Начальник Генерального штаба и военный министр отбыли в отпуск. Вслед за ними уехал и я в Лофер. Новый начальник разведывательного бюро, меньше всего думая о войне, занялся мероприятиями по сокращению разведывательного аппарата. Майор Геллинек сообщил 17 июля из Белграда, что там не верят в серьезность положения. Эта информация на другой день была подтверждена одним надежным агентом, доносившим, что соответствующие инстанции имеют положительные заверения России о том, что она твердо будет стоять на стороне Сербии и что этот факт должен удержать Австро-Венгрию от принятия серьезных политических шагов.
На самом же деле это свидетельствовало лишь о том, что у них была не совсем чиста совесть и что ими ничего не предпринималось для понижения воинственных настроений в народе. Находившаяся уже и до того под вопросом верность Италии Тройственному союзу в этот день получила тяжелый удар. Генерал-лейтенант Поллио умер от удара. Во главе Генерального штаба стал генерал-лейтенант Кадорна, человек, не разделявший по вопросу о Тройственном союзе точки зрения своего предшественника. Второй сомнительный союзник – Румыния – вдруг стал тайно приобретать карты Семиградья, а аудиенция майора Ранда у румынского короля совершенно неожиданно показала заметное сочувствие Румынии к Сербии. Нам пришлось начать разведку и против этого "друга".
19 июля Совет министров решил послать 23 июля Белграду ограниченную сроком ноту. Конечно, это был шаг, в серьезности которого сомнений уже не могло быть. Одновременно с этим разведка вступила во вторую стадию усиленной разведывательной деятельности против Сербии и Черногории, а также и против России.
Фактически уже 20 июля поступили сведения о призыве резервистов в русском пограничном корпусе и о сосредоточении кавалерийских корпусов. Так как, по всем признакам, настал уже последний срок для переправки через границу взрывчатых веществ для взрыва русских мостов, то 21 июля галицийские разведывательные пункты получили соответствующие распоряжения.
25-го я вернулся в Вену, чтобы быть на месте к моменту получения ответной ноты Сербии. По прибытии я нашел сообщение капитана Губка из Цетинье, что Черногория в случае некоторых уступок готова сохранить нейтралитет и что Албания готова принять участие в войне против Сербии.
В 6 часов вечера 25-го был получен неудовлетворительный ответ от Сербии, в тот же вечер было получено еще телефонное сообщение из Землина, что в 4 часа пополудни в Сербии официально объявлена мобилизация. Все это, вместе взятое, заставило меня немедленно принять те меры, которыми служба разведки надеялась оказать помощь войскам. К этим мерам относились: организация восстания македонцев в Ново-Сербии, агитация против войны среди рекрутов в области, диверсионные акты и т. п. Ввиду ожидавшегося вскоре закрытия границы с Сербией и Черногорией надлежало наладить против этих государств разведывательную службу через нейтральные страны.
Проведение этих мероприятий из Софии было сравнительно легким делом, так как Болгария сама очень интересовалась развертывавшимися событиями. Хорошую службу сослужили нам в этом отношении македонские четники (партизаны), на которых одновременно была возложена задача организации разрушений на линиях железных дорог, ведущих от Салоник в Сербию. Против этой важной для сербов коммуникации, по которой доставлялось из Франции вооружение, были также направлены албанские и турецкие отряды из Албании.
Из попытки включить в действие македонский комитет в Болгарии для угрозы с тыла сербским войскам у Дрины ничего не вышло, ибо он располагал не более чем 300 вооруженными людьми. Мелкие отряды и эмиссары разведывательных пунктов в Темешваре и Будапеште причиняли противнику много вреда, но об этом мы получали сведения очень поздно. Многочисленные мосты в ущелье Вардара неоднократно подрывались или совершенно уничтожались. В первых числах августа был взорван железнодорожный мост в сердце Сербии через Мораву под Чуприа, во второй половине августа взлетел на воздух железнодорожный мост через ущелье Тимок.
