Этот совет тоже был получен слишком поздно, чтобы существенно воздействовать на белградский кабинет. Крекенторп ответил на следующий день в 12 часов 30 минут дня, что его коллеги все еще не получили инструкций; ввиду этого и предполагавшегося примирительного ответа со стороны Сербии, с которым Груич его уже познакомил в общих чертах, он воздержался от передачи сербскому правительству совета Грэя.
Бертело, директор политического департамента во французском Министерстве иностранных дел, сказал 24 июля сербскому посланнику в Париже, что Сербии надо "постараться выиграть время"; она должна предложить дать удовлетворение по всем пунктам, не нарушающим ее достоинства и суверенитета, и потребовать более подробной информации по остальным пунктам. Но главное – сербы должны постараться избежать непосредственного наказания от Австрии, заявив, что они готовы передать дело на третейское разбирательство европейских держав.
Неизвестно, был ли получен этот совет в Белграде достаточно своевременно, чтобы повлиять на ответ Сербии. Но это возможно, так как сербский ответ, в основном, выдержан именно в том тоне, который рекомендовал Бертело. Во всяком случае, скорее Пашичу и его коллегам, чем кому-либо из великих держав, следует поставить в заслугу то, что Сербия так умно вышла из затруднительного положения. Они составили отчет, который не только вызвал одобрение и сочувствие у всех держав, за исключением Австрии, но привел в восхищение даже человека, написавшего австрийский ультиматум. Музулин назвал их ответ "самым блестящим образцом дипломатического искусства, какой я когда-либо знал".
Сербское правительство сразу решило, что "ни одно сербское правительство не сможет принять целиком требования Австрии". Отсюда следовал вывод, что Австрия будет считать всякий ответ, который они могут дать, неудовлетворительным и объявит войну. Поэтому сербские лидеры намерены были "апеллировать к правительствам дружественных держав и просить их защитить независимость Сербии. Если война неизбежна, то Сербия пойдет на нее".
Так как Австрия, очевидно, намерена была отвергнуть всякий ответ, который не даст удовлетворения по всем пунктам, то сербы могли выдержать свой ответ в весьма примирительном тоне, сделать вид, что уступают по многим пунктам, и даже предложить передать вопрос на рассмотрение Гаагского трибунала. Ответ, выдержанный в таком тоне, мог обеспечить сочувствие и защиту со стороны держав и поставить Австрию в невыгодное положение, если она им не удовлетворится.
Но ответ этот заключал в себе уступку больше по форме, чем по содержанию, и весьма характерно, что за 2 или 3 часа до вручения его Гизлю в указанный срок сербское правительство уже отдало приказ о всеобщей мобилизации сербской армии. Оно немедленно начало делать столь усиленные приготовления в целях обороны и для перевозки правительственного архива, казначейства и учреждений из Белграда в глубь страны, что германский посланник был введен этим в заблуждение и в пятницу в 11 часов 50 минут вечера телеграфировал своему правительству: "Мобилизация уже идет полным ходом".
Этот приказ о мобилизации, изданный до вручения примирительного ответа, который рассматривался скорее как дипломатический жест, чем как серьезная попытка удовлетворить Австрию, представлял еще другую выгоду: ненависть Сербии в отношении Австрии была до такой степени взвинчена газетной кампанией, а сербские офицеры, принадлежавшие к группе "Черной руки", так рвались к войне и до такой степени были готовы свергнуть министерство Пашича, что если бы он ответил в примирительном тоне и согласился на унизительные уступки, то правительству мог угрожать военный бунт.
Еще до предъявления ультиматума сербские власти указывали на опасность, проистекающую от национального возбуждения, господствующего в их стране, и германский посланник в своих донесениях писал, что положение Пашича
"весьма трудное ввиду предстоящих выборов и агитации, которая ведется по всей стране. Всякая уступка соседней монархии будет поставлена ему в вину объединенной оппозицией как проявление слабости. К этому присоединяется еще то обстоятельство, что военные круги, ослепленные манией величия и шовинизмом, вынуждают его к резкостям, которые ему совершенно не свойственны".
