Сараево и война с Сербией
При этих обстоятельствах сараевские события были находкой или, скорее, подарком Марса. Они "…создали для нас морально удачную позицию", внушал Берхтольду посланник в Белграде Гизль в телеграмме от 21 июля 1914 года. Это был блестящий момент для начала войны, как сказал он Конраду в личной беседе 8 июля. Народы Австро-Венгрии остались безучастными к убийству нелюбимого наследника престола и его морганатической супруги. Никто в Вене, особенно среди влиятельных лиц, не пролил и слезы по ним.
Это можно было бысравнить с опереттой, превратившейся в мелодраму, если бы стоявшие у власти не были склонны к трагедии. Визнер, всокопоставленный следователь из Баальплаца телеграфировал с места происшествия, что "нет доказательств соучастия сербского правительства в… покушении или его подготовке…". В Вене никто не мог прямо обвинить соседа. Гойос впоследствии признал, что он "никогда не верил, что убийство… было подготовлено белградскими властями или даже что они хотели его".
Но было удобно проводить различие между юридической и политической ответственностью. Печать шумно требовала мести и расправы. Сербов обвиняли в том, что, помимо официального кабинета, у них существовало военное закулисное правительство. Утверждали, что якобы оба центра власти покровительствовали организации "Народна Обрана", которая была замешана в убийстве, и говорили, что к этому преступлению причастны сербские офицеры, находящиеся на действительной службе, которые проводили губительную пропаганду в Боснии.
Для Берхтольда это преступление было кульминационным моментом в процессе распада, происходившем в подчиненных провинциях. Конрад заявлял, что пистолетный выстрел был направлен не против отдельного лица, а в сердце Дунайской империи. Как он настаивал позднее, это было равносильно "объявлению Сербией войны Австро-Венгрии. Единственным возможным ответом была война".
На самом деле сформулировали это словами: карательная экспедиция. Она якобы должна была заставить замолчать "нарушителей порядка" за границей и отрезвить горячие головы внутри страны. На весь мир делались заверения, что не имеются в виду никакие завоевания. И в самом деле, ни у австрийских, ни у мадьярских правителей, по словам Чернина, "не было аппетита на пополнение монархии сербами". Но, по словам того же Чернина, нельзя было рассматривать этот вопрос "исключительно с точки зрения потребления… никто не разрешает удалять у себя аппендикс из гастрономических соображений".
По мысли Тиссы,
"Сербию нужно будет уменьшить, уступив Болгарии, Греции и Албании те территории, которые она завоевала, а самое большее, что мы должны потребовать себе, – это некоторые стратегически важные исправления границы. Разумеется, нам следует потребовать возмещения военных расходов, что дало бы нам возможность надолго и крепко держать Сербию в своих руках".
Премьер-министр Австрии Штюргк добавил, что, если даже территория не будет взята, "Сербию можно будет поставить в зависимое положение, свергнув династию, заключив военную конвенцию и другими надлежащими мерами". Берхтольд предвидел, "что в конце войны… будет невозможно для нас не присоединить что-либо". Конрад требовал "Белград и Шабац с прилегающими районами".
В первые дни войны председатель "Боденкредит-анштальта" в качестве представителя финансовых кругов посетил начальника штаба и "выразил свой взгляд в отношении того, что… следовало бы сделать с Сербией в экономическом отношении". Менее чем через две недели новый наследник престола и Конрад в вагоне-ресторане специального поезда, находившегося в распоряжении Верховного командования, обсуждали вопрос о Сербии. По словам Конрада:
"Я охарактеризовал ее как красивую и плодородную страну, которая под покровительством Австро-Венгрии может стать высокоразвитой и, следовательно, желанным приобретением".
Габсбургский империализм на Балканах
Но дело было не просто в "приобретении" ограниченного пространства. Маленькое королевство являлось одним из подступов к Ближнему Востоку, куда устремился габсбургский империализм. Рост тяжелой промышленности Австрии, железнодорожных и банковских предприятий в конце шестидесятых и начале семидесятых годов был таким быстрым, а резкий спад, вызванный экономическим кризисом 1873 года, – столь катастрофическим, что деловые круги надеялись найти спасение в ускорении монополизации.