В сентябре диверсионная деятельность приняла такие размеры, что сербское правительство в своем органе "Самоправа" от 25 числа дало выход своей злости в статье, озаглавленной "Граф Тарновский и македонские банды". В статье говорилось, что австро-венгерское посольство в Софии вооружает банды и снабжает их деньгами, а "помощник" полковник Лакса их организует и ими руководит. Большие затруднения, испытывавшиеся сербами в конце октября в отношении артиллерийской амуниции, поступавшей через Салоники, были частично результатом вышеперечисленных железнодорожных разрушений. Одно такое железнодорожное разрушение в ноябре, к сожалению, оказалось запоздавшим, так как следовавший из Франции крупный транспорт с артиллерийскими снарядами успел попасть в сербский арсенал в Крагуеваце.
К сожалению, сообщение о взрыве моста с ошибочным толкованием, что доставка военных грузов из Салоник по этой причине расстраивается на длительный срок, укрепило у командующего мнение, что сербы таким образом могут быть доведены до истощения своих сил.
Наши намерения нанести сербам удар в спину при помощи сильного отряда албанцев потерпели полное фиаско. Поручик Спетс, отправившись с транспортом оружия в Кастельнуово, должен был инсценировать этот авантюрный поход. Здесь он, однако, получил извещение, что албанское побережье находится в руках повстанцев. Министерство иностранных дел придавало большое значение и особенно настаивало па поднятии восстания в Ново-Сербии, но не в Черногории, как это предполагалось одно время. Наконец 21 августа поручик Спетс прибыл со своим транспортом оружия в Сан-Джиованни ди Медуа. Итальянцы, однако, об этом деле узнали и потребовали немедленного прекращения посылки подобных транспортов. Опасаясь дальнейших осложнений, Министерство иностранных дел удовлетворило требование итальянцев. Ввиду анархии, возраставшей в Албании, все усилия поручика начать намеченные действия с каждым днем становились все безнадежнее и привели его к тому, что он в начале октября написал просьбу о своем отозвании.
Другие сербские коммуникации на Дунае, которые могли быть использованы для перевозки военных материалов из России, находились под бдительным наблюдением наших консулов в придунайских городах. Особенное внимание обращалось на недопущение перевозки войск. Для этой цели к консулу в Виддине был прикомандирован офицер разведки капитан Леонард Генниг, имевший, кроме того, поручение организовать агентурную разведку против Ново-Сербии. Он распорядился разрушить кратчайшую телеграфную связь с Петербургом, т. е. телеграфную линию Ниш – Кладово, на которую покушались также разведывательные пункты в Германштадте и в Софии.
Капитан Генниг посылал в ближайшие сербские пункты банды для разрушения пристаней, депо и пароходов, организовал столкновение с одним русским пароходом и добился 14-дневного перерыва в работе русского транспорта. Им и начальниками других разведывательных пунктов были предприняты еще различные попытки к нарушению пароходного сообщения. Но благодаря контрмерам со стороны сербов и по причине отношения румын, благожелательного для сербов, они редко удавались; и даже премия в 25 000 франков за каждый потопленный пароход не давала результатов.
У. Готлиб. Австро-Венгрия, Сараево и война с Сербией
Двуединая монархия и югославы
Динамичность капиталистической экспансии усилила агрессивность австро-венгерского феодального милитаризма. Но измученному народу внутри страны и общественности за границей под видом правды преподносили нечто совсем иное. Фабриканты и коммерсанты в области создания общественного мнения в Вене и Будапеште – пресса, проповедники, политические деятели и профессора изображали войну 1914 года как оборонительную, причем не только против внешних, но и против внутренних врагов.
Это толкование было извращением, возникшим в результате дурного обращения Габсбургов с угнетенными народами. Тисса открыто признал в 1910 году, что по крайней мере некоторые из них находились в полуколониальной зависимости:
"Наши соотечественники – немадьяры должны… примириться с тем, что они входят в состав национального государства, которое не является конгломератом различных рас, а завоевано одной нацией".
Олигархи Венгрии меняли свою поддержку короны в армии и на дипломатическом поприще на неограниченную власть во внутренних делах страны. Мадьяризация и дискриминация больно задели миллионы словаков, украинцев, сербов, хорватов, румын и немцев. Хозяева Австрии охраняли себя избирательным законом 1907 года, который предоставлял немцам, составлявшим 35,8 % населения страны, 45,1 % мест в парламенте, в то время как, например, представительство украинцев в парламенте составляло 6,3 %, хотя, даже по подтасованным статистическим данным, они составляли 13,2 % населения. В некоторых частях Венгрии, пишет Мэй,
"словаки… жили в пещерах, в ужасной нищете. Жизненный уровень крестьян-русинов был еще более низким и убогим".
