В отношении военных приготовлений Тисса сумел отстоять свою точку зрения, что не следует предпринимать мобилизацию, пока сначала не будут предъявлены и отвергнуты требования, а вслед за ними и ультиматум.
В докладной записке, составленной им 8 июля, Тисса продолжал настаивать на целесообразности своей первоначальной дипломатической программы, рекомендовавшей привлечение Болгарии. Но ввиду того, что на Совете министров, происходившем накануне, все единодушно высказались против него, он главную часть своей обширной записки посвятил тому, что теперь являлось самым основным вопросом тайной дипломатии в Вене: нужно ли, как настаивал Тисса, облечь требования, предъявляемые Сербии, в вежливую форму, так чтобы нота, хотя и унизительная, могла быть принята Сербией? В таком случае в ней должны быть изложены конкретные претензии и предъявлены такие требования, принятием которых Австрия готова была бы bona fide (искренне) удовлетвориться. Или же, как того желали Берхтольд и большинство министров, требования должны представлять собой общий обвинительный акт, предъявляемый Сербии в виде ультиматума, нарочито составленного таким образом, чтобы вызвать немедленную войну.
В пользу первого варианта Тисса приводил императору те же доводы, которые он излагал на Совете министров:
"Я отнюдь не рекомендую спокойно проглатывать все эти провокационные выходки, и я готов взять на себя ответственность за последствия войны, вызванной отказом удовлетворить наши справедливые требования. Но, по моему мнению, нужно предоставить Сербии возможность избежать войны ценою согласия на тяжелое дипломатическое поражение. Тогда, если даже дело дойдет до войны, всему миру будет ясно, что мы стоим на позиции справедливой самообороны. Сербии должна быть отправлена нота, составленная в умеренном тоне, без угроз. В ней должны быть изложены наши конкретные жалобы и связанные с ними определенные требования. Основанием для жалоб… могут служить заявления министра Спалайковича в Петербурге и Иовановича в Берлине, а также то, что бомбы в Боснии были получены из сербского арсенала в Крагуеваце, что убийцы перешли границу с подложными паспортами, выданными сербскими властями…
Если Сербия даст неудовлетворительный ответ или попытается затянуть дело, то должен быть предъявлен ультиматум, а по истечении его срока – открыты военные действия. После успешной войны территория Сербии может быть урезана путем уступки Болгарии, Греции и Румынии некоторых завоеванных округов, но для себя мы должны потребовать только некоторые существенные исправления границ, и никак не более. Конечно, мы могли бы еще настаивать на контрибуции, что дало бы нам возможность держать в своих руках Сербию в течение долгого времени…
Если же Сербия смирится, то мы должны принять это решение bona fide и не делать отступление для нее невозможным".
Это мирное решение, на котором настаивал Тисса, было для Берхтольда совершенно нежелательно. Вскоре после того, как Тисса уехал из Вены, он снова попытался нажать на германский рычаг и в письме к Тиссе от 8 июля утверждал:
"Чиршки только что был у меня и сообщил мне, что он получил из Берлина телеграмму, в которой его император поручает ему заявить здесь самым энергичным образом, что Берлин ожидает от Австрии выступления против Сербии и что в Германии будут недоумевать, если мы упустим такой благоприятный случай и не нанесем удара… Из дальнейших слов посла я понял, что всякая уступка Сербии с нашей стороны будет истолкована в Германии как признание нашей слабости, что не преминет отразиться на нашем положении в Тройственном союзе и на будущей политике Германии.
Эти заявления Чиршки представляются мне столь важными, что они, пожалуй, могут повлиять на те выводы, к которым вы пришли, поэтому я хотел немедленно сообщить их вам и прошу вас, если вы найдете нужным, прислать мне на сей предмет шифрованную телеграмму в Ишль, где я буду завтра утром и смогу там изложить его величеству вашу точку зрения".