Картели искали (и в конце десятилетия нашли) выход из кризиса в развитии нетронутой балканской торговли. У Порты удалось получить концессии на строительство железных дорог в Европейской Турции. Большая артерия, соединяющая Вену и Будапешт с оттоманской столицей и портами Эгейского моря, строительство которой было закончено в 1888 году, должна была служить одновременно торговым и стратегическим интересам.
Крупные капиталовложения производились в самой Турции. В 1913–1914 годах Берхтольд прилагал большие усилия, чтобы получить от султана порт и сферу влияния в Южной Анатолии. Незадолго до Сараева венский банк "Боденкредит-анштальт", венгерский "Банк унд хандельсгезельшафт" совместно с германским банком "Дисконтогезельшафт" образовали банковскую ассоциацию для строительства железной дороги Гемлик – Бурса – Симав. Когда Конрад впоследствии писал, что Австро-Венгрия благодаря своему географическому положению "больше, чем любое другое государство, призвана иметь решающее слово на Востоке", он только повторял давнее обещание кронпринца Рудольфа, данное им своей жене в Константинополе: "Вы будете здесь императрицей!"
В конце XIX столетия говорили, что Двуединая монархия стремится получить часть китайского побережья. Две австрийские фирмы, несколько миссионеров, небольшой объем торговли и судоходства свидетельствовали о "заинтересованности" Австрии в Китае, и черно-желтый флаг уже развевался среди других флагов интернациональных войск, подавивших боксерское восстание.
Но для проведения заморской экспансии не было достаточно средств. Венгерские аграрии, почти безразличные к внеевропейским делам, возражали против роста военно-морских сил. Вместо этого обе части австро-венгерского правительства предпочитали опираться на сильные сухопутные армии, на преимущества близких и нетронутых ресурсов вокруг них, высказываясь за колониализм поближе к дому. При активной поддержке униатской церкви (римско-католической по учению, православной по обрядам) вынашивались планы образования марионеточной "Великой Украины" в составе Восточной Галиции, части Буковины и украинской части России, после того как с помощью Германии последняя будет расчленена.
Это сочеталось с пылкими "австро-польскими" мечтами. Уже 6 августа 1914 года министр финансов Билинский говорил Конраду о желании включить в Двуединую монархию конгрессовую Польшу. 12 августа в Министерстве иностранных дел был поднят вопрос, как следует определить границы Польши и должна ли Украина быть распространена по направлению на восток. 16-го наследник престола спросил Конрада, какие русские области двуединая монархия могла бы иметь в виду для себя и что следовало бы сделать с Польшей. Конрад ответил, что "Польша – очень богатая страна, имеющая возможности для культурного развития".
Но ничто не могло идти в сравнение с переплетением интересов на Балканах. Железнодорожные соглашения, союз и торговый договор, подписанные с Белградом между 1880 и 1883 годами, создавали для Габсбургов господствующее положение в западной части полуострова. Ввиду того, что торговые соглашения 1875 и 1883 годов открывали австрийскому экспорту доступ в Румынию и создавали условия для борьбы за захват железнодорожных перевозок и водного транспорта по Дунаю, Балканы, как писал Конрад, рассматривались "как наш собственный рынок" – особенно для более дешевых австрийских, чешских и других товаров. Железнодорожное соглашение предусматривало постройку линии, пересекающей Сербию и Болгарию для соединения с линией на Константинополь.
В Албании австро-венгерские интересы занимали первое место в области импорта и экспорта и имели сильные банковские позиции. Австрийский "Ллойд" и компания "Фиуме Оботти" обслуживали большую часть албанской морской торговли. Пароходы австрийского "Ллойда" совершали рейсы по реке Бояне, а другая группа до 1913 года владела нефтяной монополией в Черногории. Начавшееся сопротивление со стороны Сербии и конкуренция со стороны Италии только усилили стремление продвинуться на юг.
Уже в 1897 году граф Андраши отверг ситуацию, при которой Венгрия должна была бы находиться полностью на равном положении с ее южными соседями: "Венгрия – естественный страж этих южных государств". В 1907 году уже открыто признавали, что эта политика совмещала в себе как внутренние мотивы, так и явно империалистические устремления.