В Боснии-Герцеговине фермеры-арендаторы – христиане были брошены на милость турецких помещиков и крестьян-собственников, а огромная часть боснийских батраков, по словам Мэя, оставались в цепях. Править, таким образом, стало возможно, лишь разделив жертвы и разжигая вражду между ними.
В результате была парализована деятельность местных сеймов, создалась финансовая неразбериха, возникли беспорядки в сельских местностях, имели место битвы студентов в Галиции. Это также привело к ирредентистскому движению в Тироле и Трансильвании, брожению поляков, борьбе чехов и немцев, кровопролитию в Словакии, столкновениям между словенцами и итальянцами, итальянцами и немцами, немцами и словенцами. Назревало восстание в Хорватии; в 1910 г. произошел крестьянский бунт в Боснии-Герцеговине. На знаменах организации "Сокол" и близких к ней организаций была надпись о свободе. Во все возраставшей сплоченности южных славян был заложен динамит.
Распад двуединой монархии оказался тем более неизбежным, что раскольнические элементы внутри страны имели друзей за границей. Забывая о календаре и времени (как это случается с системами, приговоренными историей к смерти), Австро-Венгрия сосредоточила внимание своей дипломатии на Балканах, с тем чтобы сохранить Турцию в качестве оплота против России, Югославии и Италии.
Из Балканских войн 1912–1913 годов, которые разрушили эту традицию, Сербия вышла с гораздо большей территорией, более сильная и уверенная в себе. Накануне этой войны один югослав, по словам Уикгема Стида, писал, что, если она "будет победоносной, [Двуединая] монархия перестанет быть великой державой". Тотчас же после победы премьер-министр Сербии Пашич заявил: "Первый тур выигран, теперь мы должны подготовиться ко второму – против Австрии".
Продвижение Сербии в Албанию, попытка слияния с Черногорией и союз с Грецией и Румынией были неприятны для австрийского Министерства иностранных дел. Более того, "на Сербию оказывала влияние Россия". Панславянская агитация последней и далеко идущие царские планы завоеваний за австрийский счет, сделали Сербию главным противником Австро-Венгрии.
Напряженность возрастала в связи с тем, что Сербское королевство быстро превращалось в "Пьемонт югославов".
Воодушевленные национальным освобождением, сербы всех классов протянули руку своим братьям, находившимся по соседству в оковах. Несомненно, что в соответствии с исторической задачей их усилия были направлены на создание общего государства. В составе их организаций были террористические группы, не считавшиеся ни с какими границами.
Но даже если бы господствующие группы и партии не положили в основу своей политики создание "великой Сербии", молодое королевство не могло не стать магнитом и маяком для семи миллионов хорват, словенцев и сербов, живших под гнетом Габсбургов. Перераспределение сил на Балканах вопреки противодействию Вены, а особенно возвышение Сербии уничтожили последние следы престижа империи среди сопротивляющихся подданных.
Тем временем страх и негодование толкнули австро-венгерских правителей на неверный путь: они стали еще хуже относиться к славянским провинциям. Медленно развивавшийся здесь средний класс с его предприятиями и банками обнаружил, что "политическое угнетение… сопровождается экономическим удушением".
Австрийским славянам заманчиво было сравнить свой удел с успехами своих родственников, которые стали свободными. Было естественно, что боснийский фермер-арендатор, вынужденный отдавать одну десятую своего урожая правительству, а из оставшегося – одну треть помещику, размышлял о том, что в Сербии земля принадлежит крестьянам.
Летом 1913 года после пребывания в Хорватии один высокопоставленный чиновник из австрийского Министерства иностранных дел сообщил, что среди местной интеллигенции настолько популярна "идея о югославах под сербским руководством", что она "пугала австро-венгерского патриота".