После того как стало известно содержание ультиматума, эти моменты приобрели еще большее значение.
"Военные категорически настаивают на отклонении ноты и на войне… В случае объявления приказа по армии, на опубликовании которого в официальном органе армии настаивала Австрия, опасаются военного восстания".
И то обстоятельство, что подготовка к войне и объявление мобилизации были произведены прежде, чем стало известно, что правительство согласилось на удовлетворение некоторых австрийских требований, успокоило офицеров и предотвратило вышеуказанную опасность.
Основные пункты сербского ответа были выработаны на продолжительном заседании Кабинета министров в субботу утром. Представителям дружественных держав заблаговременно было сообщено краткое содержание ответа и было указано, что ответ будет составлен в самых примирительных выражениях и по возможности постарается удовлетворить требованиям Австрии. Самый текст ответа написан, в основном, Стояном Протичем, министром внутренних дел, но каждая фраза его подвергалась многократному обсуждению, в котором участвовали и другие министры, и до последнего момента в предложенный текст вносились поправки.
В окончательной редакции ответ был передан Груичу для перевода его на французский язык и для перепечатания его на пишущей машинке. Рукопись оказалась до такой степени испещренной пометками и поправками, что только человек, участвовавший в составлении этого документа, мог разобрать их смысл. В то время, когда Груич диктовал перевод, единственный машинист, остававшийся на работе, упал в обморок, так что конец текста был переписан от руки секретарем. Он был передан Пашичу, который отправился около 6 часов вечера, чтобы лично передать его австрийскому посланнику.
Сущность сербского ответа
Ответ Сербии был примирительным более по форме, чем по содержанию. Желая это показать, австрийское правительство отложило его опубликование, чтобы снабдить его своими комментариями и напечатать их рядом с сербским ответом. Оно хотело продемонстрировать, что уступки по многим пунктам сопровождаются оговорками и условиями, фактически лишающими их всякого значения в смысле гарантии безопасности на будущее, что ответ не представляет собою полного согласия удовлетворить требования Австрии.
Но австрийское правительство не сумело опубликовать это комментированное издание сербского ответа до 28 июля, а это уже было поздно и не могло произвести в Европе того впечатления, на которое рассчитывали. Тем временем Сербия опубликовала свой ответ и еще до того – его краткое изложение, и они произвели ожидаемое выгодное впечатление.
Мы даем ниже параллельно краткое изложение сербского ответа и австрийских комментариев. Последние приведены в скобках.
Сербское правительство заявляло, что оно "убеждено, что его ответ устранит всякое недоразумение, угрожающее испортить добрососедские отношения между обеими странами", и уверяло, что со времени декларации 1909 года ни с его стороны, ни со стороны его органов не было сделано никакой попытки, имевшей целью изменить политическое и юридическое положение вещей, созданное в Боснии и Герцеговине.
[Это является попыткой исказить доводы Австрии, так как ультиматум не утверждает, что сербское правительство или его официальные органы предпринимали что-либо для того, чтобы изменить положение, созданное в 1909 году; обвинение, предъявленное Австрией, относится к тому, что сербское правительство не озаботилось принятием мер для подавления движения, направленного против Австрии, и, таким образом, не выполнило своего обещания установить дружеские и добрососедские отношения.]
Сербия заявляла, что на сербское правительство "не может быть возложена ответственность за манифестации частного характера, каковыми являются статьи в газетах и мирная работа обществ… Оно изъявляет готовность предать суду всякого сербского подданного, невзирая на его положение и ранг, в соучастии которого в сараевском преступлении ему были бы представлены доказательства". В частности, оно обязывается опубликовать на первой странице официального органа заявление, осуждающее всякую пропаганду, "которая окажется направленной" против Австро-Венгрии, и выражающее сожаление, что, "согласно сообщению императорского и королевского правительства", некоторые сербские офицеры и чиновники участвовали в вышеупомянутой пропаганде. [Изменив формулировку против той, которой требовала Австрия, посредством включения слов, взятых выше в кавычки, сербское правительство как бы заявило, что такой пропаганды не существует или что ему о ней неизвестно; это было неискренне.]