На Тиссу это, по-видимому, не произвело никакого впечатления, и он не послал телеграммы, о которой его просил Берхтольд. Последний отправился в Ишль, чтобы получить от Франца-Иосифа разрешение предъявить Сербии такие требования, "которые она ни в каком случае не могла бы принять". Но, как мы узнаем из донесения Чиршки от 10 июля, это ему не удалось.
"…Министр сообщил императору о двух возможных в данном случае методах действия против Сербии. Его величество выразил мнение, что оба эти метода, пожалуй, можно согласовать, но в общем его величество склоняется к тому, что Сербии должны быть предъявлены конкретные требования. Граф Берхтольд тоже не решается отрицать преимуществ такого способа действий… Он полагает, что в числе прочего можно потребовать учреждения в Белграде австро-венгерского агентства для наблюдения за великосербскими махинациями, а также закрытия целого ряда обществ и увольнения скопрометированных офицеров.
Срок для ответа должен быть по возможности краток, примерно 48 часов. Конечно, даже такой короткий срок достаточен для Белграда, чтобы получить директивы из Петербурга. Если сербы примут все требования, то это будет для него чрезвычайно нежелательным решением, и поэтому он думает, как бы формулировать требования таким образом, чтобы Сербия ни в каком случае не могла их принять.
В заключение министр жаловался на графа Тиссу, который затрудняет ему энергичное выступление против Сербии. Граф Тисса считает, что надо действовать по-джентльменски, но это вряд ли уместно, когда дело идет о столь важных государственных интересах, в особенности по отношению к такому противнику, как Сербия".
Таким образом, 9 июля Берхтольд добился согласия Франца-Иосифа и Тиссы на то, чтобы Сербии были предъявлены некоторые требования, но не в форме нарочито неприемлемого ультиматума. Тем не менее он втайне все-таки продолжал действовать именно в этом направлении. 11 июля он сказал Чиршки, что он вызвал Тиссу в Вену на 14 июля на совещание, на котором должен быть окончательно выработан текст этого документа.
"Насколько он (Берхтольд) может сказать сейчас, главные требования, которые будут предъявлены Сербии, сведутся к следующему: во-первых, король должен официально заявить и опубликовать в форме приказа по армии, что Сербия отказывается от великосербской политики; во-вторых, должно быть организовано австро-венгерское правительственное агентство для наблюдения за строгим исполнением этой декларации. Срок для ответа на ноту будет по возможности короткий, должно быть, 48 часов. Если в Вене не признают ответ удовлетворительным, то немедленно будет произведена мобилизация".
Доклад Визнера от 13 июля
В течение первых двух недель после убийства Франца-Фердинанда все выступления, намечавшиеся против Сербии как в Вене, так и в Берлине, основывались на убеждении, что "преступление является результатом хорошо организованного заговора, нити которого ведут в Белград". Желая собрать доказательства в пользу этого, 11 июля Берхтольд отправил в Сараево юрисконсульта Министерства иностранных дел Визнера, чтобы тот произвел расследование на месте.
Визнер был осторожным и консервативным адвокатом, он и желал предъявить Сербии только такие обвинения, которые ясно подтверждались бы документами и могли бы удовлетворительно выдержать судебную проверку. Так как ему пришлось просматривать материал в Сараеве наспех, в течение нескольких дней и ночей, то он ознакомился всего лишь с небольшой частью того, что мы теперь знаем относительно заговора в Белграде.
Из Сараева Визнер телеграфировал 13 июля, что все влиятельные лица в Боснии убеждены, что великосербская пропаганда ведется там с ведома и одобрения сербского правительства, но что материалы, которыми он располагает,
"не дают никакого основания для обвинения, что эта пропаганда исходит от сербского правительства. Доказательства в пользу того, что агитация поощряется обществами, находящимися в Сербии, и встречает к себе терпимое отношение со стороны сербского правительства, достаточны, хотя и скудны".
Что же касается самого преступления, то
"нет никаких доказательств или даже основания для подозрения, что сербское правительство знало о шагах, приведших к убийству, или о приготовлениях к нему, или о снабжении оружием. Наоборот, есть данные в пользу того, что об этом совершенно не приходится говорить".
