и в особенности в Сараеве. Одной из наиболее деятельных и живых групп, служившей примером другим, была группа, организованная Гачиновичем в доме Данилы Илича в Сараеве. Через нее проходили все наиболее активные революционеры. Это был руководящий орган всех националистических течений в стране. Он поддерживал, прямо и косвенно, весьма тесные сношения с эмигрантами в Белграде.
Революционное брожение, охватившее боснийскую молодежь, находило себе выражение в частых поездках боснийской молодежи в Сербию и обратно. Эти "эмигранты" стремились вырваться из затхлой атмосферы монархии Габсбургов и подышать более родным для них воздухом Белграда. Здесь их хорошо принимали, и им легко было получить свидетельство об окончании образования. Например, Принцип с личного разрешения Любы Иовановича, сербского министра народного просвещения, меньше чем в два года прошел три класса – несмотря на то что тратил много времени на политические дискуссии и на разъезды взад, и вперед.