Переходя далее к десяти требованиям Австрии, сербское правительство принимало на себя следующие обязательства:
1. "Внести при первом же нормальном созыве скупщины в закон о печати постановление, согласно которому, возбуждение ненависти и презрения к Австро-Венгерской монархии будет караться самым суровым образом, а также внести предложение о пересмотре конституции, которое предоставило бы возможность конфискации газет". [Это не может удовлетворить Австрию, так как не обеспечивает определенного результата и в определенный срок, а если законопроекты будут отвергнуты скупщиной, то все останется по-прежнему.]
2. "Закрыть "Народну Одбрану" и всякое другое общество, которое стало бы действовать против Австро-Венгрии", хотя сербское правительство и не имеет доказательств – ибо и Австрия таковых не представила, – что члены этих обществ совершили преступные деяния. [Австрия не может допустить оговорки, сделанной по последнему пункту, к тому же Сербия не изъявила согласия подчиниться другому требованию Австрии – о конфискации средств пропаганды, принадлежащих этим обществам, и о недопущении восстановления этих обществ под другими наименованиями.]
3. "Безотлагательно устранить из народного образования Сербии все, что служит или могло бы служить к распространению пропаганды против Австро-Венгрии, как только будут приведены тому фактические доказательства". [Сербия требует доказательств, тогда как ей известно, что школьные учебники содержат недопустимые вещи и что многие преподаватели состоят членами "Народной Одбраны".]
4. Удалить с военной службы всех лиц, кои по судебному расследованию окажутся виновными в деяниях, направленных против Австро-Венгрии, после того как эта последняя сообщит соответствующие сведения. [Таким образом, увольнению подлежат только офицеры, изобличенные судебным расследованием в преступлениях, наказуемых законом. Но Австрия требует увольнения офицеров, которые вели пропаганду, что составляло действие, по законам Сербии не наказуемое.]
5. Что касается требования допустить в Сербии сотрудничество представителей Австрии в деле подавления революционной пропаганды, сербское правительство "не уясняет себе вполне значения и объема этого требования… но готово допустить такое сотрудничество постольку, поскольку оно согласуется с принципами международного права, уголовного судопроизводства и добрососедскими отношениями". [Эта оговорка уклончива и рассчитана на то, чтобы создать непреодолимые трудности при установлении соглашения.]
6. Сербское правительство считает своим долгом возбудить следствие против всех лиц, которые замешаны или могут оказаться замешанными в заговоре, но "что касается участия в этом следствии агентов Австро-Венгрии, то такой постановки дела оно допустить не может, так как это было бы нарушением конституции и уголовного судопроизводства". [Сербия неправильно истолковывает ясно выраженное австрийское требование, которое включало две различные вещи: 1) возбуждение следствия (enquete judiciaire), в котором, конечно, Австрия не претендовала на сотрудничество, и 2) содействие Австрии в предварительном полицейском дознании (recherches), в подборе и проверке свидетельских показаний, чему существуют бесчисленные прецеденты.]
7. Сербское правительство арестовало Танкосича в тот же вечер, как был вручен ультиматум, но не было в состоянии арестовать Цигановича. [Префект полиции в Белграде устроил отъезд Цигановича, а затем заявил, что в Белграде не проживает человек с таким именем.]
8. Сербское правительство примет меры для предупреждения контрабандной доставки оружия и взрывчатых веществ через границу и сурово покарает чиновников пограничной службы, которые допустили переход через границу сараевских убийц.
9. Сербское правительство охотно даст объяснения по поводу заявлений, сделанных в интервью его должностными лицами в Сербии и за границей, которые были враждебны Австрии; это будет сделано, как только Австрия укажет соответствующие места и докажет, что эти заявления действительно были сделаны. [Интервью, о которых идет речь, должны были быть хорошо известны сербскому правительству; требование уточнений и доказательств свидетельствует о нежелании серьезно подчиниться этому требованию.]
10. Сербское правительство уведомит Австрию о выполнении вышеуказанных мероприятий по мере того, как они будут проводиться в жизнь.