С другой стороны,
"вряд ли можно сомневаться, что убийство было решено в Белграде, подготовлено при содействии сербских должностных лиц, Цигановича, майора Танкосича, который достал бомбы, браунинги, патроны и цианистый калий".
Бомбы были взяты из сербского арсенала в Крагуеваце; трое убийц с бомбами и оружием были тайным образом переправлены через границу в Боснию сербскими агентами при содействии Цигановича и начальников пограничных постов в Шабаце и Лознице.
Визнер сообщил также, что имеется ценный материал относительно "Народной Одбраны", который, однако, еще не просмотрен, но который он привезет с собой на следующий день в Вену для дальнейшего изучения. Позднее этот материал был включен в австрийское досье. Пока что Визнер полагал, что имеющиеся материалы дают основание выставить следующие требования:
А. Запрещение участия сербских правительственных органов в контрабандной переправе людей и грузов через границу.
Б. Увольнение начальников сербской пограничной стражи в Шабаце и Лознице, а также таможенных чиновников, замешанных в деле.
В. Возбуждение преследования против Цигановича и Танкосича.
Доктор Визнер показал генералу Потиореку копию своей телеграммы Берхтольду, в которой он отказывался от обвинения сербского правительства в непосредственном участии в сараевском убийстве, однако не снимая с него ответственности за революционную агитацию против Австрии. Потиорек считал, что заключение Визнера чересчур осторожно. Он немедленно отправил Конраду письмо и изложил в нем свое собственное мнение, которое было значительно ближе к истине, если принять во внимание то, что мы знаем теперь о деятельности "Черной руки":
"Совершенно немыслимо, чтобы в такой маленькой стране, как Сербия, никто не знал о приготовлениях к преступлению и о предательских приемах всей этой пропаганды. Как установлено расследованием, несколько человек в Боснии и Герцеговине, безусловно, знали наперед о том, что должно было произойти 28 июня. По словам одного из убийц, эти приготовления обсуждались в одной из таверн в Белграде… Кроме того, в Сербии наряду с официальным правительством имеется еще соперничающее с ним военное правительство, которое вышло из рядов армии. Доказано, что сербские офицеры, находящиеся на действительной службе, принимали участие в приготовлениях к убийству, а также играли выдающуюся роль во всей пропаганде и, следовательно, принадлежат к числу подстрекателей предательской агитации, которая развивалась в нашей стране. Армия, конечно, не есть часть правительства, но никак нельзя утверждать, будто официальное сербское правительство не знало, что делает армия".
Потиорек сообщал в этом письме новые сведения, которые он только что получил, относительно изменнической деятельности сокольских обществ, в которых сербские офицеры и чиновники, занимающие высокие должности, принимали деятельное участие. При этом Потиорек заявил, что он не может взять на себя ответственность, связанную с дальнейшим пребыванием на своем посту, если не будут приняты решительные меры. Удовольствоваться такими требованиями, которые предлагает Визнер, нельзя. Необходимо сокрушить машину, которая приводит в движение всю эту агитацию, то есть сербскую армию. Все эти дела, безусловно, не могли бы иметь места без ведома сербского правительства, без попустительства и, может быть, даже поощрения с его стороны.
Мнение Потиорека, подкрепляемое его долгим пребыванием в Боснии и непосредственным соприкосновением с сербами, было ближе к истине, как ее представляли себе Берхтольд и чиновники Министерства иностранных дел, чем строго юридические и осторожные предварительные заключения Визнера. Три требования, предложенные Визнером, были включены в ультиматум Сербии, но в остальном Берхтольд, по-видимому, мало воспользовался его отчетом и, во всяком случае, не воспользовался им немедленно. Визнеру предложили продолжать разборку материалов и составление досье, которое должно было содержать обличающий материал для предъявления его державам. Тем временем Берхтольд продолжал осуществлять план подготовки локализованной превентивной войны против Сербии, на чем настаивали Конрад и Потиорек.