В самом деле, аннексия Боснии и Герцеговины в 1908 году была актом откровенного колониализма. 4300 миль новых, в основном, стратегических, дорог и железнодорожных путей, многочисленные гарнизоны, иностранное чиновничество, импорт промышленных товаров (разорительный для местных предприятий) свидетельствовали о том, что провинция, по словам Мэя, превращается в австро-венгерский Египет. В этом же году министр иностранных дел заявил, что, согласно полученной у Турции концессии, должна быть построена железнодорожная линия через Нови-Базар и что она составит новый и важный путь из центральной Европы в Египет и Индию. Хотя от осуществления этого плана отказались под давлением России и Италии, он разоблачал цели Вены на Нижних Балканах и ее намерение выйти к Эгейскому морю.
Экономика империи развивалась быстрыми темпами. Благодаря высоким таможенным тарифам выпуск промышленной продукции к 1912 году вырос на 50 % по сравнению с 1902 годом. В 1913 году тоннаж в Триесте удвоился по сравнению с 1900 годом. Судостроительные и пароходные компании расширили свои операции; австрийский Ллойд производил перевозки к портам Адриатики, на Ближний Восток и в Азию. Более мелкие компании вели торговлю с латинскими странами и с обеими Америками. Для участия в выгодной перевозке эмигрантов была организована Австро-Американская компания. Триест уже конкурировал с Гамбургом и Генуей. Фиуме в период между 1900 и 1912 годами также увеличил наполовину свой грузооборот.
В то же время статистические данные указывали на возможную опасность оказаться запертым в Адриатике. Растущее соперничество Италии в этом море, а также претензии царской России на Константинополь усилили стремление австро-венгерского империализма к беспрепятственному выходу на широкий простор.
Наиболее очевидным решением этого вопроса были Салоники. Еще в 1907 году один из выразителей политики Франца-Иосифа провозгласил Салоники наиболее продвинувшимися вперед воротами на юго-восток для южноавстрийской и венгерской торговли. "Салоники, – заявил он, – наша надежда на будущее".
Несмотря на все последующие опровержения, это представление настолько укоренилось, что даже во время Дарданелльского кризиса, когда колебания Греции имели исключительно важное значение, Министерство иностранных дел Австро-Венгрии инстинктивно не хотело дать ей больших заверений, чем то, что Австро-Венгрия не имеет эгоистических целей в этом порту.
Но путь в Салоники, как заметил Берхтольд, проходил через Сербию. Генеральный штаб Габсбургов утверждал, что лучшая линия продвижения к этому порту проходит вдоль Моравской долины, через самое сердце королевства. Пройти можно было только при условии, если югославы подчинятся, а так как они сопротивлялись, было решено покорить их.
Поэтому война с Сербией не возникла, как утверждали, прежде всего по соображениям внутренней политики или с целью решительно приостановить великосербскую агитацию. По существу, она – несмотря на весь панславизм и поддержку Белграда Россией – также не являлась и борьбой за существование двуединой монархии. В свете имеющихся фактов печальная история почтенной империи, которой настойчиво мешали в ее мирной эволюции и в проведении консервативной внешней политики – и, по словам Маккио, "принуждали к самозащите против угрожающей снизу опасности", оказывается чистым измышлением. Широкий размах вооружений, подготовительные мобилизации людей и финансовых ресурсов проливают свет на хвастливое заявление Гойоса, что "в 1914 году наша система еще не страдала малокровием".
Война с сербами, в основном, преследовала цель заполнить "вакуум", образовавшийся после крушения Европейской Турции, чтобы восстающие народы не заняли своего законного места. В ней нашло выражение, неоднократно повторявшееся высказывание Конрада о том, "что будущее [двуединой] монархии находится на Балканах". Это был крупный шаг империалистической агрессии, имевший целью установление австро-венгерской гегемонии в юго-восточной Европе.
Владислав Гончаров. Падение Сербии, Салоникский процесс и судьба "Черной руки"
К осени 1915 года военное положение Сербии крайне осложнилось. Боевые действия на Западном фронте заглохли, русская армия приходила в себя после череды летних поражений, начавшихся с Горлицкого прорыва, поэтому Австрия и Германия получили возможность переброски на Балканы новых сил. Одновременно велись переговоры о присоединении к Центральным державам Болгарии – таким образом, противник получал возможность ударить сербам в тыл, перехватить железную дорогу Белград – Салоники и лишить сербскую армию единственной коммуникации, по которой она получала снабжение от союзников.