Если Австрия не удовлетворена этим ответом, сербское правительство "готово, как всегда, пойти на мирное соглашение путем передачи этого вопроса на решение или Гаагского международного трибунала, или великих держав, участвовавших в выработке декларации, сделанной сербским правительством 31 марта 1909 года".
Хотя некоторые из австрийских примечаний носят мелочный характер, но все же они показывают, что совершенно неверно часто встречающееся утверждение, будто Сербия, по существу, уступила Австрии по всем пунктам, кроме одного. Пункты 1, 2 и 3 были приняты в значительной части, а пункты 8 и 10 – полностью. Но на пункты 4, 5 и 9 ответ дан уклончиво или с весьма серьезными оговорками. Пункт 7 содержал утверждение относительно Цигановича, которое было неверно.
Пункт 6 касался привлечения австрийских чиновников к производимым в Сербии розыскам сербских соучастников заговора. (В судебном следствии и в судебном разбирательстве австрийские чиновники не должны были участвовать.) В этом требовании, несмотря на его чрезвычайную важность, было отказано – потому ли, что Пашич и его коллеги, сознательно или непреднамеренно, неправильно его поняли, или потому, что оно, как им казалось, нарушало суверенитет Сербии, или же потому, что они боялись нежелательных разоблачений относительно соучастия "Черной руки" и других сербских организаций. Могло также выясниться, что сербское правительство знало о заговоре и не сумело его предупредить.
Однако в целом впечатление, произведенное на современников сербским ответом, было благоприятно. В британском Министерстве иностранных дел сэр Эйр Кроу заметил:
"Ответ благоразумен. Если Австрия требует безоговорочного принятия своего ультиматума, это может значить лишь то, что она желает войны".
Германский император, прочтя его утром 28 июля, сделал надпись в конце:
"Блестящее достижение за 48 часов. Это больше, чем можно было бы ожидать. Огромный моральный успех для Вены, но вместе с тем отпадает всякое основание для войны, и Гизль мог бы спокойно остаться в Белграде. После такого ответа я бы никогда не издал приказа о мобилизации. – W".
Тем не менее на основании своей инструкции Гизль был вправе отвергнуть этот ответ как неудовлетворительный. С другой стороны, невозможно согласиться с доводами, которые приводят иногда австрийцы, что непринятие сербского ответа оправдывалось тем, что он не давал Австрии достаточных гарантий безопасности. В своем ультиматуме Австрия стремилась главным образом не к получению гарантий, а к тому, чтобы оправдать свое стремление ослабить Сербию путем вовлечения ее в войну и тем положить конец великосербской опасности.
Разрыв дипломатических отношений между Австрией и Сербией
Срок для ответа истекал в субботу 25 июля в 6 часов вечера. За несколько минут до 6 часов Пашич прибыл в австрийское посольство и вручил сербский ответ. Гизль сказал, что ему надо сопоставить его с полученными инструкциями и тогда он даст немедленно ответ, Так как он знал, что Сербия уже отдала распоряжение о мобилизации, то он не ожидал, что ответ будет вполне удовлетворителен, и, по всей вероятности, написал свой ответ, еще не прочитав ответа Сербии. Теперь он поспешно пробежал его, чтобы удостовериться, что Сербия не уступила по всем пунктам и что он может, следуя желаниям Берхтольда, отклонить его как неудовлетворительный и прервать дипломатические отношения.
Едва Пашич успел вернуться к себе в Министерство иностранных дел, как получил ноту от Гизля: так как срок для ответа "истек, и я не получил удовлетворительного ответа, то я имею честь сообщить вашему превосходительству, что покидаю сегодня ночью Белград вместе с членами императорского посольства и что с того момента, как это письмо будет вручено вашему превосходительству, разрыв дипломатических отношений между Сербией и Австро-Венгрией станет совершившимся фактом".
Гизль так торопился, что и он и все чины посольства смогли поспеть на поезд, отходивший из Белграда в 6 часов 30 минут. Несомненно, он побил рекорд по разрыву дипломатических сношений.