Тисса меняет свое мнение
14 июля Берхтольду наконец-то удалось убедить Тиссу согласиться на предъявление ультиматума с коротким сроком для ответа. Но ему пришлось уступить требованию Тиссы, чтобы еще до предъявления ультиматума Совет министров в полном составе принял формальную резолюцию о том, что в войне с Сербией Австрия не стремится к территориальным приобретениям, за исключением незначительного исправления границ. Этой резолюцией имелось в виду обеспечить специальные интересы Венгрии, как их понимал Тисса, и предупредить требования компенсации со стороны Италии, а также интервенцию со стороны держав.
Почему Тисса изменил свое мнение и согласился на ультиматум и на немедленную локализованную войну с Сербией? Достоверно мы этого не знаем. По всей вероятности, какое-то влияние здесь оказал нажим Берхтольда на германский рычаг. Несколько месяцев спустя, когда австрийские и германские государственные деятели в частном порядке обменивались взаимными обвинениями относительно ответственности за войну, Тисса писал Чиршки:
"Прежде чем предпринять выступление против Сербии, мы обратились за советом к Германии. Нашу ноту в Белграде мы предъявили после того, как германское правительство непосредственно поощряло нас на это и заявило, что считает настоящее положение благоприятным для того, чтобы окончательно рассчитаться (с Сербией)".
Мы уже видели, что Берхтольд все время убеждал Тиссу, что Германия стоит на такой позиции, и приводил это в качестве довода в пользу того, что необходимо воспользоваться настоящим моментом для сведения окончательных счетов с Сербией.
Но еще сильнее повлияло на Тиссу другое обстоятельство: он все больше убеждался, что если Австрия не будет теперь действовать энергично, то впоследствии ее враги будут обращаться с ней пренебрежительно; это и заставило его скрепя сердце изменить свою позицию. Месяц спустя он писал своей племяннице:
"Моя совесть чиста. Нам уже набросили веревку на шею, и, если бы мы ее не перерезали, нас бы задушили в удобный момент. Иначе мы поступить не могли. Но мне было мучительно, что нам пришлось сделать то, что мы сделали".
Это убеждение создалось у него под впечатлением изобличающих материалов, собранных в Сараеве и в особенности вследствие выступлений некоторых сербских дипломатов и сербской печати, которые Тисса считал "совершенно нетерпимыми". Уже в своем письме Францу-Иосифу от 8 июля он протестовал против заявлений Сполайковича и Иовановича, сербских дипломатических представителей в Петербурге и Берлине, а также против "тех общеизвестных злоупотреблений со стороны сербской печати, обществ и школ, на которые мы уже жаловались". 14 июля после совещания с Берхтольдом Тисса посетил Чиршки и сказал ему, что он изменил свою точку зрения.
Граф Тисса сказал, что до сих пор он всегда настаивал на осторожности, но с каждым днем все больше приходил к убеждению, что монархия должна решиться на энергичные действия, чтобы тем самым доказать свою жизнеспособность и положить конец совершенно нетерпимым условиям, создавшимся на юго-востоке. Тон сербской прессы и сербской дипломатии до такой степени высокомерен, что становится совершенно невыносимым. "Мне было трудно решиться дать совет начать войну, – заявил Тисса, – но в настоящее время я твердо убежден в ее необходимости и приложу все свои силы, чтобы поддержать величие монархии".
Другим решающим фактором, оказавшим влияние на Тиссу, было повторение Берхтольдом милитаристских доводов Конрада, что
"в дипломатических переговорах следует тщательно избегать всякой медлительности, всех дипломатических выступлений с последовательными этапами, что могло бы дать нашим противникам время принять военные меры и поставить нас в невыгодное стратегическое положение".
Берхтольд после совещания 14 июля писал Францу-Иосифу в своем докладе:
"Граф Тисса отказался от своих возражений против ультиматума с коротким сроком для ответа, потому что я разъяснил ему военные затруднения, которые вызовет всякая задержка в таком деле. Я привел также тот довод, что и после мобилизации возможно мирное соглашение, если Сербия достаточно быстро пойдет на уступки".