Для сербского командования эти планы не были секретом. Еще в конце лета начальник сербского Генерального штаба воевода Радомир Путник предложил командованию Антанты план внезапного нападения на Болгарию с целью упредить развертывание болгарской армии и, заняв Софию, принудить болгар к капитуляции. Однако Верховное командование союзников, зная об отвратительных отношениях правительства Пашича с Болгарией, отклонило этот проект. Оно все еще вело с Софией переговоры, рассчитывая перетянуть Болгарию на свою сторону или хотя бы добиться ее нейтралитета. За это англичане обещали болгарам территориальные уступки – естественно, за счет греков и сербов.
Просьбы сербского правительства о военной помощи тоже остались без ответа. Англичан и французов больше интересовали действия против Турции, а Италия собиралась занять только адриатическое побережье Албании. Кроме того, в Дарданеллах все еще продолжалась безнадежная Галлиполийская операция, оттянувшая на себя огромные силы – свыше полумиллиона человек, из которых 200 тысяч сражались в десантных отрядах, отчаянно цепляясь за узкую кромку турецкого берега.
На просьбу сербов срочно прислать к ним на помощь 150–200 тысяч солдат Франция сразу ответила отказом. Президент Пуанкаре сразу же заявил, что не желает проливать французскую кровь ради спасения далекого союзника, а главнокомандующий маршал Жоффр намекнул, что лишний человеческий материал имеется только у России. Английская пресса хором выразила протест против отправки войск туда, где Англия не имеет шансов что-либо заполучить. В результате было принято компромиссное решение – высадить ограниченные силы в районе Салоник. Правда, несколько позднее (9 октября) на совещании в Шантильи лорд Китченер и генерал Жоффр договорились к концу года довести этот контингент до 150 тысяч человек (60 тысяч французов и 90 тысяч англичан), но и это наращивание сил было поставлено в зависимость от результатов операций на Западном фронте. Премьер Италии Соннино в ответ на просьбу союзников заявил, что его страна не имеет никакой возможности послать сухопутные войска в Салоники и готово участвовать в операции только своим транспортным флотом.
Греция пока сохраняла нейтралитет, но угроза вступления в войну Болгарии принуждала ее выбрать сторону Антанты. В конце сентября премьер-министр Венизелос объявил о мобилизации армии и заявил, что нападение Болгарии на Сербию автоматически приведет ко вступлению Греции в войну.
3 октября 1915 года Россия предъявила Болгарии ультиматум с требованием прекратить сосредоточение войск на сербской границе и выслать из страны германских и австрийских военных советников. Болгария отвергла этот ультиматум, и на следующий день русский, английский и французский послы покинули Софию. Впрочем, союзники не ждали ничего иного – британские транспорты с французскими войсками, еще 2-го числа вышедшие с острова Мудрос, уже находились в море вблизи Салоник. 5 октября они начали высадку войск. В этот день на берег сошли 6 тысяч солдат, 6 октября – 14 тысяч, к 10 октября англо-французская группировка в Салониках уже насчитывала 28 тысяч солдат. 12 октября сюда прибыл назначенный командующим экспедиционным корпусом французский генерал Саррайль, а через два дня войска союзников двинулись к границе Сербии. Так был создан Салоникский фронт.
Тем временем 6 октября Центральные державы начали наступление против Сербии. Операцией руководил германский генерал Макензен, в его распоряжении находились 3-я австро-венгерская армия Кевеша и 11-я германская армия Гальвица – всего 14 дивизий, 360 000 человек, 1300 орудий, около сотни самолетов. Против Черногории была развернута австрийская группировка генерала Саркотича – 47 батальонов, 36 батарей и крепостные гарнизоны. В общей сложности австро-германские войска насчитывали около полумиллиона человек и 1700 орудий.
Сербская армия имела лишь 12 дивизий общей численностью в 250 000 человек при 678 орудиях, армия Черногории насчитывала 50 000 человек при 135 орудиях. Войска Сербии, несколько месяцев назад отбросившие врага к границам страны, отличались высоким боевым духом, однако силы были слишком неравными.
Наступление Центральных держав началось мощной артподготовкой, продолжавшейся почти сутки. Утром 7 октября войска Макензена начали переправу через Дунай и Саву сразу в нескольких местах. 9 октября был захвачен Белград, находившийся на самой границе.