Не желая видеть, что надвигающееся восстание – продукт их собственного режима, эти "патриоты" настаивали на контрмерах. Урок с Пьемонтом, потеря Ломбардии и Венеции прошли даром для горстки правителей, склонных поддерживать расовое и социальное превосходство, из которого они извлекали выгоду и привилегии. "Триализм", то есть создание триединой империи из Австрии, Венгрии и Югославии, был отклонен мадьярами, не хотевшими принимать нового партнера, который мог ослабить их влияние в Двуедином государстве. Они настолько же не хотели дать возможность хорватам блокировать дорогу к Адриатическому морю, насколько австрийцы не хотели предоставить свободу словенцам и далматинцам. Обе нации господ не хотели создавать прецедента для чехов и других.
Помимо всего, олигархи из Вены и Будапешта не собирались освобождать "своих" крестьян, предоставлять свободу действий конкурирующей буржуазии, ослаблять свою власть над землями, где расположены их огромные поместья и где имеются гигантские экономические ресурсы и стратегические возможности. Утверждали, что уступки могли бы кончиться только полным беспорядком, ибо ничего не предпринималось против "коварной агитации", идущей из Белграда.
Общее мнение нашло выражение в более позднем высказывании Маккио о том, что
"подрывная деятельность сербского ирредентистского движения, почти явная помощь которому со стороны официальной Сербии нам была известна, достигла в 1914 г. такого масштаба, что долгом всякого правительства было бы вмешаться… если оно не хотело подвергать риску целостность империи".
Гойос, начальник канцелярии Берхтольда, писал, что исход Балканских войн создал "невыносимые условия на нашей юго-восточной границе". Посланник Австро-Венгрии в Белграде Гизль настаивал на "известной аксиоме, что политика Сербии основывается на отделении югославских территорий и впоследствии на уничтожении [Двуединой] монархии как великой державы". По утверждению Конрада, Сербское королевство было "смертельным врагом Австро-Венгрии, никогда не дающим покоя"; и, внушал он Францу-Иосифу, "к нему нужно относиться только как к таковому".
Баальплац и особенно его отдел печати (который почему-то называли "литературным бюро") сеяли чувство ненависти, подготавливая население к тому, что Гойос называл "хирургическим вмешательством в причину болезни". Уклонение от реформ привело к тому, что все неурядицы приписывались внешним причинам. Это превратило внутреннюю, в основном, проблему во внешнеполитический кризис. Неправильная внутренняя политика содействовала агрессивной войне.
Однако вышеизложенное было не единственной причиной конфликта. Война с Сербией назревала уже с 1903 года, когда новая династия положила конец вассальной зависимости Белграда от Габсбургов. В 1904 году австрийцы сорвали планы Сербии, направленные на достижение таможенного союза с Болгарией. В 1906 году они нанесли удар по основным видам экспорта соседа: по торговле зерном, черносливом и свиньями, которая находилась в зависимости от рынков сбыта и железных дорог на севере.
"Свиная политика" частично диктовалась возражениями аграриев из Двуединой монархии против конкуренции более дешевых сербских продуктов, частично – желанием заставить Сербию покупать вооружение у Шкоды, а не у Крезо, а главным образом – намерением вынудить ее путем нажима по линии торговли вернуться в лоно Габсбургов. Аннексия Боснии-Герцеговины в 1908 году была еще одним ударом со стороны того же противника. Договор 1911 года дал Австрии возможность вновь наводнить королевство своими изделиями и любой ценой сохранить запрет на нежеланных свиней.
Чтобы спастись от этого экономического удушения, которое имело целью нанести Белграду политический ущерб, Пашич стремился к выходу в Адриатику. После первой Балканской войны он добивался согласия Берхтольда на установление суверенитета Сербии над одним албанским портом с соединяющим железнодорожным коридором – в обмен на военные гарантии и преимущества в торговле. Но, хотя его соотечественники уже очистили некоторые районы Албании от турок, ему приходилось наблюдать, как Берхтольд (и Сан-Джулиано) создавали "независимое" государство принца Вида. После блестящей победы Сербии во второй Балканской войне Германия и Италия едва помешали Габсбургской империи броситься на смертельного врага. Однако начальник австрийского Генерального штаба продолжал настаивать на захвате Сербии и Черногории. "Решающей проблемой для монархии, – писал Конрад, – являются Балканы, и прежде всего решение югославского (или, точнее, сербского) вопроса". И Берхтольд больше не сомневался, что свести счеты с Сербией необходимо.